Интересно, как прореагирует Сергей, когда узнает, что его старший брат метит в отчимы к его будущей жене? И если все сложится благополучно, то дети Сергея и Насти будут ему одновременно племянниками и внуками?..

Андрей недовольно поморщился и встал с постели. Слишком далеко он зашел в своих мечтах, и как бы не сглазить все раньше времени… Он трижды постучал по дереву и вдруг вспомнил вчерашнюю встречу в ресторане, которую последующие события сумели вытеснить из его головы…

Он пошел в обеденный зал не потому, что проголодался. Просто в номере ему было душно и одиноко. Спутники разошлись по своим комнатам, но Фаддей и Райкович его не слишком заботили, а та, которая интересовала и волновала, вряд ли согласилась бы разделить с ним компанию.

Посетителей в силу раннего времени было немного, и поэтому Андрей выбрал столик у окна и попросил официанта никого к нему не подсаживать, даже если в зале яблоку негде будет упасть. Он не ожидал встретить здесь кого-нибудь из знакомых, но по старой привычке все-таки сел спиной к залу. В быстро темнеющем окне он увидел свое отражение, задумчивую и мрачную физиономию, скорчил недовольную гримасу и усмехнулся: во всем, что с ним произошло, прежде всего виноват он сам, и никто в этом мире не в состоянии ему помочь, если только он сам не захочет изменить свою жизнь.

Андрей тяжело вздохнул и сделал глоток из бокала. Вино было холодным и терпким, хорошо утоляло жажду, и он сделал еще один глоток. Потом достал сигару и оглянулся через плечо. Многие посетители курили, и он последовал их примеру. Слегка откинувшись на спинку кресла, граф несколько раз затянулся, задумчиво наблюдая за сизоватой струйкой дыма, витавшей

Среди причудливо изрезанных листьев незнакомого ему тропического растения, украшавшего ближайший от него угол ресторана. Вино почти согрело его душу и успокоило неотвязную боль в сердце, которую он испытывал всякий раз при воспоминании об Ольге.

Он сердился на самого себя, на свое неумение забываться и расслабляться, и каждый приступ злости успокаивал доброй парой глотков из бокала и новой дымовой затяжкой, отчего голова становилась все тяжелее, а взгляд туманнее. Он собирался сделать очередной глоток, когда мягкий женский голос назвал его по имени:

— Граф Ратманов?

С очевидным недовольством он взглянул через плечо на даму, посмевшую нарушить его уединение. Видение, представшее перед ним, несколько расплывалось в его глазах, и Андрей слегка прищурился, чтобы разглядеть причудливо одетую женщину. Темно-синий шелковый балахон, перетянутый в талии широким красным шарфом, мягкими складками спускался до полу. Коротко подстриженные, черные как смоль волосы рамочкой обрамляли бледное лицо. Дугообразно выщипанные тоненькие брови, карие глаза, слишком острый, на его взгляд, но достаточно милый носик, красивые губы, улыбающиеся своей неподражаемой улыбкой… Несомненно, они были знакомы, но, боже правый, он никак не мог вспомнить' ее имени!..

— Дорогой мой, и сколько таких бокалов вы уже выпили? — Дама опустилась в кресло напротив и с улыбкой посмотрела на него. — У вас очень усталый вид, граф!

Андрей помотал головой, словно разгонял туман, застивший взгляд, и постарался связать балахон, косую челку и выщипанные брови в единое целое. Дама тем временем раскрыла изящный портсигар и достала из него длинную папиросу, которую вставила в янтарный мундштук, но не закурила, а зажала в пальцах левой руки и многозначительно взглянула на графа. Он широко раскрыл глаза и воскликнул, узнавая:

— Так это вы?

Фелиция Лубянская собственной персоной сидела по другую сторону стола, и ничего удивительного, что он не сразу узнал ее в новых, менее вызывающих одеждах. Но почему она здесь? Он не верил в простые совпадения и захотел немедленно во всем разобраться. Но Фелиция опередила его вопрос и пояснила:

— Я… я еду навестить родителей. У них небольшое имение под Самарой. Они живут здесь настоящими отшельниками и уже много лет не бывали ни в Москве, ни в Петербурге…

— У вас есть родители? — изумился Андрей. Своим поведением в обществе она постоянно демонстрировала эпатажную независимость от семейных уз. Ее суждения неизменно ошеломляли и повергали в изумление наиболее здравомыслящую часть столичного бомонда и приводили в нездоровый восторг лохматых молодых нигилистов и юных пустоголовых emancipee. Но сам граф придерживался иной точки зрения, которую однажды высказала его бабушка: «Замуж ей надо, тогда вся дурь из головы вылетит!»

— Вероятно, я не очень похожа на послушную и любящую дочь, — улыбнулась Фелиция, — но на самом деле я очень люблю моих старых родителей и летом подолгу гощу у них. А что вы здесь делаете? Насколько мне известно, сейчас вы должны праздновать свадьбу вашего брата?

Граф молча кивнул головой и снова сделал глоток из бокала, а потом вдруг неожиданно спросил:

— Скажите, Фелиция, почему вдруг пошли разговоры, что вы любовница Сергея?

Женщина залилась смехом, а Андрей поморщился, недовольный столь громким проявлением чувств.

— Между прочим, я тоже вашим любовником никогда не был!

— Конечно, не были! — Лубянская перегнулась через стол и с видом опытного заговорщика прошептала:

— Но я не сомневаюсь, что братья Ратмановы могли бы стать бесподобными любовниками, стоило им только этого захотеть!

— Вы не ответили на мой вопрос, — напомнил ей Андрей.

— Ни в Москве, ни в Петербурге никто не сомневается в нашей с вами связи, — с мечтательной улыбкой на лице произнесла Фелиция, — но как бы хохотали все эти жалкие сплетники, когда бы узнали, что вы ни разу даже не поцеловали меня!

— Я испытываю к вам самые теплые чувства, всегда считал вас своим искренним другом, но мне неприятно вдвойне, что о нас повсюду судачат и строят недвусмысленные предположения. Надеюсь, эти слухи совершенно не соответствуют действительности и в отношении моего брата?

— Ваш брат такой же сухарь, как и вы. И я сама несказанно удивляюсь, почему его считают моим любовником. Возможно, потому что мы несколько раз оказывались вместе на одних и тех же приемах и вечерах, но смею заверить вас, что ничего предосудительного в отношении его я не допускала: мы вели совершенно невинные разговоры о политике, женском образовании, спорили, шутили… И ничего более! Но почему это вас так беспокоит? Слухи возникают и тут же умирают, и если на них обращать внимание, можно вполне сойти с ума!

— Я полностью с вами согласен, Фелиция! — Андрей тяжело вздохнул. — Я и сам так считал, пока не стал их жертвой. Но более всего меня беспокоит сейчас Сергей. Видите ли, возникли некоторые трудности с его женитьбой. Его невеста, очень милая и славная девочка, оценивает подобное положение, мягко говоря, негативно, и в связи с этим свадьба пока не состоялась.

— О боже! — Фелиция быстро перекрестилась. — Так Сергей до сих пор не женат?

— Вполне это допускаю! — Андрей подозвал официанта и попросил принести шампанского, потом посмотрел на свою собеседницу. — Дело в том, что они сбежали прямо из-под венца, оба, и Сергей, и его невеста! Потому мы и находимся здесь, чтобы встретить их прежде, чем они сядут на пароход в Казань.

Фелиция всплеснула руками.

— Пресвятая Богородица! Весьма все непонятно, но я не желаю выяснять, что произошло на самом деле! С меня довольно, что вы оказались в отчаянном положении, и отчасти здесь моя вина, что я вовремя не пресекла эти гадкие сплетни!

— Вашей вины тут нет! — Андрей едва заметно улыбнулся. — Но мне нравится ваша деликатность!

— Понимаю, прежде вы считали меня грубой, невоспитанной особой, с экстравагантными выходками и суждениями, но я просто-напросто не выношу великосветский снобизм и чванство наших милых дам и их не менее спесивых мужей. Все из них тайно, а то и явно мечтают о любовниках и любовницах, порой меняют их как перчатки, но терпеть не могут, что кто-то, помимо них, пользуется благосклонностью и вниманием. — Фелиция отбросила на стол папиросу, которую так и не закурила. — Простите, Андрей, а кто та красивая дама, которой вы помогали выйти из кареты?

— Это мать невесты Сергея, Ольга Меркушева, — неохотно объяснил Ратманов. — Кроме того, здесь Фаддей Багрянцев и Райкович. Надеюсь, вы слышали эту фамилию? Он один из самых богатых московских антикваров, к тому же владелец очень известной коллекции итальянских и фламандских живописцев.

— Нет, ни стариной, ни живописью я не интересуюсь, и его фамилия ничего мне не говорит, — Фелиция равнодушно пожала плечами. — Давайте поговорим о ваших делах. Вы уже подыскали себе невесту?

— Пока нет! Но думаю, за этим дело не станет! — Он приподнял бокал с шампанским. — Лучше выпьем за вас, Фелиция! Вы одна из тех женщин, которые более всего достойны счастья!..

— Да, оно постоянно ходит рядом со мной, но так и не рискнет приблизиться, — с грустью произнесла Фелиция, — а выбирает безмозглых дурех, которые и распорядиться им как следует не могут!..

…Андрей подошел к окну и выглянул наружу. Небо было безоблачным, но багровое солнце выплывало из-за горизонта, закутанное, как в кокон, в сизую дымку. День обещал быть не менее жарким, чем предыдущий. Он посмотрел вниз. Легкая на помине, Фелиция Лубянская вышла из гостиницы и остановилась на крыльце, кутаясь в черную с длинной желто-оранжевой бахромой шаль. Широкий бурнус из полосатого крепа свободно обтекал ее фигуру, а на голове возвышалось причудливое сооружение, напоминавшее по виду Эйфеле-ву башню, только более кургузую и перевитую лентами в тон шали. Граф вздохнул. Его бабушка точно не дожила бы до своих восьмидесяти, если бы он или Сергей позволяли себе появляться перед ней с дамами даже в более щадящих ее чувства одеждах. Очевидно, жизнь в провинции сделала родителей Фелиции довольно устойчивыми к подобным потрясениям, если они до сих пор живы и здоровы.

Он быстро сбежал по лестнице на первый этаж и вышел на крыльцо. Фелиция радостно поспешила навстречу и протянула ему руку. Граф учтиво поцеловал ее и пожелал Лубянской благополучно доехать до имения родителей. Потом помог ей подняться на подножку экипажа. Фелиция улыбнулась на прощание и вдруг наклонилась, быстро поцеловала его в щеку и прошептала:

— Не забывайте, что я ваш друг, но и женщина тоже!.. Ольга Ивановна за сценой прощания наблюдала из окна гостиной. Райкович, успевший уже поссориться с горничной, громко хлопавшей форточкой в соседнем номере, и лакеем, который принес ему недостаточно горячую воду для бритья, возмущался за ее спиной по поводу надвигающейся жары. Фаддей, нежно поддерживая ее под локоток, шептал на ухо сонеты, которые, по его словам, сочинял всю ночь. Правда, рубец на его щеке от шва на наволочке свидетельствовал обратное, но Ольге Ивановне было не до подобных мелочей. Во все глаза она наблюдала за парочкой, нежно воркующей на крыльце.

— Кто эта женщина? — наконец решилась она спросить. Багрянцев прервался на полуслове и, близоруко прищурившись, проследил за направлением ее взгляда.

— Боже правый! — воскликнул он восторженно. — Сама Фелиция Лубянская здесь! С чего бы это?

— Фелиция Лубянская? — переспросила Ольга Ивановна встревоженно. — Это о ней говорят, что она… — Меркушева быстро закрыла рот, словно испугалась произнести неприличное слово.

— Что же ты замолчала, дорогая? — поспешил излить очередную порцию яда Райкович. — Продолжай, не бойся! Это действительно Фелиция Лубянская, любовница старшего Ратманова, а возможно, и младшего. И я не удивлюсь, если узнаю, что он специально вызвал ее сюда. А вся эта жалкая инсценировка с побегом и погоней преследует одну-единственную цель: по какой-то причине навредить тебе и твоей дочери. Неужели ты до сих пор этого не поняла?

— Прекрати, Ратибор! Ни слышать, ни видеть тебя больше не желаю! — Ольга Ивановна в гневе топнула ногой и, подхватив юбки, стремительно вышла из гостиной и скрылась в своей комнате.

Андрей, который в этот момент переступил порог гостиной, с недоумением проводил ее взглядом, отметив ее чрезмерную бледность, и спросил растерянно взиравшего на него поэта:

— Что здесь произошло?

— Да вот, опять Райкович выступил, — с досадой произнес поэт. — Она спросила меня о Фелиции, с которой ты в это время любезничал на крыльце, но он мне и рта не позволил раскрыть, влез в наш разговор, представил Лубянскую твоей любовницей, тебя и Сергея, как всегда, подлыми заговорщиками, а саму Ольгу Ивановну и Настю жертвами заговора!

— Черт побери! — выругался Андрей сквозь зубы и посмотрел в сторону смахивающего на большое насекомое человечка.

Райкович, как ни в чем не бывало сидя в кресле, продолжал возиться со своей трубкой. Андрей быстро пересек гостиную и остановился напротив его кресла. Некоторое время молча, заложив руки за спину, он наблюдал за процессом раскуривания трубки, но потом не выдержал, схватил Райковича за грудки, вытащил его из кресла и несколько раз основательно встряхнул.

— Впервые встречаю столь отвратительное существо! — Андрей чуть не задохнулся от бешенства. — Если вы еще раз откроете свой изрекающий гадости рот, господин Райкович, я, даю слово дворянина, утоплю вас как самую что ни есть паршивую крысу в уличном сортире!