Вдруг он произнес:

— Вы знаете, когда мне было десять лет, семья Энгсби приняла меня к себе.

Даже постоянно нависавшие над нею угрозы Вивиана не смогли удержать ее от восклицания:

— И я тоже приемная дочь! Ибо моя покойная свекровь увезла меня из Лондона в Клуни, и я жила в домике смотрителя. Тогда мне было двенадцать лет.

— А я прибыл в Сиренсестер, чтобы иметь честь быть усыновленным великолепнейшими из великолепных и добрейшими людьми — маркизом и маркизой Энгсби, — сказал Доминик.

Она с новым интересом посмотрела на выразительное лицо этого так заинтриговавшего ее человека.

— Пожалуйста, расскажите еще, — попросила она умоляющим тоном.

— Сначала ваша история, — улыбнулся он.

Она посмотрела на тихие воды озера. Раздался внезапный и трагически унылый вопль цапли, гнездившейся где-то в зарослях. Шарлотта нервно теребила бриллианты роскошного ожерелья, украшающего ее прелестную шею.

— Я никогда никому не рассказываю о себе, — прошептала она. — Поэтому, пожалуйста, прошу вас, сохраните мой рассказ в тайне.

— Ваша тайна будет у меня в полной безопасности, как и у вас, надеюсь, моя, — абсолютно серьезно ответил он.

Так он узнал о той туманной ночи на набережной Темзы, когда карета леди Чейс сшибла маленькую Шарлотту Гофф, и о том, что последовало за этим в Клуни. Шарлотта рассказала ему все, кроме истории ее любви с Вивианом. Доминик не был таким любопытным, чтобы слишком углубляться в тайны молодой девушки, но был достаточно проницателен, чтобы догадаться, что между ней и Вивианом действительно что-то случилось. И он сказал:

— У нас обоих есть многое, за что мы должны возблагодарить Господа. Я был рожден в безвестности и мог бы стать ничем. Вы тоже начали жизнь в нищете, а стали женщиной высокого положения и матерью, а также хозяйкой одного из самых красивых домов в Англии.

— Моя малютка дочь — восхитительна! — признала Шарлотта.

Он заметил, что в своих возвышенных речах она ни разу не упомянула мужа. Бедное дитя, подумал он, она совсем не умеет скрывать своих мыслей. Но Доминик сделал свой собственный вывод о лорде Чейсе. Хотя они мало виделись за последние годы с Сесилом, Доминик часто слышал, как родители просили его приемного брата избегать общения с Вивианом, дурная молва о котором докатилась до самого Сиренсестера.

— А теперь — ваша история, — сказала она.

Он кратко поведал ей все, что знал о себе. Больше всего ей понравилось, что в его характере полностью отсутствует снобизм, а также нет ничего от ненавистного ей высокомерия и надменности Вивиана. Да, Доминик Ануин, наверное, был гордым человеком, но и очень добрым. К тому же он любил людей независимо от того, низкого или высокого они происхождения. Своего происхождения он совершенно не стыдился, как и Шарлотту в глубине души не смущало то, что она знала о себе. Наверное, подумала она, ранний опыт, пришедший к нему в жизни, сделал его таким восприимчивым и проницательным. Ведь одиночество и страдания могут как возвысить, так и озлобить человека.

Он не знал своей настоящей родословной, а только немного помнил о еще более нищенском существовании, чем то, которое вела Шарлотта в доме тетушки Джем. Он помнил отвратительную жизнь в благотворительной школе[34] и признался, что это были мучительные годы издевательств, вечного холода и даже голода. Но очень скоро он возвысился над остальными мальчиками, обладая незаурядной памятью и многочисленными талантами. К нему проявил большой интерес один из преподавателей (нечто похожее произошло и с образованием Шарлотты). Он выказывал блистательный ум и сноровку, что изумляло его учителей и в конце концов привлекло внимание маркиза Энгсби, который в то время являлся попечителем благотворительной школы. Маркиз, человек добрый, был настолько поражен силой интеллекта этого сироты, которого звали не иначе, как Дик Смит, что привез его к себе в имение Энгсби. Своих детей у них с женой не было. Леди Энгсби сразу же была очарована мальчиком с волосами цвета воронова крыла и печальными фиалковыми глазами и оставила его в замке. Там ему наняли преподавателя, и в возрасте пятнадцати лет он поступил в Чартерхаус[35].

Его имя сменили — он стал Доминик Ануин. «Доминик» — с латыни переводится как «воскресенье», а именно в воскресенье мальчик впервые переступил порог замка Энгсби. «Ануин» же была девичья фамилия маркизы и ее любимого брата, который скончался совсем молодым.

Доминик был счастлив, и ему не мешало собственное непонятное происхождение; в конце концов он был наследником самих Энгсби. В пятнадцать лет мальчик стал любящим братом маленькому Сесилу, который, в свою очередь, во всем подражал приемному брату и обожал его. Правда, незаурядным умом обладал Доминик, а Сесил же был довольно недалеким молодым человеком.

Позднее мальчики стали видеться друг с другом все реже и реже. Молодой граф Марчмонд все еще пребывал в приготовительной школе[36], в то время как Доминик уже окончил Оксфорд с дипломом первой степени по двум специальностям: классическим наукам и философии. Там он впервые серьезно заинтересовался политикой. Его приемные родители не зря им гордились.

Доминик, рассказывая свою историю Шарлотте, скромно умалчивал о своих незаурядных способностях и талантах. И завершил он свое повествование, сообщив Шарлотте, что сейчас наконец достиг своей цели, став членом Парламента.

— То есть добился исполнения всех земных желаний, — сухо добавил он. — Но иногда, временами, чувствую, что все это суета сует, а счастье и удовлетворенность находятся только в душе человека.

— О, как я согласна с этим! — воскликнула Шарлотта пылко. — Я тоже это для себя открыла.

— Вы еще так молоды, и должны быть до краев наполнены радостью жизни, — с улыбкой промолвил Доминик.

Она промолчала. И снова ему пришло в голову, что эта молоденькая женщина несчастна и боится Вивиана Чейса, который вполне заслуженно имеет репутацию распутника. Неужели она любит его? Пора бы уже разочароваться в нем.

Он попытался сказать как можно более весело и легко:

— О, золотая юность, золотая юность! Вы обладаете ею. Как бы мне хотелось тоже иметь ее.

— Но у вас есть жизненный опыт и мудрость, которым завидую я, — глубоко вздохнув, проговорила она.

— Я не стал бы завидовать жизненному опыту. В моем случае он весьма трагичен, — резко произнес он.

— Вы никогда не были женаты? — спросила она.

— Нет, я никогда не женюсь.

— Простите меня.

— За что, Боже мой?

— За то, что я коснулась предмета, очевидно, болезненного для вас.

Ее искренность, нежность и красота внезапно пробили защитный панцирь, сквозь который Доминик Ануин никому не позволял проникать уже много лет. Несколько минут он стоял, сложив руки за спиной, и пристально вглядывался в тихие воды расстилающегося перед ним озера. Его глаза переполнили мука и печаль.

— Когда мне было около тридцати, я собирался жениться, — тихо проговорил он. — Она… умерла.

Наделенная способностью сочувственно откликаться на страдания в любой их форме, Шарлотта прошептала:

— О, простите меня! Мне очень жаль.

Доминик повернулся к ней и продолжал:

— Я не говорил об этом ни с кем с тех пор, как это произошло, даже с моей любимой леди Энгсби, которую я считаю своей матерью. Но… но почему-то сейчас эта грустная история готова слететь с моих уст. Возможно, это происходит потому, что вы своею добродетелью напомнили мне ее. Ей тоже было всего семнадцать лет, она была очень красива и страстно любила книги. Даже ее голос отчасти был похожим на ваш. Когда я впервые услышал вас, то мог бы поклясться, что моя дорогая Доротея вновь ожила.

Шарлотта стояла молча, напряженно вслушиваясь в его слова. Спустя несколько секунд он продолжил свою историю.

Восемь лет назад он познакомился с Доротеей Палмерстон, дальней родственницей знаменитого политика[37]. Впервые Доминик влюбился. Прежде он никогда не растрачивал времени впустую — на симпатичных девушек. И когда влюбился, то — страстно, всем своим существом. Он говорил о Доротее как об «ангеле чистоты и доброты». Шарлотта почувствовала, как кровь прилила к ее щекам. Горькая мысль пронзила ее: «Он сравнивает меня с ней, но что бы он подумал, узнай, насколько далека я была от совершенства перед своим замужеством?»

Доротея ответила на любовь Доминика. После года помолвки они собирались пожениться. Ее родители были выдающимися людьми. Это время Энгсби жили в их лондонском особняке на Порчестер-Сквер. Доминик жил вместе с ними и был самым счастливым из всех смертных. Не только потому, что перед ним расстилалась великолепная карьера в Парламенте, но и оттого, что его невестой была самая красивая и умная девушка. Для них приготовили дом в Ричмонде, ибо Доротея чрезвычайно любила кататься верхом и Ричмонд-Парк был ее самым излюбленным местом.

Конец истории был очень грустным. В самый канун свадьбы Доротея отправилась со своими сестрами в Ричмонд-Парк. Ее лошадь испугалась чего-то, закусила удила и понесла. Доротея вылетела из седла, упала наземь, сломала позвоночник и тут же умерла.

— Ее похоронили в подвенечном платье, которое она должна была надеть для меня, — тихо проговорил Доминик. — В тот ужасный день похорон какая-то часть меня самого была похоронена вместе с моей любимой. Да, леди Чейс, жизнь продолжается, но я уже никогда не оправлюсь от этой беды.

Они подошли к террасе замка. Из огромных французских окон до них доносились веселые звуки кадрили. Они вернулись в праздничную атмосферу бальной залы. Короткая интерлюдия их близкого знакомства подходила к концу. Доминик чувствовал какое-то странное сожаление. Ведь он не смог утаить боль своего сердца, так долго скрываемую от всего мира, и теперь испытывал чувство привязанности к той, что вдохновила его на такое откровение.

Шарлотта же некоторое время стояла молча, глядя на него глазами, полными слез.

Доминик поспешно произнес:

— О проклятие! Я расстроил вас и испортил вам такой радостный вечер… как это недостойно с моей стороны!

— Нет, нет, вы оказали мне огромную честь, рассказав о Доротее. По-моему, это самая печальная история, которую я когда-либо слышала, но все равно… я рада, что вы поведали ее. И я никогда ее не забуду.

— Нет, нет, вы должны забыть, — проговорил он. — Ведь это случилось, так давно, а как я только что сказал — жизнь продолжается. Еще раз прошу простить меня за то, что я так расстроил ваше нежное сердце. Ведь я опечалил вас.

— Я уже была печальна, — проговорила она со вздохом. Эти слова она произнесла, кажется, из самой глубины сердца.

— Леди Чейс… — начал Доминик.

Но она уже ушла, почти убежала от него. Он смотрел вслед ее парчовому платью с кринолином, видел, как легкие кружева исчезают в толпе. О Шарлотте ему напоминали лишь легкий аромат духов и память о ее заплаканных глазах. Но больше всего его поразили слова:

«Я уже была печальна».

Они потрясли его до глубины души. Бедная Шарлотта Чейс, бедное дитя! Он сделал бы все, чтобы помочь ей, успокоить, чем бы ни была вызвана ее печаль. Однако он по-прежнему оставался для нее не более чем малознакомым человеком.

Доминик вошел в бальную залу. Там было жарко и пахло увядающими цветами. Он искал Шарлотту, но не мог найти. Когда наконец он краем глаза увидел ее, она находилась в обществе мужа. Едва заметно улыбнувшись Доминику, она тут же отвернулась, словно испугавшись, что узнала его. Он не мог понять, почему.

Вивиан был пьян и все время оскальзывался и спотыкался на своих костылях. Он перестал ходить вразвалку, походкой разбойника и сбросил с глаза повязку. Его лицо пылало от выпитого вина, неприятно исказилось и было свирепо. Он выглядел ужасно, однако Шарлотта всячески пыталась скрыть состояние своего мужа от гостей, поддерживая его под руку, улыбаясь и раскланиваясь со всеми присутствующими, словно давая понять, что это сильно отполированный пол виноват в неустойчивости ее супруга, который так нелепо спотыкается.

Несколько секунд Доминик пристально разглядывал супружескую пару, затем чувства его пришли в такое смятение, что он повернулся и быстро удалился из залы, отправившись в приготовленную для него гостевую спальню. Он оставался в спальне в течение всей оставшейся ночи.

Глава 21

Спустя двадцать четыре часа Доминик Ануин вместе с лордом Марчмондом покинул Клуни. Молодая хозяйка отправилась попрощаться с отъезжающими гостями. Наутро после бала Вивиан чувствовал себя прескверно и остался в своей спальне. Никто не видел его, кроме Вольпо, который с присущей ему сардонической усмешкой уведомил молодую хозяйку, что милорд не желает, чтобы его беспокоили до тех пор, пока не пройдет его недомогание.