Однако Джемайме Дарнли не суждено было увидеть красивое лицо Элеоноры Чейс, познать волнение от приема в своем скромном доме этой знатной леди. Долгие часы мучительного напряжения от шитья — целый день и половину ночи — сделали свое, положив конец тяжелой борьбе за существование мисс Дарнли. Конец ее безрадостной одинокой жизни без близких, кроме бесполезного, всегда полупьяного брата. Долгие годы полуголодного существования, постоянного стремления сэкономить хоть немного денег для ребенка и вдобавок ко всему врожденная болезнь сердца в конце концов оборвали жизнь мисс Дарнли. Непосильные попытки привести в порядок их жилище оказались роковыми. У нее хватило сил лишь затушить свечу и вытянуться на кровати. Последнее дыхание — судорога, — и Джемайма испустила свой мужественный дух.

Именно Шарлотта оказалась тем человеком, кто обнаружил эту страшную трагедию — первую настоящую трагедию в ее жизни. Утром она проснулась и, зевая и потягиваясь, наблюдала, как в комнату просачиваются первые лучи скудного зимнего солнца. Когда в комнате стало немного светлее, она увидела, что тетушка Джем лежит как-то необычно — вперившись в потолок широко открытыми глазами, словно пораженная внезапно увиденным кошмаром. Лицо ее было столь бледным, что сердце девочки подпрыгнуло от ужаса. Она громко позвала дядю. Мистер Дарнли в ночной рубашке и в сдвинутом набок колпаке поспешил на этот отчаянный крик в сопровождении еще одной женщины, которая в это время входила в дом. Но было уже слишком поздно. Они нашли лишь остывший труп. На губах мисс Дарнли застыла леденящая душу улыбка.

Проснулись соседи. Все были взволнованы, где-то заплакал ребенок. А вскоре мистер Дарнли отвечал на вопросы поспешно вызванного доктора и, рыдая в носовой платок, соображал при этом, как бы украдкой вытащить пару шиллингов из кошелька покойной сестры и отправиться в «Три колокола».

Именно эту сцену застала леди Чейс, когда, верная своему слову, в сопровождении Ханны вошла в убогое жилище.

Глава 4

Прошло несколько лет.

Клуни выглядел восхитительно в любое время года. Замок был сооружен три века назад первым лордом Чейсом, который женился на французской графине. Чтобы доставить удовольствие своей молодой жене, этот благородный джентльмен построил замок так, чтобы его можно было принять за французское шато[17], с мраморной террасой, выходящей на великолепные земли, простирающиеся вокруг. Серые тесаные камни прекрасно смотрелись на фоне тенистых зеленых деревьев. Последний лорд Чейс потратил уйму денег на обустройство земель, примыкающих к замку. Ежедневно целая армия садовников неустанно трудилась, подрезая траву на волнистых зеленых лужайках и придавая живой изгороди причудливую форму птиц, — полностью во французском стиле. Имелся замечательный фонтан, миниатюрное искусственное озеро, пышный розарий, аккуратные дорожки, тенистые аллеи и фруктовый сад с развесистыми деревьями, отягощенными в свою пору сочными плодами.

Словно драгоценный алмаз, Клуни лежал на границе Хартфордшира и Эссекса, в одной миле от сонной маленькой деревушки Харлинг с ее красивой нормандской церковью. Последнего лорда Чейса глубоко чтили и уважали все окрестные жители, как любили они и его красивую и благочестивую жену, регулярно посещавшую всех больных и страждущих. Сейчас же в округе поговаривали, что молодой лорд Вивиан совсем не такой благородный человек, как его родители. Из комнат для прислуги в Клуни доходили слухи, что красивый и обаятельный молодой человек часто вел себя, как молодой дьявол. Однако в целом среди поселян семья Чейс была весьма популярной, и жители окрестных селений с благоговением взирали на огромные ворота замка.

Зимой, когда местность покрывалась густым слоем снега, а башни замка блестели, словно отделанные бриллиантами, Клуни напоминал собой иллюстрацию из какой-нибудь книжки сказок. Стояла зима, когда Шарлотта Гофф поселилась в маленьком домике из серого камня, со стеклянными окошками, который, словно страж, располагался возле ворот. Весною девочка впервые почувствовала любовь к Клуни и с тех пор считала замок самым прекрасным местом в мире.

Однажды ясным апрельским днем она прогуливалась по знаменитой вязовой аллее, наслаждаясь теплом весеннего солнца, лучи которого мягко согревали ее лицо. После долгих лет, проведенных в мрачном закопченном домике тетушки Джем, деревенская жизнь навсегда очаровала Шарлотту.

Эта аллея, служившая подъездной дорогой к замку, простиралась на четверть мили и была обрамлена высоченными вязами. Подле них росли рододендроновые кусты, которые совсем скоро распустятся алыми цветами. На вершинах деревьев свили гнезда грачи, сейчас они кружили с пронзительными криками.

Под мышкой Шарлотта держала две книги — одну по истории Франции, другую — томик поэм Китса. Была половина третьего — этот час она обычно проводила со своей покровительницей, леди Чейс. Ибо в течение последних четырех лет ее школой являлась огромная библиотека замка, вдвое превосходящая размерами и количеством редчайших книг библиотеку в доме Чейсов на Итон-Сквер.

Благодаря леди Чейс неразвитая двенадцатилетняя девочка превратилась в юную образованную леди, которой скоро должно было исполниться семнадцать лет. Она отлично владела французским, неплохо знала французскую и английскую историю, великолепно играла на пианино, обучилась танцам и рисованию. Но оставалась по-прежнему той Шарлоттой, которая не умела шить. И леди Чейс в конце концов отказалась от тщетных попыток увлечь свою протеже вышиванием и тканием гобеленов, чему сама предавалась с огромным удовольствием, проявляя недюжинное мастерство.

Когда Шарлотта подошла к широкой мраморной террасе дома, она на секунду остановилась, чтобы еще раз полюбоваться видом, который никогда не надоедал ей. В это время года лужайки напоминали собой изумрудного цвета бархат. Все деревья покрылись набухавшими почками. Буковые деревья уже нежно зазеленели, им еще предстояло стать темно-коричневыми. По обеим сторонам террасы возвышались два тюльпановых дерева, которыми так восхищалась леди Чейс.

Все четыре года Шарлотта жила с мистером и миссис Форбс, смотрителями замка. Она никогда не общалась с гостями, навещавшими хозяев Клуни. И лишь изредка вспоминала свою старую жизнь и дядю Альберта, который очень быстро воссоединился со своей сестрой на небесах. Однажды он сильно напился в «Трех колоколах», шатаясь, вышел на проезжую часть и случайно угодил под колеса проезжающего кеба. Так у Шарлотты не осталось ни одного родственника в этом мире.

С тех пор как тетушка Джем отдала Богу душу, жизнь Шарлотты сильно переменилась. Леди Чейс, понимая всю плачевность состояния дел в убогом домике в Пимлико, сразу же договорилась с дядей Альбертом, что увезет его племянницу в Клуни.

— Мне бы хотелось дать девочке необходимое образование. Она очаровательная, красивая малютка и очень понравилась мне, — сказала ее светлость. И мистер Дарнли, совершенно не представлявший, что делать с бедным ребенком, оставшимся на его попечении, с благодарностью препоручил Шарлотту заботам благородной леди.

Джозеф и Нан Форбз, смотритель и его супруга, были необразованные, но очень достойные и уважаемые люди, не имевшие собственных детей. Они только обрадовались возможности удочерить протеже ее светлости, находя Шарлотту очень покладистой и привлекательной. Скоро их сердца были окончательно покорены ее красотой и обаянием.

В последующие годы Шарлотта постепенно росла, крепла, становилась все изящнее. Она обожала деревню и очень быстро запомнила названия всех птиц, цветов и деревьев. С огромным наслаждением занималась она с миледи различными предметами, часто сидя у ног своей благодетельницы. Ее светлость порой говорила ей:

— Я с огромной радостью учу тебя, малышка, ибо ты впитываешь знания, как солнце — росу.

Однако ее светлость не намеревалась вводить Шарлотту в milieu[18], предназначенный не для нее. И Шарлотта делилась простыми радостями со своими приемными родителями. Приезжавшие в Клуни гости редко видели молодую красивую девушку. Вивиан почти никогда не бывал в замке. Закончив Итон, он поступил в Оксфорд.

Когда же Шарлотта виделась с ним — что случалось крайне редко, — она по-прежнему смотрела на него, как на принца из волшебной сказки. Он повзрослел, возмужал, стал более общительным и всегда знал, чем занять свой досуг. Во время каникул Клуни заполоняли его друзья, которых он часто приглашал в замок. Однако изредка он удостаивал своим вниманием красивую девушку, которой покровительствовала его мать. Тогда он заходил в домик смотрителя и беседовал с ней. В эти редкие минуты Шарлотта зачарованно слушала, как он похвалялся своими победами и различными озорными выходками, причем делая это только для того, чтобы увидеть, как кровь приливает к ее щекам и она восклицает: «О милорд!»

Он всячески поддразнивал и шокировал ее, однако, в свою очередь, любовался ее внешностью. Как-то раз он небрежно заметил, что она стала «чертовски привлекательной». Это ее испугало. Однако она не понимала, почему Форбзы, слушая ее восторженные отзывы о золотоволосом молодом джентльмене, многозначительно переглядывались, а потом опускали глаза. Она замечала, что они недолюбливают его светлость. Однажды миссис Форбз сказала:

— Не верь тому, что говорит тебе этот молодой человек, дитя мое. Ее светлость — ангел, а вот в молодом милорде поселился дьявол.

В ответ Шарлотта лишь весело рассмеялась. Она считала, что мир и все существующее в нем — замечательны и прекрасны. Она не видела какого-нибудь настоящего порока и опасности в Вивиане. В ее золотистых глазах светилась сама невинность. И как только он уезжал в Оксфорд, Клуни казался ей опустевшим и грустным.

Когда его светлость пребывал в Клуни и ей доводилось наблюдать, как он вместе со своими приятелями верхом выезжает из ворот, она завидовала красивым и роскошно одетым молодым леди, ехавшим рядом с ним и называвшим его Вивиан! Ей страстно хотелось когда-нибудь появиться на прекрасном балу или званом вечере, которые в дни каникул все время давались в замке, и разделить его жизнь, его радости. Однако подобные мысли она держала при себе, в глубине души.

В тот день, когда Шарлотта поднималась по мраморным ступеням террасы, радуясь свежераспустившимся бутонам цветов, растущих в огромных клумбах-вазах, она случайно столкнулась с Вивианом. Он был одет небрежно и наспех, в легком бархатном камзоле и пестром галстуке. Ее сердце невольно подскочило от волнения, и ей подумалось, что он, как всегда, похож на молодого бога. Ее неопытный глаз не замечал темных кругов у него под глазами, устало опущенных кончиков рта, сжатых в напряжении изящных пальцев, что явно свидетельствовало о расстроенных нервах его светлости.

Ведь он вел порочную, развратную жизнь, полную кутежей и безобразий, о чем его святая мать совершенно не догадывалась. Он по-прежнему умудрялся обманывать ее, как и своего оксфордского наставника. В последнюю сессию его чуть не исключили, и он избежал этого лишь благодаря тому, что старший инспектор когда-то был знаком с его отцом и горячо любил и уважал его. Почтенный господин к тому же пожалел овдовевшую леди Чейс. Однако сделал молодому человеку последнее строгое предупреждение.

Какое-то время Вивиан вел себя тише воды, ниже травы. Однако в душе он был великим негодяем и обманщиком и не мог долго воздерживаться от низменных поступков. Он не собирался прилежно учиться или поубавить свой пыл и отказаться от грязных привычек, ибо его давно привлекали только вино и женщины.

Сегодня он чувствовал «чертовскую усталость». Он вознамерился через лес направиться к дому некоей дамы, о которой леди Чейс даже слыхом не слышала. Это была разведенная женщина по имени Рома Грешем. Когда-то миссис Грешем слыла уважаемым членом лондонского общества. После развода она свернула на такой жизненный путь, от которого чистые и непорочные женщины, вроде Элеоноры Чейс, приходили в ужас. Человек, ради которого миссис Грешем рассталась с добродетелью, умер прежде, чем она успела выйти за него замуж. В тридцать лет она была по-прежнему красива и жизнерадостна. Любовник завещал ей достаточное количество денег, и она могла вести тот образ жизни, который ей нравился. Одновременно чувственная и корыстолюбивая, она постоянно меняла любовников. Последний из них, некий распутный баронет, снял для нее, а также для себя дом — деревенская местность была превосходным «прикрытием» для удовлетворения его низменных желаний. Миссис Грешем устраивала дикие оргии с карточной игрой, вином и танцами для своих и его приятелей. И им очень нравился Вивиан, который проводил в их доме больше времени, чем у себя.

Заметив Шарлотту, он отбросил сигарку. Каждый раз, возвращаясь из Оксфорда, он все больше поражался ее быстро расцветающей красоте. Испорченный пошлыми женщинами, с которыми встречался, он в конце концов устал от размалеванных физиономий приятельниц миссис Грешем, а также от легкомысленных высокородных леди из его собственного круга. И Шарлотта Гофф все больше и больше интриговала его. Как он часто говорил себе, в ней было «je ne sais quo»[19], что очаровывало его. Она одновременно сочетала в себе наивного ребенка и образованную умную девушку, воспитанную его матерью. Солнечные лучи касались ее бронзовых волос, превращая их в чистое золото. Двигалась она с не осознанной ею самой дивной грацией. Ее светло-синее платье было домотканым, без каких-либо украшений, однако Вивиан, будучи сибаритом и донжуаном, сейчас видел в ней нимфу из древнегреческой классики, которую ему приходилось зубрить в Оксфорде — к его огромному неудовольствию и скуке. Однако, глядя на Шарлотту, он испытывал что угодно, кроме скуки. Остановившись, он отвесил низкий поклон, как подобает при встрече со знатной дамой.