— Давай я машину поведу, — предложила я.

— А умеешь?

— Да, и права с собой.

— Садись, — согласился он, мы вышли и, огибая машину, столкнулись у капота, Артур обнял меня.

— Откуда в тебе столько уверенности? — спросил он, выдохнув мне в лицо смесь табака и алкоголя. — Я думаю, ты не ходила в такие места раньше.

— Это от злости, — сказала я.

— Я давно заметил, что ты недобрая. На кого ты злишься?

— Это абстрактная злость. К тебе она не имеет отношения, да ты и не поймешь…

— Я постараюсь, — Артур смотрел почти нормально, может быть, его немного отпустило на воздухе, подумала я.

— Для того чтобы понять, постарайся представить, что всю жизнь ты видишь свое отражение только над нижней кромкой зеркал в общественных местах, что никто не разговаривает с тобой всерьез, не обсуждает действительно важные вещи. А большинство видит перед собой не более чем нежную маленькую дырку, понимаешь?

— А ты, значит, не смотришь на мужика, как на хуй в денежной обертке? — Артуру вдруг стало смешно от собственной аллегории, и он согнулся пополам. Его хохот все не прекращался, утренние пешеходы с удивлением и неприязнью глядели на обдолбанного хлыща, нагло высмеивающего их привычный мир.

Наконец, Артур дополз до пассажирского сидения и захлопнул дверь. Я отрегулировала зеркала и положение водительского кресла под себя. Педаль газа оказалась гораздо более чуткой, чем в моей первой «восьмерке», а другие отличия были не так уж существенны — я с удовлетворением поняла, что не забыла навыки вождения. Между тем, Артур, сидя рядом со мной, любовался своими руками, будто видя их впервые, начинал говорить какие–то немыслимые слова и фразы, внезапно обрывая их и переходя к другим, таким же нелепым возгласам.

— Куда тебя отвезти? — спросила я. Мы стояли в пробке на Беговой, и конца ей не было видно.

— Перед мостом повернешь направо, — отозвался он и добавил без всякой связи. — Не будет тебе орденов и медалей, таланты и юность в земле закопали.

— Чей талант?

Он не торопился отвечать.

— Твою, что ли, юность закопали в землю?

— А, что мне терять! — Артура изобразил рукой нечто вроде патетического жеста. — Я влюбился, маленькая Гиневра, я влюблен в тебя не на шутку.

— Ну и приход же ты выловил, — пожала я плечами. — Почему я не могу так оттягиваться!

Это был не вопрос, а скорее жалоба себе самой. Я никогда не могла потерять разум и память от водки или от легких наркотиков. Когда я перебирала, меня просто тошнило, и я не умела, как другие, прятаться в блаженный запой или обкурку, если мне было скверно на душе, а, может быть, и смогла бы, только для этого следовало извлечь из себя некий стержень, но кем бы я стала после этой процедуры? Да, пожалуй, девушкой, которой бы не показалось глюком Артурово признание в любви. Или, все–таки, это был не до конца глюк? Пора было признаться, хотя бы самой себе, что вопрос взволновал меня больше, чем мне бы хотелось.

— Я хочу быть с тобой всегда, — сказал Артур на удивление трезвым голосом, снова обнимая меня на парковке у дома. — Ты не думай, что я обжабался и несу чушь. Сердце подсказывает мне, что ты — та единственная, которую я всю жизнь искал. Опущен подъемный мост и трубят герольды, возвещая о том, что нареченная принцесса Гиневра восходит в Камелот.

Я потеряла дар речи и подала ему руку, потупив взор. Что же это со мной творится, спрашивала себя, направляясь к подъезду, прекрати сейчас же строить иллюзии, Соня Буренина. Спустись на землю. Так не бывает. Не может так быть!

Артур жил на Хорошевском шоссе, в кирпичном девятиэтажном доме, и я с некоторым удовлетворением увидела, что его двухкомнатная квартира намного меньше моей. Я пошла в ванную, долго не выходила оттуда, а когда появилась в комнате, то увидела, что Артур заснул на кровати, даже не раздевшись. На письменном столе мерцал заставкой компьютер, я села к нему и начала открывать разные программы, которые проходила полтора года назад на курсах. Со дня получения диплома о первой степени, я вообще не приближалась к компьютерам, и теперь мне хотелось вспомнить работу разных приложений «Windows», удостовериться, что я не сильно отстала в развитии. Артур начал храпеть, и я попыталась представить, каково это, быть его девушкой.

И вот, я осознала, что не хочу думать ни о каких компьютерных программах, а только о парне, который лежал в двух шагах от меня, беззащитный, доверившийся мне. Что, в сущности, я знала об Артуре: с ним было интересно, он хорошо одевался, и его непримечательное лицо было скорее симпатичным, он был образован, имел интересную работу. Кстати, о работе: на поверхности стола были разбросаны бумаги, неряшливо покрытые строчками текста. Я вчиталась в одну из верхних страничек.

«Мохнатый енот в лесу пробегает перед камерой. Тот же енот, но подстриженный появляется в офисе (двигается в обратном направлении) на фоне аппаратуры. Слоган: «Даже еноту понятно…»

Я так и не узнала истину, понятную еноту, потому что текст был оборван. Вероятно, Артур крепко задумался на этом месте и отложил рукопись. Вот он, срез творческого процесса, момент рождения слов, которыми будут блевать радио- и телевизионные динамики, миллионы услышат и поверят им, устремятся покупать очередной бренд. О, как была права та американка в мюнхенской тюрьме! А что творец волшебных слов? Вот он, решил подогнать разум шенкелями ЛСД, хлыстом кокаина, шпорами экстези, — и скоро он проснется и допишет наилучшее окончание для енота. Как–то мне не казалось романтичным, что творческий процесс должен стимулироваться столь противоестественными способами. По разным причинам жрут таблетки, ширяются и нюхают бомжи, проститутки, мажоры, богема, ветераны горячих точек. Конечная станция их маршрута как–то мало напоминает Пантеон.

Но Артур не наркоман, нет, просто все наши встречи происходили в каких–то увеселительных заведениях, только и всего. Располагая возможностями мажорного московского мальчика, он веселится, прожигает молодость. Не исключено, что вырасти я в тех же условиях, что и он, между нашими привычками было бы тяжело заметить разницу. И все–таки я совсем не знаю его душу, его сердце — ведь эти материи не проявляются раньше, чем изучишь человека по-настоящему. Я вдруг поняла, что сильно волнуюсь.

Ну да, я увидела выход, не связанный с бегством за тридевять земель, ментами, бандитами, проклятой работой, бессонницей и вечным терпением. Соня Буренина уже и так достаточно натерпелась. И теперь сама судьба раскрывала перед ней лазейку в тихую беспечную гавань, где мечтали бы оказаться миллионы девушек. Жить с приятным парнем в московской квартире, готовить, следить за внешностью, развлекаться по вечерам. Здесь меня не достанут никакие менты, а со временем уголовное дело Сахно ляжет в архив, и никто больше обо мне не вспомнит. Что еще нужно для счастья?

Внезапно я увидела себя как бы со стороны, и поняла, что в этот момент кривые петли моей судьбы пересеклись, и дальше ведут совершенно разные дороги, а от меня требуется сделать выбор прямо сейчас.

И вопрос, на который предстояло мне ответить, был таков: смогу ли я полюбить Артура? Как просто! Я ощутила, что мое сердце забилось учащенно — неужели это предвкушение счастья, со страхом подумала я, но потом догадалась, что у человека просто обязан ускоряться пульс, если он оказывается на развилке собственной жизни.

Любить или не любить, вот она, Гамлетовская проблема, когда дело касается женщины. Датский принц долго выбирал и выбрал действие, как подобало мужчине. А можно ли выбрать чувство, как это предстояло сделать мне? Я вскочила на кровать, уселась верхом на Артура, повернула его голову к себе. Халат на мне распахнулся, и мое обнаженное тело приблизилось к нему, будто бы я сгорала от желания. Но Артур негромко посапывал в беспамятстве, и ни в чертах его лица, ни в теплом теле под одеждой не содержалось ответа на мои вопросы.

Ответ, как и всегда, был только во мне самой.