— Итак, ты разбил ей сердце? Коннал бросил взгляд на Брейнора.

— И видно, не один раз, — добавил Гейлерон, подъезжая к нему.

Да уж, подумал Коннал, он причинил ей достаточно боли. Достаточно для того, чтобы она отнеслась к перспективе брака с ним с такой же неохотой, как и он сам. Он боялся думать о том, что может сотворить эта женщина, если ее разозлить. Ричард просто не представлял, насколько ужасен его план, даже если план этот исполнен самых благих намерений.

Но долг есть долг. Пришло время пройти очередную проверку на верность королю.

И наградой за верность будет земля, та земля, что ждала его где-то там, за морем, желанная, как свобода для узника.

Коннал закинул ногу в стремя. Серебристо-серый жеребец, подаренный королем, встал на дыбы. Черная грива его блестела на солнце.

— Наджар, поедешь со мной. Вы, двое, присоединитесь к нам в гавани.

Коннал развернул коня и поскакал к морю. К кораблю, который доставит его на родину. В Ирландию. На родину, которую он не видел тринадцать лет. На землю, по которой истосковалась его душа.


Гленн-Эрим, Северная Ирландия

Три месяца спустя

Коннал остановился на вершине поросшего лесом холма. Из ноздрей коня струился белый пар. Жеребец волновался, внезапная остановка раздосадовала его, он хотел продолжить стремительный бег. Внизу на многие мили простирался морской берег, первобытный и дикий, такой, каким Коннал помнил его, и лишь перевернутые рыбацкие лодки у самой воды ждали весны, словно сонные черепахи. Гленн-Эрим. Расположенная примерно в сорока милях к югу от Гленн-Тейза, эта местность была самой красивой в Ирландии. Ледяные торосы, укрытые снегом, казались складками гигантского белого покрывала. Вересковые пустоши, подпиравшие скалистые горы, полого спускались к морю. Земля казалась бы необитаемой, если бы не крохотные домики, разбросанные по склонам холма. Весной они утопают в зелени, подумал Коннал. Но хотя до весны было еще далеко, пейзаж не производил того унылого и грозного впечатления, как в Гленн-Тейзе. Сама земля здесь была приветливее к людям.

На вершине холма громоздились руины древнего замка Круа. Жилище из белого камня, припорошенного снегом, встретило эту зиму в руинах. Коннал заметил, что кое-какие работы по реконструкции древней обители королевы проводились, но, видимо, из-за погоды строительство пришлось прекратить. Он соскучился по этой земле. И по этой погоде. В тот миг, когда нос лодки царапнул ирландский берег, Коннал неожиданно ощутил радость.

Итак, он дома.

Коннал мельком взглянул на Рэймонда де Клера, ехавшего по правую руку от него. Голову Рэймонда щедро припорошила седина, но он выглядел таким же бодрым и сильным, как и тринадцать лет назад. Рэймонд де Клер, граф О'Доннел, поверх роскошного норманнского одеяния с гордостью носил тартан — ирландский плед, перекинутый через плечо, и именно этот тартан, в традиционных цветах О'Доннела, указывал на его власть и верность этой земле. Настоящий ирландский вождь, усмехнулся про себя Коннал.

— Полагаю, она где-то там, внизу, — предположил Рэймонд, и Коннал вопросительно поднял брови.

— Так вы не знаете, где она, милорд? Не имеете ни малейшего представления?

Рэймонд улыбнулся.

— Что с того, Коннал? — Рэймонд уже начал говорить по-английски, правда, с сильным ирландским акцентом. Да, многое изменилось за тринадцать лет. — Моя дочь сама себе хозяйка, и от того, знаю я, где она, или нет, ничего не изменится. Минуту назад она была здесь, а моргнешь глазом — ее и след простыл, ты ведь знаешь.

Рэймонд внимательно смотрел на своего собеседника и видел недовольство на его лице. Как бы там ни было, он вел честную игру: если Конналу суждено жениться на Шинид, ему так или иначе придется считаться с тем, что его дочь сама себе хозяйка. При иных обстоятельствах ситуация, в которой оказался потенциальный жених Шинид, могла бы показаться Рэймонду даже забавной, но, увы, сейчас ему было не до смеха.

— Следовательно, она знает, что я здесь, милорд? Черт, она даже не сочла нужным соблюсти приличия и показаться ему на глаза!

— Об этом знают все, Коннал. Весть о твоем прибытии была оглашена по всей Ирландии — от Донегола до Антрима. Но боюсь, не все восприняли эту весть с радостью.

— Мне все равно. Долг есть долг, и его надо исполнять, — равнодушно произнес Коннал.

— Надо ли мне напоминать тебе о том, чего едва не стоило мне мое чувство долга перед короной?

Воспоминания пронзили мозг Коннала, болезненные, как огненное дыхание дракона.

— Я не собираюсь строить крепость на священных камнях и убивать людей за веру, Рэймонд.

— Ой ли? — Рэймонд недоверчиво приподнял бровь. — Тогда позволь полюбопытствовать, чем ты занимался во время крестовых походов?

Коннал поджал губы. Он не собирался отвечать. Рэймонд устало махнул рукой. Он, как никто другой, понимал, что ослушаться приказа короля — это все равно что совершить измену. Рэймонд прожил долгую жизнь и многому научился на собственном печальном опыте. Старые обиды давно забыты, гнев уступил место спокойной мудрости. Жизнь меняет людей, но перемена в Коннале показалась Рэймонду слишком крутой. Он помнил его еще мальчиком, потом горячим юнцом, но теперь от Пендрагона веяло холодом. Казалось, душа его выстужена и в ней не осталось места ни для чего, кроме чувства долга. В чувстве долга нет ничего плохого, но Рэймонда настораживало то, что Коннал гнул свою линию молча, не озвучивая своего мнения — а до отъезда он всегда делился мыслями со своим наставником.

После смерти короля Генриха верность Коннала слишком часто подвергалась сомнению. Никому бы такое не понравилось. Но на то были свои причины. Коннал ходил в любимцах старого короля, и когда сыновья Генриха пошли на отца войной, именно Коннал повел за собой войска, чтобы защитить короля от мятежных сыновей. После смерти Генриха Коннал впал в немилость, ибо и Ричард, и Иоанн были уверены в том, Пендрагону нельзя доверять. Но они заблуждались. Глубоко заблуждались. Именно тогда против воли отца Коннал принял участие в крестовом походе, и его воинские подвиги стали легендой, затмив славу даже его отца Гейлана Пендрагона.

Битвы ожесточили Коннала, и Рэймонд прекрасно это понимал. Он и сам был когда-то воином. Жестоким воином. И оставался им, пока Фиона не прикоснулась к его душе, пробудив в ней нежность. «Имею ли я право отдать Шинид этому человеку? Посмею ли вручить ему свою дочь, так мало зная о последних тринадцати, самых главных годах его жизни?»

— Пет, Коннал, — произнес Рэймонд, — ты не строишь христианскую церковь на священных кельтских камнях, но твои намерения от этого не кажутся мне более безобидными — ты хочешь отнять у меня дочь. За этим ты и приехал сюда.

Коннал вздохнул, и облачко пара от его дыхания превратилось в серебристую изморозь. Все долгие месяцы пути он думал о том, что его ждет, и успел смириться со своей участью. Он уважал Рэймонда и Фиону так, как если бы они были его родителями. Рэймонд дал Конналу путевку в жизнь, и хотя Коннал всего лишь раз видел наставника с тех пор, как король Генрих, приложив царственный меч к плечу Коннала, произвел его в рыцари королевства, Рэймонд оставался для Коннала образцом для подражания, и часто в трудных ситуациях Коннал мысленно советовался с наставником. Все эти годы разлуки Конналу недоставало общества Рэймонда де Клера, и терять его расположение он не хотел.

— Милорд! — Коннал обвел взглядом землю, которая была его родиной, посмотрел Рэймонду в глаза и сказал с обескураживающей честностью: — Меня предстоящий брак радует не больше, чем вас или Шинид.

Де Клер поморщился.

— Тогда я отправлю петицию королю. Он не может принудить ее к замужеству.

— Может — и вы об этом знаете. Ведь король Генрих заставил вас взять в жены ирландку.

— Меня не пришлось принуждать. Я выбрал женщину по своему вкусу.

Коннал усмехнулся:

— Да, но повремени вы еще чуть-чуть, и было бы слишком поздно.

Рэймонд поднял руку, призывая Пендрагона к молчанию.

— Сейчас речь не обо мне, а о моей дочери. О том, что она должна стать женой человека, которого не любит. Шинид еще более…

— Упряма и своевольна, чем раньше?

Губы Рэймонда дрогнули в улыбке.

— Да, пожалуй.

И вдруг лицо его стало очень серьезным, почти торжественным.

— Жизнь ее не была простой, Коннал. Она знает, что такое боль, и я не хочу, чтобы ты причинял ей страдания. Я не допущу этого. Никогда. И как бы я сам ни желал вашего союза, если она не захочет, ради нее я восстану против короля. Ей даже король Ричард не указ.

Коннал недоуменно приподнял бровь. В зеленых глазах его отражалось сомнение. Рэймонд говорил странные вещи.

Де Клер не торопился рассеять недоумение бывшего ученика. Пожалуй, ситуация его даже забавляла. Впрочем, он не сомневался, что Коннал скоро поймет, о чем идет речь.

— Считай, что я тебя предупредил, мой мальчик. — Глаза де Клера холодно блеснули. — Помни, чьей дочери ты станешь господином. — С этими словами Рэймонд оглянулся, кликнул своих рыцарей и развернул коня. Он отправился туда, где терпеливо ждала его Фиона, — к дороге, ведущей в замок на вершине холма. Стук копыт о схваченную морозом землю гулко раздавался в тишине.

Коннал вздохнул и задумчиво потер переносицу.

— Отличное начало, Коннал, — произнес у него за спиной Гейлерон. — Разозлил графа, укрепил его в нежелании отдавать тебе дочь, разрушил планы короля…

— Довольно! — прервал его Коннал. Он крепче сжал поводья, заставляя себя смирить гнев. Сжать кулаки до боли — это все, что ему оставалось. Не раз он прибегал к этому приему в сарацинском плену. Умение владеть собой помогло Конналу охранить жизнь. И не только себе. — Вот уже два дня, как мы здесь, а она даже не соизволила явиться мне на глаза.

— Может, она не знает? — неуверенно предположил Брейнор.

— О нет, она знает!

Похоже, ее поведение служило лишним доказательством, что Шинид осталась избалованной, вздорной девчонкой, Коннал пришпорил коня. И недобро прищурился, заметив на тонкой черте, отделяющей белизну заснеженного берега от туманно-серого моря, женскую фигуру.

Он не мог забыть эти волосы. Длинные, необыкновенно длинные. И огненно-рыжие. Развевающиеся на ветру как знамя — боевое мятежное знамя. Она вновь бросала ему вызов, и в который уже раз его терпение подвергалось испытанию на прочность.

Глава 2

Гленн-Эрим

На черном камне у самой кромки воды стояла Шинид. Холодный ветер дул ей в лицо, раздувал полы плаща. По правую руку от нее в песок был воткнут меч. У ног ее на песке несмело разгорался костер.

Шинид подняла руки, повернула их ладонями к небу, откинула голову, и подбитый мехом капюшон упал ей на плечи, открывая взору медно-рыжую тяжелую копну волос.

Шинид благодарила небо за покровительство и щедрость, за то, что оно не поскупилось на снег, укрывший от холодов тех, кто под белым одеялом в покое и тепле будет дожидаться весны.

Море ответило ей приглушенным рокотом волн, разбивавшихся о гладкие камни, прежде чем откатиться назад.

— Ну же, малютки мои, — говорила Шинид, — вы не забыли о том, что нужны нам? — И костер у ее ног разгорелся ярче.

Снег сыпал с неба, Шинид стояла как будто за полупрозрачной завесой. Солнце силилось пробиться сквозь тяжелые тучи, и снежинки, попадая под луч, зажигались радугой, прежде чем упасть ей на ладони, на плащ, на червонное золото ее волос. «Стихии сегодня разыгрались», — подумала Шинид и засмеялась, не в силах скрыть восторга.

И тут словно по волшебству море утихло, волны поникли в почтительном поклоне, костер потух, не оставив после себя ни углей, ни пепла, лишь легкий дымок.

— Колдуешь, Шинид?

Шинид замерла, но не повернула головы. Зачем? Его появление не помешало ей творить молитву сейчас, не нарушило необходимой для этого сосредоточенности, но вот его приезд в Ирландию два дня назад заставил ее изрядно поволноваться. Да, он нарушил безмятежность ее существования, ибо вот уже две ночи, как он являлся ей во сне, и эти сны не были ей приятны. Голос его оказался ниже, чем она помнила. И резче. Она ощущала тот же гнев и неприязнь, как и тогда, когда ему еще только предстояло стать рыцарем и мужчиной. Она раздражала его раньше, и теперь в голосе его тоже слышалось раздражение.

Так какого же черта он здесь?

Коннал О'Рурк Пендрагон был ее болью, тяжкой болью ее прошлого, и она не испытывала желания быть с ним рядом. Да, он стал вехой в ее жизни, но не более того. Когда-то она его обожала — он был тогда еще мальчиком, но что это дало ей, кроме боли? Эта любовь лишний раз доказала, что нельзя позволять невинному сердцу править кораблем жизни.

Править, чтобы разбиться.

Шинид махнула правой рукой, и меч появился из песка, словно кто-то невидимый вытолкнул его оттуда.

Коннал тихонько ругнулся.