Они вновь приникли друг к другу в долгом поцелуе. Это была прелюдия яростной, страстной борьбы, заставившей их метаться из стороны в сторону.

Где-то вдалеке пробили часы. Когда Анни вновь услышала их сквозь все забивающую волну безумного желания, Рафаэль все еще разжигал ее страсть. Она знала, пройдет много времени, прежде чем он удовлетворит ее; он хотел, чтобы она стремилась к этому и умоляла его подарить ей высшее блаженство.

Как бы священнодействуя, он снова и снова ласкал ее и доводил почти до безумия. Сначала он целовал и нежил ее ступни, потом подъем ноги, с изощренной неторопливостью продвигаясь выше — к икрам, впадинам под коленями, бедрам, грудям, все дальше — к рукам, шее и до мочек ушей. А потом, когда она уже стонала, не в силах больше ждать, он отправлялся в обратный путь, добираясь до влажного, болезненно ноющего лобка.

Так он играл с ней много раз, пока наконец не приник к ней, лаская ее языком и слегка посасывая. Но едва он чувствовал, что она близка к оргазму, он отрывался от нее, оставляя Анни дрожавшей и обезумевшей от желания.

Их страстная борьба длилась, судя по бою часов, долго, пока Рафаэль наконец не приподнял Анни.

Все ее тело было влажным от пота, волосы прилипли к щекам, вискам и затылку, но она радовалась, зная, что и он хочет ее не меньше, чем она — его.

Она ощущала трепет его влажного тела и знала, каким нечеловеческим усилием он сдерживает себя.

— Анни, — прошептал Рафаэль.

С ее именем на губах он вошел в нее, но, каким бы мощным ни было его движение, заставившее Анни содрогнуться в ожидании, он остановился на полпути, словно ничего больше и не желал.

Анни была близка к потере рассудка. Она приникла к Рафаэлю и хотела схватиться за него обеими руками, как сделала это прошлой ночью. Но он ждал, и его мускулы напряглись так, что он даже не пошевелился под ее напором. Тогда она слегка выгнулась, подняв к нему поблескивающие груди, без слов умоляя войти глубже и утолить ее животную, неистовую страсть.

Рафаэль не двигался. Обещая ей счастье, он пока лишь длил муку.

Анни застонала. Тогда Рафаэль, не погружаясь в нее и не покидая ее, нагнул голову и стал целовать одну ее грудь. Мускулы на его руках и груди заметно напряглись, словно он боролся с самим собой, но он не торопился и такое же удовольствие доставил другой груди.

Рассудок Анни затуманился, ее тело изгибалось и корчилось, а Рафаэль все не брал ее.

Наконец, в отчаянии она стала, задыхаясь, произносить слова, которые показались бессмысленными. Она рисовала картину, где их роли поменялись и Рафаэль был в ее власти, и рассказывала ему обо всех самых невероятных вещах, какие ей хотелось бы с ним сделать.

Наконец его самообладание рухнуло. Он погрузился в нее и закричал, как разъяренный воин, а она приподнялась и радостно встретила его. Она, как могла, отвечала на каждое его движение, но и требовала своего, пока они не слились телом и душой в едином порыве. Их охватило разрушительное и созидающее пламя, у которого много названий и нет названия.

Когда ураган отбушевал, они прижались друг к другу и заснули.


На рассвете Рафаэль, проснувшись, увидел Анни, мирно спавшую в его объятиях. И, как всегда, его чувства были противоречивы. Не желая лгать самому себе, он не стал притворяться, будто не получил наслаждения от обладания ею. Лицемером он тоже быть не желал, поэтому даже не подумал снова заговорить про честь. Он не мог больше сопротивляться своим чувствам к Анни, как не мог не дышать.

И поэтому Рафаэль жалел, что она услышала его имя, что она произнесла его, что она приехала в Бавию и принесла в жертву ему свое сердце и свое тело.

Все это безнадежно и, будь оно проклято, бессмысленно.

Пока он так размышлял, Анни проснулась, приподнялась на локте и заглянула ему в лицо. Кончиком указательного пальца она нежно провела по его нижней губе, у него мгновенно вскипела кровь.

Он не мог сдержать желания и с тихим стоном навис над ней. Анни довольно замурлыкала и пошевелилась, раздвигая ноги, чтобы принять его.

Рафаэль сжал зубы и вошел в нее… И они оба сразу забыли обо всем на свете. Спустя долгое время, когда ногти Анни впились ему в спину, когда она перестала проклинать, угрожать и, наконец, взмолилась о пощаде, он взял ее до конца. В этой неистовой схватке Рафаэль был одновременно и захватчиком, и пленником.

Когда все закончилось, Анни, умиротворенная, заснула, но Рафаэль не мог позволить себе такую роскошь. Он встал, хорошенько вымылся теплой водой и оделся.

Когда он вышел из маленькой гардеробной, где одевался, то застыл от изумления, а потом пришел в ярость, потому что увидел, как Люсиан из дверей разглядывает спящую Анни.

Люсиан храбро встретил гневный взгляд Рафаэля и улыбнулся.

— Похоже, ты готов убить меня прямо сейчас, — тихо проговорил он, — но не хочешь пачкать руки. Ты даже не можешь повысить на меня голос потому что боишься напугать свою милую маленькую подружку.

— Убирайся, — сдержанно произнес Рафаэль.

Люсиан смиренно вздохнул. Анни, что-то пробормотав, повернулась во сне.

— Полагаю, что буду благодарен тебе за обучение Анни любовным утехам, — доверительно произнес он. — Ведь ей понадобится любовник, когда тебя не будет. И все же, как только представлю ее в твоей постели, у меня все переворачивается внутри.

Рафаэль сдержался. Люсиан вошел без приглашения в его комнату, преследуя лишь одну цель — желая заставить старшего брата совершить какой-нибудь опрометчивый и глупый поступок.

— Ты преступил грань, — сказал принц, скрестив руки на груди. — Но я не буду играть по-твоему. Не обманывай себя, Люсиан: сейчас, правда, я не могу выдрать тебя в присутствии Анни, не могу зайти так далеко. И пока ты здесь, в этой комнате, считай себя в относительной безопасности, но в замке Сент-Джеймс есть и другие комнаты, и у меня будет достаточно времени, чтобы тебе отомстить.

Люсиан бросил грустный взгляд в сторону кровати, где все еще спала Анни, и проговорил уже не так храбро:

— Мне надо тебе сказать, Рафаэль. Это не имеет никакого отношения ни к Анни, ни к моему отвращению к службе.

Рафаэль еще никогда не видел Люсиана таким. Он был искренним. Тогда принц жестом указал на дверь и, когда Люсиан вышел, Рафаэль последовал за ним в коридор.

— Ну?

Люсиан оглянулся по сторонам.

— Заговор, — сообщил он. — Мятежники собираются проникнуть в замок и увезти Ковингтона и его людей обратно в Моровию. Они хотят казнить их на рыночной площади. — Он замолчал и вздохнул. — Не спрашивай меня, как я узнал, Рафаэль, я не скажу.

Рафаэль нахмурился и скрестил руки на груди. Он имел все основания сомневаться в правдивости брата. Люсиан любил приврать. Однако его заинтересовало сообщение.

— И как же мятежники собираются одолеть наши ворота? — спросил он.

Взгляд Люсиана был правдивым. Рафаэль не находил в нем ни хитрости, ни желания произвести впечатление.

— Ответ, Рафаэль, стар, как мир. У тебя есть враги внутри их стен. Люди, которым ты веришь, даже сейчас хотят обмануть и уничтожить тебя.

— Кто эти люди?

Люсиан грустно улыбнулся.

— Ах, — сказал он. — Как говорится, здесь-то и зарыта собака.

Рафаэль и без него догадывался, что враги пробрались в замок, не так уж он наивен, чтобы полагать, будто все тут желают ему добра. Но это его не волновало.

Всерьез Рафаэля тревожило другое. Приближающаяся свадьба. Самые разные люди будут ездить туда-сюда по меньшей мере в течение недели. Мятежникам даже не понадобится троянский конь. Они смогут проникнуть внутрь с повозками торговцев и экипажами гостей. У некоторых, возможно, даже будут официальные приглашения.

— Вижу, ты задумался, — сказал Люсиан и, осмелев, положив руку на плечо Рафаэлю. — Есть еще одно, на что мне хотелось бы обратить твое внимание.

Рафаэль ничего не сказал, ожидая продолжения.

— Если ты найдешь эту информацию полезной, — продолжал Люсиан, — возможно, ты освободишь меня от своей проклятой армии.

Рафаэль уже толком не слушал его. Он решил, что поговорит с Чандлером и Федрой и предложит им тайное венчание. Если они согласятся, можно будет отменить официальное бракосочетание, раз и навсегда выслать Анни из Бавии и взять все дела в свои руки.

— …Спит с Барреттом.

Последние слова Люсиана прервали размышления Рафаэля.

— Что?

— Я говорю, Федра встречается с Барреттом в домике на озере и в других местах. — Он бросил выразительный взгляд на закрытую дверь в спальню Рафаэля. — Похоже, наступил сезон срывать цветы девственности.

Рафаэль обеими руками сгреб брата за рубашку и прижал к противоположной стене.

— Барретт и Федра? переспросил он, сильно встряхнув Люсиана. — Подумай хорошенько, прежде чем врать мне, братец.

— Я говорю правду, — прошипел Люсиан, безуспешно пытаясь высвободиться. — Спроси у своего друга, если мне не веришь!

Рафаэль презрительным жестом отпустил Люсиана, но где-то в глубине души он чувствовал, что Люсиан не врет. Разве Барретт не говорил ему когда-то, что ему нравится Федра? Рафаэль предостерег его, и, не имея причин думать, что его сестра отвечает на любовь Барретта, он выкинул это дело из головы.

— Черт! — прошептал он, проводя рукой по волосам.

Барретт в последнее время ходил мрачнее тучи, но Рафаэль приписывал это своим проблемам. Теперь он понял.

Люсиан отступил на несколько шагов, прежде чем заговорить вновь.

— Итак? — спросил он, протягивая к Рафаэлю руки. — Я свободен от армии? Могу я снова спать в своих покоях и носить свою одежду?

— Да, — думая о другом, ответил Рафаэль, отпуская его жестом. — Но не сжигай свою форму. После свадьбы я решу, насколько окончательно твое освобождение от службы.

Бывший солдат не заставил себя ждать и мгновенно скрылся за углом в направлении своей комнаты.

Рафаэль не успел вернуться в свою комнату и разбудить Анни, чтобы отправить ее к себе, как появилась горничная с чистыми простынями в руках.

— Доброе утро, ваше величество, — проговорила она с привычной учтивостью.

Рафаэль кивнул.

— Доброе утро, Эвелин.

Он остановил ее, отвел подальше от своей двери и отправил ее обратно.

— Приди попозже, — попросил он, показывая на простыни и полотенца.

Эвелин залилась краской — не в первый раз ей давали от ворот поворот с утра пораньше.

— Да, сир, — сказала она. — Я пока приберу в другой комнате. Сегодня приезжают знатные гости.

Приезжают, молча согласился с ней Рафаэль. Если он не возьмется за ум, то не старые друзья займут кровати замка, а готовые к мятежу предатели. Рафаэль представил, как Анни станет добычей победителей и вновь почувствовал прилив отчаяния.

Ничего не видя кругом, он шел по коридору, погруженный в свои мысли.

Клянусь Богом, если Барретт и вправду спит с Федрой, думал он, а задушу подлеца голыми руками.

Мысль об этом лицемерии Барретта не покинула Рафаэля, даже когда он вспомнил об Анни, обнаженной, теплой Анни в своей постели. Все-таки Анни не давала обещания другому и она, черт возьми, не сестра друга.

Рафаэль пробыл в своем кабинете менее пяти минут и едва сорвал со стены рапиру, как появился Барретт. Рафаэль приставил ее к горлу своего друга, потом опустил ее.

— Такого я от тебя не ожидал, — сказал он.

Глаза Барретта сказали ему правду раньше, чем его губы.

— Я люблю Федру. И готов умереть за нее. Если ты желаешь держаться своего дурацкого кодекса чести, прогони меня и покончим с этим. — Он замолчал, задумавшись, его лицо исказилось страданием. — Даже мучиться от любви к этой необыкновенной женщине и то счастье.

Рафаэль мог бы кое-что рассказать своему другу о любовных муках, но не стал это делать. Во-первых, он не хотел обсуждать свою неблагоразумную страсть к Анни Треваррен, а во-вторых, не в том была суть дела.

— Какой дьявол вас попутал? Федра обещана другому, ты это прекрасно знаешь, и, видит Бог, она выйдет за него, если он согласится.

Барретт вынул из кармана яблоко и принялся чистить его маленьким ножиком с перламутровой рукояткой. В ожидании ответа Рафаэль подцепил фрукт на острие рапиры, потом снял его и вытер лезвие о рубашку.

— Не беспокойся, — проговорил Барретт с не меньшей усталостью, чем Рафаэль. — Федра собирается венчаться. Я ведь попроще, не забывай. Хорош для любовника, но не гожусь в мужья.

Рафаэль почувствовал облегчение, но вовсе не потому, что считал Барретта недостойным стать супругом Федры. Его сестре еще расти и расти, прежде чем она сумеет оценить, тем более стать достойной такого человека. Он положил рапиру и откусил отобранное яблоко.