— Простите, мадам, — пробурчал Гейлерон, целуя Пег в губы и прижав ладонь к ее круглому заду.

— Ах, молодежь, совсем стыд потеряли, — причитала Мерфи, направляясь в кухню.

Услышав новости, принц Иоанн швырнул бокал в зеркало, но увы, оттого, что по дорогому стеклу пошли трещины, удовлетворения он не получил.

В комнате повисла тишина, и визитер попятился к двери. Принц Иоанн обернулся и крикнул:

— Стой! Ирландец замер.

— Остальные убирайтесь прочь! — Комната опустела в мгновение ока. Принц и ирландец остались вдвоем. — Он всего лишь человек, а ты не смог его убить.

— Я не мог подобраться к нему достаточно близко, чтобы…

— Приведи мне ведьму, и он придет сам. Мужчина кивнул.

Принц отошел к окну и обернулся:

— Это твой последний шанс, а иначе я сам займусь этим делом.

Ирландец почтительно кивнул и попятился к двери. Принц смотрел в окно, но ничего не видел. Мысли роем проносились у него в голове.

Он услышал, как кто-то вошел.

— Я прибуду через сутки, — проворчал Иоанн, не оборачиваясь, — и ожидаю от вас хорошей работы.

— Да, ваше высочество. Если прикажете, я сам его убью. Иоанн повернулся к нему:

— Зачем он тебе? Ведь он ничего тебе не сделал. Вошедший пожал плечами.

— Заманчивая перспектива — убить лучшего рыцаря короля.

Иоанн пристально посмотрел на него и улыбнулся:

— Бери столько и тех, кого сочтешь полезными, и следуй за ирландцем. Я ему не доверяю. Странное дело, но у Пендрагона в Ирландии много верных людей. К тому же не исключено, что Ричард уже где-то рядом.

— Тогда мы должны действовать быстро, сэр.

— В таком случае, мой дорогой, позвольте узнать, что вы здесь делаете?

А наверху, в самой большой кровати из всех, какие Шинид видела в своей жизни, Коннал покрывал ее поцелуями. Тела их блестели от пота, они двигались в волнообразном ритме, словно морские воды за бортом корабля. Она прижимала Коннала к себе, заставляя его все глубже входить в нее, и он любил ее, и она тихо стонала от наслаждения, впиваясь пальцами ему в спину.

В огне желания она была чудесна и великолепна в свободе самовыражения. Она не боялась своих ощущений, своего тела, и Коннал испытывал наслаждение, даря ей радость, которую она с избытком возвращала ему. Страсть сотрясала ее тело, и весь мир сжимался в комок, а потом мириадами осколков рассыпался над ними звездным шатром.

— Коннал, — прошептала она в последних конвульсиях страсти. Он чувствовал каждый ее нерв, вибрацию каждой клетки ее тела. Они не замечали, как менялся мир вокруг них. Как изменяла форму кровать, как прорастала она диким виноградом, оплетая резное изголовье. Как огонь ревел в камине, вздымая вверх языки пламени. Но вот пламя смирилось, и мир начал успокаиваться. Коннал постепенно привыкал к волшебным превращениям, рожденным магией любви, но они» не уставали вызывать в нем благоговейный восторг.

Он смотрел на нее, убирая влажные завитки с лица.

— Не думаю, что я могла бы дождаться священника, — проворковала она, и глаза ее сверкали как звезды.

Он тихо, рассмеялся:

— И я бы не смог.

Они нежно поцеловались, и Коннал провел ладонью по ее спине, по круглым ягодицам.

— Постоянное желание трогать тебя сводит меня с ума. Шинид улыбнулась:

— Ты пользовался не только руками.

Он засмеялся и перекатился на спину, увлекая ее за собой. Шинид смотрела в его зеленый глаза, удовлетворенно вздыхая. Любовь физическая, чувственная была для нее внове, страсть, дремавшая в ней, только начала себя проявлять. Она хотела его, хотела прямо сейчас, после всего, что было между ними, и она сама удивлялась этому. И он понимал, чего она хочет, как понимала она, чего хочет он, и поцелуи его говорили о бесконечной любви, так долго таившейся и наконец заявившей о себе в полную силу.

Она улыбнулась ему.

— Что такое?

— Я хочу, чтобы священник пришел и ушел, а мы этого так и не заметили, и чтобы я уже была твоей женой.

— Ты уже моя жена, — сказал он, не подумав, и тут же мысленно обозвал себя дураком.

Глаза ее округлились, она рывком села в постели.

— Что ты сказал?

Коннал тянул время, но долго продолжаться это не могло.

— Твой отец подписал контракт и отправил мне его тайно с посыльным к де Курси.

— Это было до леса. — Голос ее стал бесцветным, безжизненным.

Коннала захлестнуло чувство вины и стыда.

— Я не мог тебе об этом сказать. Ради твоей гордости, любовь моя.

— Значит, все было ложью? — В глазах ее стояли слезы. И слезы эти прожигали его сердце.

— Нет, черт возьми, нет! Ты знаешь, что я говорю правду! Когда она захотела встать с постели, он схватил ее за руки и удержал на месте.

— Я люблю тебя. Документы тут ни при чем.

— Для тебя — возможно. Но этим миром правят мужчины, и мой отец отдал тебе право выбора, который я должна была сделать сама.

— Тогда злись на него, а не на меня.

— Ты все время этого хотел, и ты скрывал от меня, что контракт подписан.

— Да, и все же в этот день, в этот час я получил бы твое согласие. Не потому, что твой отец отдал мне тебя, а потому, что ты ответила мне любовью, и еще потому, что я тоже люблю тебя.

Шинид молчала, несчастная и ранимая. Коннал встал с постели и, достав конверт, протянул ей.

— Прочти письмо твоего отца. Он боялся за твою жизнь и до сих пор боится, и потому поступил так, как считал лучшим для тебя.

Шинид внимательно просмотрела письмо, написанное ее отцом.

— Если бы у меня не было этого документа, я не мог бы постоять за тебя. Не мог бы вызвать на бой, скажем, человека принца Иоанна, если бы он захотел тебя увезти. Только муж может заявлять права на женщину, муж или отец, ты ведь знаешь закон. — Коннал стал натягивать штаны. — В глазах короля мы уже муж и жена, но, — голос его вдруг стал нежен, — мне важно лишь то, как ты на это смотришь.

Коннал стоял перед ней, полуобнаженный, беззащитный, и смотрел ей в глаза. Сейчас его судьба была в руках Шинид. Она видела его раскаяние.

Одинокая слеза, скатившаяся по ее щеке, ранила его сильнее, чем клинок врага.

— Скажи что-нибудь, Шинид, разозлись, накричи! Но только не молчи, твое молчание меня убивает.

Мир его рушился. Все, чего он добился, уплывало между пальцев.

— Почему ты не сказал мне этого раньше? Кадык его заходил, но слова не шли с языка.

— Я… я боялся, — наконец выдавил он.

— Ты?

— Я боялся потерять то, что мы обрели вместе. Я не мог лишить тебя уверенности в том, что выбор за тобой.

Шинид отвернулась.

— То, что существует между нами, рождено не подписью короля или моего отца, Коннал, ибо я не могла бы стать твоей, если бы мы не любили.

Он нахмурился.

— Если бы я соединилась с мужчиной, который не любил бы меня, с человеком не с чистым сердцем, я бы погибла в тот же миг, как только тела наши соединились.

Было так, словно его ударили палицей.

— Из-за меня ты рисковала жизнью? Шинид кивнула.

— Я должна была знать наверняка, что ты меня любишь. Это, — она отшвырнула бумагу в сторону, — всего лишь верительная грамота. Способ защитить меня от очередной ошибки. Я не была уверена в том, что мое чувство к тебе, сохранилось в той девочке, какой я была, или появилось новое чувство, рожденное в той женщине, какой я стала. — Шинид завернулась в простыню, но и теперь Коннал видел, что руки ее дрожат.

Коннал подошел к кровати, напряженно-сосредоточенный.

— Шинид, я люблю тебя. Бог видит, как я тебя люблю, но я должен был исполнить то, что приказал мне король.

— Да, я понимаю, что для тебя долг превыше всего. У него перехватило дыхание.

— Долг ничего для меня не значит, если я потеряю тебя.

— Но ты не мог сказать мне об этом. — Она кивнула в сторону валявшегося на полу документа.

— Не мог! — Коннал запустил пятерню в волосы. — Я чувствовал себя в ловушке. Связанным по рукам и ногам. С одной стороны, приказ короля, с другой — моя любовь к тебе. Но… — он принял решение, каким бы ужасным оно ни казалось ему самому, — если ты захочешь, я попрошу его освободить тебя от этого контракта.

Сердце ее упало.

— А ты хочешь этого?

— Нет! Но я не возьму тебя в жены, если ты думаешь, что я говорил тебе о любви лишь для того, чтобы заполучить твои земли и уложить тебя в постель!

— Коннал, я слишком хорошо тебя знаю. Если бы ты с самого начала заговорил о любви, а не о том, чего хотел на самом деле — о землях, замке и армии, — я бы ни за что тебе не поверила.

— А сейчас?

— А ты как думаешь?

— Видит Бог, тебя невозможно понять!

— О, Коннал, — произнесла она нежно, и он, обнадеженный, преклонив колени, встал перед ней. — Ты наказал себя за Рианнон и Патрика, и я не хочу, чтобы ты наказал себя за поступок моего отца.

Закаленный в боях, в боевых шрамах, он стоял перед ней, держа в ладонях свое сердце. Стоял и ждал приговора. Шинид знала, как сильно он ее любит, ибо ради нее он готов был презреть приказ короля; угодить ей значило для него больше, чем долг и верность монарху. А предать ее — для него значило предать самого себя.

— Я лгал тебе, — глухо выдавил он.

Шинид стояла на коленях на кровати и смотрела ему в глаза.

— Не ты, а мой отец. Он просто переложил на тебя ответственность. — Шинид рассмеялась нежно, сочувственно. — И за это он ответит. Но я хотела тебя всю жизнь. И я уже дала тебе согласие. От всего сердца, по доброй воле. И при чем тут контракт?

— Ты прощаешь меня?

Она протянула к нему руки, и он обнял ее.

— Да, прощаю. Ты человек, которого я люблю, всегда любила.

— Господи, — прошептал он, сжимая ее в объятиях.

— Ты принес присягу Ричарду, но ты ирландский рыцарь. Он улыбнулся, но в горле все еще стоял комок.

— Я доверяю тебе, Коннал.

Он отклонился назад, чтобы встретиться с ней взглядом.

— Я верю тебе всем сердцем, я вверяю твоим заботам мои земли и мой народ. — Шинид произнесла эти слова, и вокруг нее засветилось золотое кольцо.

— Шинид!

Она сидела, закрыв глаза, подняв ладони вверх, и простыня упала с ее обнаженного тела.

— Шинид…

— Тихо, любовь моя.

Лицо ее было безмятежно-спокойным, и так же спокойно стало у него на душе.

— Туата де Данной, символ воинства, рожденный силой, серебром крещенный!

Воздух над ней заструился, как воды реки. Мерцающий, призрачный. Потом стал сгущаться, искрясь.

— Из земли вышедший и закаленный в огне, дай моему рыцарю власть над тобой.

И вот его меч, тот самый, что он швырнул на землю в гневе много лет назад, возник из сгустившегося мерцающего тумана и лег к ней на ладони.

Она медленно открыла глаза.

— То, что мое, я делю с тобой, Коннал.

Она протянула ему меч. Он не прикоснулся к нему. Чувство унижения и стыда охватило его.

— Шинид, я…

Взгляд его скользнул по стали, выкованной и отполированной так, будто это была не сталь, а чистейшее серебро. Знала ли она, что этот меч значил для него? Что значила для него возможность держать его в руках? И то, что он к нему вернулся? Когда она впервые вызвала его к жизни в маленькой комнате Круа, он едва сдержался, чтобы не схватить его. Сердце его заныло. Он хотел взять его и стать прежним, каким был до того, как бросил его к ногам отца. А теперь она сама предлагала ему этот дар.

— Это не обычный меч, Коннал. — Шинид посмотрела на кельтскую вязь, украшавшую его рукоятку, эфес и верхнюю треть клинка. Вязь обрывалась, но возникало чувство, что где-то таится продолжение древнего письма. — Король Генрих вручил его тебе, когда ты стал рыцарем, но выковал его Катал, на острове Ратлин.

Коннал изумленно вскинул брови. Катал, принц друидов и ее дед, супруг королевы Эгрейн, отец Фионы.

— Секрет металла уходит в незапамятные времена, а сверкает он потому, что его касалась Эгрейн. — Он все еще не смел прикоснуться к нему. — Они знали, кому он предназначен.

— Ты сказала, что держала его у себя, потому что принца больше нет.

— Ты не принц, это верно. — Она положила меч ему на ладони, и взгляды их встретились. Они не могли оторвать глаз друг от друга. — Но ты теперь хозяин Девяти Лощин, и ты — моя любовь.

Коннал почтительно смотрел на меч, держа его перед собой на вытянутых руках. Но воин в нем взял свое, он повертел им, чтобы почувствовать его силу. Рукоять, казалось, была создана для него. Меч казался продолжением его руки. Сила и власть, данные человеку.

Шинид улыбнулась и смахнула слезу. Он обнял ее и нежно поцеловал.

— Спасибо, сердце мое. — Голос его дрогнул. — Ты не представляешь, как много он для меня значит.

— Представляю.

Он отложил меч в сторону и увлек ее на кровать.

— Я — счастливчик, — прошептал он, дыша ей в висок.

— Да, ты счастливчик, и я намерена каждую ночь напоминать тебе об этом.