О, позорная, позорная судьба, думала Флер. И слава Богу, что, как сообщил ей доктор, у нее больше не может быть детей.

Ошеломленная невероятностью правды, которая открылась ей этой ночью, Флер уронила документы и без чувств упала на подушки.

Когда она вновь открыла глаза, то увидела, что Сен-Шевиот уже ушел. Она оглядела опочивальню, находящуюся в состоянии крайнего разрушения. Июльское солнце освещало страшный хаос, представший перед взором несчастной, пролежавшей до утра без чувств. И тут она увидела возле кровати грозную фигуру миссис Динглефут. Со злорадным выражением лица она с размаху поставила на столик поднос с хлебом и молоком.

— Ну, девочка моя, давайте-ка садитесь и поешьте, — ядовитым тоном проговорила она. — И не надо разыгрывать передо мной светскую даму. Я не буду подносить вам уксус и жженые перья, когда вам взбредет в голову снова грохнуться в обморок.

Флер едва могла подняться. Все ее тело разламывалось, она чувствовала жар. Голова ее сильно кружилась:

— Где его светлость? — шепотом спросила она.

— Отправился обратно в Лондон… бедный джентльмен, ему невыносимо было оставаться здесь и дышать одним воздухом с вами, с той, кто не имеет права носить гордое имя Сен-Шевиотов.

— Я не намерена обсуждать с вами эту тему, а желаю знать, когда милорд намерен вернуться, — сдержанно произнесла Флер.

— Никогда, — отрезала домоправительница и язвительно рассмеялась, оглядывая разгромленную спальню. — Какое милое гнездышко — оно вполне подходит дочери рабыни, — добавила миссис Динглефут, и ее массивные подбородки затряслись от смеха. — Мне так хочется, чтобы наш юный гений теперь посмотрел на свою работу. Я и раньше понимала, что он зря тратит деньги его светлости и что этот брак — сплошное несчастье!

Какое-то время Флер молчала. По словам домоправительницы ей стало ясно, что той известно все. И какого уважения к себе она может теперь требовать, с отчаянием подумала несчастная.

«О мамочка, бедная моя мамочка, что ты сделала со мною?!» — мысленно вскричала она.

Из кармана фартука миссис Динглефут извлекла письмо, написанное уверенным почерком барона.

— Мне приказано передать его вам. И когда прочтете, позаботьтесь убрать весь этот бедлам. Впредь вы должны сами убирать свою комнату. Больше вам не будут прислуживать служанки. — И с этими словами она направилась к двери.

— Значит, я навсегда буду заключена здесь? — крикнула ей в спину Флер.

— Да, именно этого вы и заслуживаете.

— Значит, мне нельзя будет ни с кем видеться? — еле слышно спросила Флер.

— Совершенно верно, ни с кем, — был ответ.

Флер очень хотелось спросить, что сталось с Певерилом. Но она не смела упомянуть его имени, опасаясь впутать его в свои дела… ведь жестокий человек, который был ее мужем, мог обрушить свой гнев на ни в чем не повинного юношу, ее единственного друга на этом свете!

К тому же она так долго не виделась с Певерилом и ничего не слышала о нем, что решила, будто он в отъезде. Итак, горько подумала Флер, теперь она брошена всеми и полностью находится в руках у злобной миссис Динглефут.

Как только в замке повернулся ключ, она начала читать письмо Сен-Шевиота. Письмо оказалось на редкость жестоким и не принесло ей облегчения.


Мадам,

все добрые чувства, которые я когда-то питал к вам, напрочь исчезли, когда я узнал, кто вы на самом деле и какое непоправимое зло нанесли мне вы и ваша семья. Позднее я добьюсь судебного постановления о признании нашего с вами брака недействительным, ибо считаю, что ваши родственники обманом женили меня на женщине с африканской кровью, даже не потрудившись предупредить меня об угрозе моему потомству. В настоящее время я не хочу, чтобы этот чудовищный скандал превратился в публичный. Так что я всем без исключения сообщил, будто вы сами помешали рождению вашего ребенка и впредь вас должно держать взаперти и присматривать за вами, как за сумасшедшей. И никому не дозволено посещать вас. Вашей единственной посетительницей будет теперь преданная мне миссис Динглефут. Отнесись вы ко мне великодушнее в прошлом, я, может быть, и проявил бы по отношению к вам большую снисходительность. Как бы там ни было, мысль о вашей красоте наполняет меня отвращением, как только я вспомню о вашей гнусной крови. Теперь большую часть времени я буду проводить в Лондоне или на Континенте. В качестве вашего супруга я буду контролировать ваши средства. Мистера Кейлеба Нонсила я уже поставил в известность о вашей умственной несостоятельности.


Это чудовищное письмо было подписано СЕН-ШЕВИОТ.

Флер смотрела на него пустым, безразличным взглядом.

Она не могла ожидать от барона лучшего к себе отношения, с горечью подумала Флер. Прожив с ним почти год, понимала, что этот человек способен на любую подлость.

«Отнесись вы ко мне великодушнее в прошлом, я, может быть, и проявил бы по отношению к вам большую снисходительность».

Лишь эти слова из письма барона запомнились ей и теперь стояли перед глазами. Да, наверное, он по-прежнему желал бы ее, если бы она в свое время смирила свое физическое отвращение к нему и исполняла все его прихоти. Но сейчас… она больше не желанна ему, и он с садистским удовольствием радовался ее несчастью. У нее не осталось никакого оружия для борьбы.

Перед ней расстилалась бесконечная полоса одиночества. Если кто-нибудь спросит о ней у Долли или мистера Нонсила, ее опекуна, то получит ответ, что она сумасшедшая. И вправду, если она останется здесь достаточно долго, то может повредиться рассудком.

Отбросив письмо Дензила, Флер упала на неубранную постель и сухими глазами прижалась к смятым подушкам. У нее больше не было сил плакать. Так, без движения, она пролежала долгое время. Позднее в комнату вошла миссис Динглефут. Грозно посмотрев на лежащую Флер, женщина рявкнула:

— По-прежнему ленитесь, пребывая в неге, моя прекрасная дама? А не начать ли вам с уборки вашей кровати, а? Что ж, еще научитесь этому. Ну так вот, берите-ка это и начинайте уборку… — Она швырнула Флер швабру и тряпку для вытирания пыли. — А пока сюда заглянут двое рабочих и измерят ваши окна, чтобы поставить на них решетку.

Флер накинула на себя муслиновый пеньюар, украшенный голубыми ленточками, один из тех, что не успел разорвать Сев-Шевиот.

— А тем временем, — продолжала миссис Динглефут, — с вами будет кое-кто находиться и следить, чтобы вы не наложили на себя руки.

Она внезапно распахнула дверь, и в опочивальню ворвалась Альфа. Флер застыла на месте, впившись испуганным взглядом в злобную морду собаки. Несмотря на то, что она любила животных, ей никак не удавалось подружиться с любимицей барона. Она понимала, что это не вина бедного животного, во всем виноват ее хозяин, который обучил Альфу бросаться на любого по его приказу.

В руке миссис Динглефут держала кусок сырого мяса, которым искушала голодную собаку. Когда она бросила мясо на пол, Альфа, раболепно виляя хвостом, устремилась за пищей. Потом женщина указала собаке на Флер.

— Видишь ее? Вот так-то, Альфа, покажи, что ты умеешь!

Альфа бросилась на леди Сен-Шевиот. Зубы собаки впились в складки пеньюара. Затем, злобно рыча на Флер, Альфа потянулась к ее горлу. Девушка задрожала, но не произнесла ни звука. Миссис Динглефут удовлетворенно рассмеялась.

— Хорошо хорошо, Альфа, а теперь сядь и сторожи ее, — сказала она. — Впредь ты будешь охранять ее, моя милая собачка.

Флер коснулась рукою горла.

— Значит, я останусь во власти этой собаки? — чуть слышным голосом спросила она.

— Альфа не прикоснется к вам, пока вы не приблизитесь к окнам, — ответила миссис Динглефут.

Флер закрыла глаза, задрожав от страха.

Послышались мужские шаги. Миссис Д. приказала Флер выйти в будуар. Спустя несколько секунд через дверь, разделяющую будуар и опочивальню, Флер услышала голоса двух рабочих. На бакингемширском диалекте они обсуждали размеры окон и то, какие железные прутья следует заказать в кузнице Уайтлифа.

Флер снова закрыла глаза. Она попыталась молиться. О, злосчастная судьба… сидеть взаперти за решеткой, когда все относятся к тебе как к несчастной помешанной!

— Певерил! — внезапно произнесла она. О Певерил, если бы ты знал, ты никогда бы не позволил этого! Что же с ним сталось?

Марш действительно не общался почти ни с кем из Кадлингтона. С той злосчастной ночи, когда родился ребенок Флер, он большую часть времени проводил у Растинторпов. И обо всей этой чудовищной истории узнал из уст самой старой маркизы.

Кларисса Растинторп приближалась к своему шестидесятилетию. На ее лице почти не сохранилось следов былой красоты, с помощью которой она пленила своего богатого мужа с высоким титулом. Теперь ее некогда красивые волосы превратились в крашеные рыжеватые космы; она наряжалась все более пестро и носила бесчисленное количество бантов. Кларисса очень растолстела и ходила, переваливаясь с боку на бок, на высоченных каблуках. Однако она весьма дружелюбно и уважительно относилась к Певерилу Маршу.

Маркиз стал полной развалиной и принимал гостей, джентльменов в своих апартаментах. Кларисса же кокетничала с молодым красивым художником. Певерил находил ее безобразной, но трогательной. Она постоянно старалась склонить его покинуть Сен-Шевиота и обосноваться в одной из комнат ее огромного особняка, все время заговаривала с ним, непрерывно угощала конфетами, которых он, кстати, не любил, и пыталась подпоить. Певерилу все это изрядно надоело, однако маркиза прекрасно платала за работу. Он уже не надеялся когда-нибудь обрести независимость, о которой так долго мечтал.

Кларисса также засыпала его бесконечными вопросами относительно леди Сен-Шевиот. Она неустанно выслушивала рассказы Певерила о молодой жене барона. Он красноречиво описывал красоту леди Сен-Шевиот, но весьма осторожно касался ее личной жизни. А Кларисса упрямо старалась побольше разузнать об истинном положении вещей в Кадлингтоне. Она даже пыталась рассказывать шепотом всякие несуразные истории о Елене Роддни и ее таинственной жизни до того, как она стала госпожой маркизой де Шартелье. Однако Марш вежливо, но твердо пресекал такие разговоры.

Вскоре после родов Флер особняк Растинторпов посетил некий мистер Гроувз. Он долго беседовал с маркизой наедине. После его визита маркиза проковыляла в комнату, где Марш наносил последние штрихи на портрет маленькой Виктории Растинторп.

— О Господи, теперь быть беде! — глупо хихикала маркиза.

— Что случилось? С кем беда, миледи? — почти безразлично осведомился Певерил.

— С Сен-Шевиотами, — ответствовала старуха.

Выражение лица Марша мгновенно изменилось.

— Что случилось, миледи?

Кларисса поудобнее уселась рядом с юношей и разразилась потоком слов. Она ни секунды не молчала. Теперь она не старалась скрыть то, что ей следовало бы попридержать при себе, и буквально выплеснула все на изумленного молодого человека. А именно — ту же самую историю, что она поведала мистеру Гроувзу.

Так Певерил во всех подробностях узнал о скандале вокруг маркизы де Шартелье. И теперь наконец он понял сущность трагедии, несколько недель назад происшедшей в замке Кадлингтон.

— Говорят, леди Сен-Шевиот еще перед родами повредилась в рассудке, — щебетала Кларисса.

— Повредилась в рассудке! — в ужасе повторил Певерил.

— Так мне сказали, — кивнула маркиза, обмахиваясь веером. — Бедное создание! Судя по вашим словам, она столь же необычайно красива, как и ее мать.

Певерил стоял остолбенев.

— Смилуйся, Господь, над моей милой леди Сен-Шевиот, — только и мог прошептать он с ужасом.

Кларисса обмахнула его кружевным платочком, от которого распространился сильный аромат духов.

— О, фи! — воскликнула она. — Не говорите мне, что у вас возникли некие порочные фантазии относительно леди Сен-Шевиот. Это было бы нехорошо с вашей стороны. Бедняжка сошла с ума, и мне сказали, что Сен-Шевиот покинул замок и уехал на Континент. Ведь всем известно, что у него в Монте-Карло любовница.

Певерил не произносил ни слова. Он не мог думать ни о чем, кроме Флер. Он был до глубины души потрясен мыслью об ее ужасных страданиях. Сошла с ума? Возможно, и так. Но возможно так же, что это одна из очередных выдумок маркизы. У нее ведь часто разыгрывается воображение.

Он едва мог вынести присутствие этой надушенной старой кокетки. И впервые в жизни осознал необходимость скрыть свои чувства. Ему надо срочно отправиться на помощь Флер, но без денег у него связаны руки. Правда, сохранились кое-какие сбережения, однако он нуждался в гораздо больших средствах. Он отложил кисти и с низким поклоном обратился к маркизе.