Что же в ней за изъян? Даже мужчина, который убежден, что он ее муж, не хочет ее.

— Эмили. — Он положил ладонь ей на плечо. — Пожалуйста, не плачь.

Она шмыгнула носом. Плечи затряслись. Слезы брызнули из глаз и заструились по щекам.

— Господи, я не хотел расстраивать тебя. — Он обхватил ее руками за талию, прижался к ней. — Я хочу тебя, Эм. До боли хочу.

Она почувствовала, как его возбужденная плоть прижимается к ней. Он возбужден, а значит, желает ее.

— Объясни, что не так?

— Все так.

— Ты не хочешь, чтобы я прикасалась к тебе? — Эмили вытерла слезы. — В этом дело?

— Нет. — Он жарко дохнул ей в затылок, прижался губами к нежной коже. — Я жажду твоих прикосновений. Твоих губ. Всю тебя.

Эмили все цеплялась за столбик кровати, а он провел ладонями снизу вверх по ее ребрам, и жар его рук проник сквозь шелк халата. И сквозь тонкий белый муслин ночной рубашки. Она затаила дыхание, а его руки медленно-медленно подбирались к ее груди. Ладони подхватили тугие округлости, пальцы легко скользнули по кончикам, отчего пламя страсти вспыхнуло и, шипя и разгораясь, как по бикфордову шнуру, побежало к самой сокровенной ее сущности.

Она издала глухой стон.

— Я не могу больше без… — Она смолкла, не зная, как назвать то, без чего больше не может.

— Знаю, любовь моя. — Он потянул бледно-голубую ленту, стягивающую ворот ее ночной рубашки. Пальцы его проникли в круглый вырез, теребя и растягивая сборки. Рубашка и халат соскользнули с ее плеч. — Я тоже больше не могу без тебя.

Она задрожала, прижалась к нему. Что-то сладостное и одновременно порочное было в том, чтобы стоять вот так, рядом с ним, совершенно обнаженной и возбужденной.

Он обхватил ее одной рукой, прижал к себе.

— Красивая, какая же ты красивая, — шептал он, в то время как ладонь его скользила по ее бедру.

Она прильнула к нему, коснулась руками его бедер. Жесткие волоски щекотали ладони.

— Я мечтала об этом моменте.

— Ты меня просто околдовала. По ночам ты мне снишься, днем я думаю о тебе.

Эмили застонала, почувствовав между бедер его возбужденную плоть.

— Какая же ты влажная. — Плоть его скользила по раскрывшимся лепесткам ее тела. — Мягкая, влажная, горячая. Я так себе это и представлял.

Она счастливо улыбнулась.

— А ты — твердый.

— Это потому, что ты рядом. — Он прижался губами к ее шее, лизнул ее языком.

У нее вырвался порывистый вздох, и она содрогнулась от наслаждения. Выгнув спину, потерлась об эту крепкую плоть между своих ног. Ощущение было необыкновенное: словно что-то вспыхнуло внутри ее и рассыпалось снопом искр, когда его плоть коснулась некой таинственной точки внизу ее тела.

— О! Как хорошо!

Рука его скользнула вниз по ее животу, пальцы погрузились в завитки волос, пошарили, скользнули по источающей влагу плоти и нашли место, в котором обитало наслаждение, запертое в глубинах ее тела, как птица в клетке. Он погладил ее там, свободной рукой лаская грудь, и отпер клетку.

Пальцы Эмили впились в его ляжки. Он прижался губами к ее шее, все поглаживая ее внизу и одновременно лаская сосок. Наслаждение Эмили нарастало. Она содрогнулась в его объятиях. И когда ощущение достигло высшей точки, тихий всхлип слетел с ее уст.

Он подхватил ее на руки и понес к постели.

Прохладная белая простыня коснулась ее спины. Волосы рассыпались по подушке. Она смотрела на него. Лунный свет играл на густых черных ресницах, ложился на резкие черты лица. Он улыбался, и в глазах его пылал огонь, который мог поспорить с жаром его тела, когда он лег на нее.

— Никогда не думал, что такое возможно. — Он коснулся ее губами. — Что я буду держать в объятиях мечту.

В голосе его было столько страсти, что она задрожала. Жар, исходящий от него, грел, как солнечные лучи. Она подалась навстречу ему.

— Люби меня.

— Ничего я так не хочу, как любить тебя. Но мы не должны торопиться. — Он коснулся губами ее груди, отчего она изогнулась и застонала. — Ведь у нас с тобой это в первый раз, верно?

Эмили кивнула.

— Поэтому не надо спешить. — Он коснулся кончиком языка соска, и она снова застонала. — Воспоминание о сегодняшнем событии должно стать для нас незабываемым.

Незабываемым. Эмили закрыла глаза, влажные от слез. Это она лишила памяти человека, который сейчас ее обнимал.

Все, что происходило сейчас, было обманом, иллюзией. Все, за исключением одного: чувства, которое она к нему испытывала.

— Я люблю тебя, — прошептала Эмили.

Он вздохнул. Его теплое дыхание обдало ей живот.

— Я люблю тебя, — прошептал он в ответ.

Ах, если бы это было правдой! Но она обнимала мечту. Да, мечта переплелась с реальностью. Руки его действительно ласкали ее, губы целовали живот, опускаясь все ниже, ниже…

Она вцепилась в простыню. Боже! Никогда, даже в самых безумных мечтах, не могла она вообразить столь интимного поцелуя.

Она выгнулась навстречу ему. Ее мечты и сравниться не могли с моментом волшебства, которое этот мужчина сотворил для нее. Она приподняла бедра, отдавая ему все, чем обладала.

Он поднялся над ней, обнял ее. Прижался к ее влажной плоти.

— Скажи, что любишь меня.

— Я люблю тебя.

Он закрыл глаза.

— Повтори.

— Я люблю тебя.

Он коснулся пальцами влажных завитков, среди которых прятался тугой бутон чувственности.

— Скажи это, когда я буду входить в тебя.

— Я люблю тебя. — Он входил все глубже и глубже. Что он подумает, когда поймет, что она девственница? Ведь он уверен, что она его жена. Но Эмили прогнала эту мысль и снова прошептала: — Я люблю тебя.

— Ты моя прекрасная тигрица. — Он двигался медленно, словно понимая, что она еще не знала мужчины. Он целовал ее, то всовывая ей в рот язык, то вынимая его, и этот ритм гипнотизировал, являясь зеркальным отражением движений его плоти внутри ее.

Она почувствовала мгновенную боль, когда он прорвал девственную плеву, и тут же пришло наслаждение.

Она никогда не испытает ничего подобного с другим мужчиной. Наконец-то осуществилась ее мечта.

Она двигалась вместе с ним и наперекор ему, целовала его, ощущая, как на него накатила волна наслаждения. Он приподнял голову и посмотрел на нее. Огонь сверкал в глубине его прекрасных глаз. Наслаждение его росло, заполняя ее. Она содрогнулась всем телом, прильнула к нему и приняла его в этом чудесном освобождении.

— Эмили! — Он рванулся, прижал ее к себе и излил в нее семя.

Возможно, все это иллюзия. Обман. Ведь он потерял память. Но неизвестно, когда она вернется к нему. А пока можно об этом не думать. Сейчас они оба счастливы.

Она коснулась его шеи кончиком языка, ощутила соленый вкус пота. Он был реален. А это самое главное.

Он приподнялся на локте, заглянул ей в глаза. Она затаила дыхание. Станет ли он расспрашивать ее прямо сейчас, почему у них до этого не было близости, если они женаты.

— Я люблю тебя, Эм. — Он отвел влажную прядь волос с ее щеки. — Обещай, что никогда не усомнишься в моей любви. Что бы ни случилось.

Голос его прозвучал резко, в нем слышались нотки отчаяния. И она поняла, что это не имеет никакого отношения к ее девственности.

Он коснулся ладонью ее щеки.

— Обещай, что никогда не усомнишься в моей любви, — повторил он.

Должно быть, он в замешательстве из-за потери памяти, подумала Эмили. Других причин для отчаяния нет.

— Обещай, — прошептал он, прижав ладонь к ее щеке. — Обещай, что всегда будешь помнить то, что между нами произошло, и то, как сильно я тебя люблю.

От этих слов повеяло холодом, Эмили охватило предчувствие надвигающейся беды.

— Это все из-за потери памяти, любимый. Это-то тебя и сбивает с толку, потому ты так напряжен и встревожен.

Мускул задергался у него на щеке, челюсти сжались.

— Обещай мне.

Ей стало страшно.

— Обещаю.

— Я искал тебя всю жизнь. — Он порывисто вздохнул. — И не хочу тебя терять.

— Ты меня не потеряешь. — Она не станет думать о том, что случится, если к нему вернется память. Она запустила пальцы в кольца волос у него на затылке, и ей передались его отчаяние и страх. — Обними меня, любимый.

Он прижал ее к себе, уткнулся лицом ей в шею. Она прильнула к нему и почувствовала, как он напрягся.

— Я хочу тебя. — Он поцеловал ее, коснулся пальцами ее груди. Его прикосновение показалось ей легким ветерком, тихо пролетевшим над угольями разгорающейся страсти. — Я не могу тобой насытиться.

— Так возьми меня. — Она провела ладонью по его спине.

— Я буду любить тебя, пока жив. — Он крепко обнял ее.


Лунный свет заливал постель, путался в темно-рыжих кудрях, разметавшихся по его груди. Она шевельнулась во сне, потерлась щекой о его плечо и улеглась поудобнее, положив руку ему на грудь, а ногу закинув ему на живот, — словно боялась, как бы он не ускользнул от нее в ночи.

Как часто он мечтал о том, чтобы вот так обнимать ее. Только в его мечтах между ними не стояла стена лжи. В мечтах не было обмана, грозившего навеки разлучить их. В мечтах она любила его таким, какой он есть, а не таким, каким он желал бы быть.

— Я не хочу потерять тебя, — прошептал он, прижимаясь губами к ее лбу. И все же он понимал, что эти моменты близости — единственное, что они смогут урвать у жизни.

Будущее нельзя построить на лжи. А правды он сказать ей не может. Не может сказать, что сегодня ночью забрался в кабинет ее отца и просматривал бумаги в поисках доказательств причастности Мейтленда к преступной деятельности. Не может сказать, что обнаружил в этих бумагах.

Он сделал глубокий вдох, пытаясь избавиться от стеснения в груди. Он проник в этот дом для того, чтобы найти предателя. А нашел женщину, с которой хотел бы прожить до конца дней. И в глубине души понимал, что потеряет ее.

Глава 18

— С вами все в порядке, сэр? — Дигби свалил целую груду полотенец на мраморную скамью возле бассейна. — Вид у вас неважнецкий.

Саймон откинул голову на бортик бассейна. Горячая вода залила грудь.

— Я устал, вот и все. Удалось тебе встретиться с твоим дружком-контрабандистом вчера вечером?

— Да, сэр. Ну, сказал я ему, что знаю одного человека, который хотел бы вести дела с этим его капитаном. — Дигби стянул ливрейный камзол из плотной синей шерсти, кинул на скамейку. — Он все делал вид, будто ему это безразлично, но я заметил, как загорелись у него глаза при упоминании о легких заработках. Он обещал узнать, не хочет ли кто-нибудь из контрабандистов взять нового клиента.

— Отлично. Теперь надо ждать, пока он заглотнет наживку.

— Надеюсь, что не вы попадетесь на крючок.

Саймон улыбнулся:

— Я сумею постоять за себя, Дигби.

— Сумеете, сэр, кто бы сомневался, — в честной борьбе. Но вдруг они прознают, что у вас на уме? Тогда вас убьют, вы и опомниться не успеете.

— Ценю твою заботливость, Дигби. Но поверь, ничего плохого со мной не случится.

— Есть, сэр. — Дигби вытер лоб тыльной стороной ладони. — А как у вас успехи? Сумели заглянуть в личные бумаги Мейтленда?

Саймон сжал руки в кулаки.

— Да.

Дигби внимательно посмотрел сквозь пар на Саймона, и кустистые брови старшины хмуро сдвинулись над кривым носом.

— Нашли что-нибудь?

— Письма от Рамиреса. Похоже, господин Рамирес чрезвычайно доволен качеством мейтлендовского сахара.

— А вы не думаете, что это какой-то другой Рамирес?

— И оба Рамиреса проживают в Танжере? И оба ведут дела с «Мейтленд энтерпрайзиз»?

Дигби стянул свой белый паричок и медленно провел ладонью по влажным волосам.

— Плохо дело.

Саймон глубоко вздохнул.

— Хуже не бывает.

— Но если Мейтленд действительно якшается с агентом Наполеона, зачем бы он стал хранить письма от этого агента у себя в столе?

Пар собирался под сводчатой крышей, слезами капал вниз.

— Возможно, кое-кто пытается запутать след.

— Больше ничего не нашли?

Саймон смотрел вверх сквозь пар и думал совсем о других письмах, обнаружившихся в столе Мейтленда, — письмах от Рэндольфа Сент-Джеймса о свинцовых рудниках в Дартмуре. Из писем явствовало, что примерно десять месяцев назад Мейтленд вывел свои активы из этого коммерческого предприятия, что привело к краху последнего, по мнению Рэндольфа Сент-Джеймса. Это было очень типично для отца Саймона — винить в своих неудачах других. Еще типичнее было дать волю своему гневу. Гнев — лучший союзник мстительного человека.