Адриенна Бэссо - Невеста шотландского воина

– А что вы им сказали?

– Что Родерик питает ничем не обоснованную ненависть к моей невесте и угрожает не только ей, но и всему монастырю.

– Но это неправда. – Грейс подошла к нему вплотную. – Я действительно виновна, и ненависть Родерика вполне понятна.

– Грейс, забудем прошлое. Меня оно мало тревожит. Давайте думать о будущем, это намного приятнее и веселее.

Его игривое настроение вывело Грейс из себя.

– Боже, неужели ради моего приданого вы готовы закрыть глаза на все? – Грейс принялась ходить взад-вперед перед ним, вскидывая руки в негодовании. – Эван, разве можно отворачиваться от правды, если она вас не устраивает?

Он схватил ее за руку. Руки у нее были нежными, мягкими, они нисколько не походили на руки холодного, бессердечного убийцы.

– Ладно, Грейс, расскажите мне, как это случилось? Вы закололи его кинжалом? Удушили подушкой? Или подкупили кого-то, чтобы он нанес смертельный удар?

Грейс застыла на месте, зрачки ее глаз невероятно расширились. Эвану стало стыдно за свой шутливый тон, за невольное пренебрежительное отношение к тому, что, по всей видимости, причиняло ей столько страданий. Нет, она права. Надо раз и навсегда покончить с прошлым, чтобы оно больше не стояло между ними.

– Аластер умер от моей руки, – глухо проговорила она. – Я… я одна виновна в его смерти.

На миг Эвану стало страшно. А что, если правда окажется менее лицеприятной, чем он ожидал? А вдруг правда будет такой ужасной, что у него не хватит сил ни понять, ни простить ее?

– Хорошо, расскажите мне все, как было. – Его голос звучал серьезно и ласково.

– Ради чего? – вдруг вырвалось у Грейс.

– Ради нас обоих! – решительно ответил Эван.

Недолго поколебавшись, Грейс встряхнула головой и начала:

– На охоте Аластера тяжело ранил вепрь. У него была сломана нога в нескольких местах, была видна даже кость. Рана стала загнивать, мясо гнило и отмирало. Никакие лекарства не помогали. Родерик привез из монастыря лекаря-монаха. Но все было напрасно. Аластеру с каждым днем становилось все хуже и хуже. Жар усиливался. Мой муж таял на глазах. Его постоянно мучила боль. Монах наконец проговорился, что у него нет надежды на исцеление. Впрочем, он предлагал отрезать ногу, тогда, по его словам, появлялся маленький шанс. Когда Аластер узнал об этом, то попросил меня этого не делать, он говорил, что хочет умереть таким, каким он был, чтобы предстать перед Богом в цельном обличье.

– Что вы сделали?

Грейс молча смотрела на Эвана, в ее глазах стояли слезы. Тихо вздохнув, она продолжила:

– Я украла одно лекарство у брата Джона. Я брала понемногу несколько дней, чтобы он ничего не заметил. Когда этого средства накопилось достаточно, я однажды вечером дала его Аластеру вместе с вином.

– А он знал, что вы даете ему?

– Да, – ответила Грейс. – Он знал. Бо́льшую часть времени он лежал в беспамятстве, но когда к нему вернулось сознание, я спросила его… о его желании умереть. Он уверенно сказал, что это его последняя воля. Он настолько ослаб, что не мог уже сидеть в постели. Я принесла подушки, чтобы он мог упереться в них спиной и выпить вино. Я подала ему кубок… – Голос Грейс прервался, и она беззвучно заплакала. – Не знаю, откуда у него взялись силы, но он сам, без моей помощи, выпил все вино. Затем его пальцы ослабли, и он выронил кубок.

– Он быстро умер? – хриплым голосом спросил Эван.

– Мне показалось это вечностью. Хотя на самом деле, думаю, прошло минут пять-десять. Я встала на колени возле его постели и молилась, держа его за руку. Он дышал все тише и тише, потом рука еле заметно дрогнула, и я поняла, что все кончено.

Эван потупился в смущении. В душе он упрекал себя, горько упрекал, что, поддавшись минутному недоверию, начал было подозревать Грейс бог весть в чем, тогда как на самом деле все оказалось очень трогательным. Смерть Аластера оттенила лучшие качества Грейс – доброту, сострадание, заботу. Охваченный раскаянием, Эван молчал.

Молчала и Грейс, переминаясь с ноги на ногу, волнуясь, ожидая осуждения, приговора, в котором она почти не сомневалась. Разве мог кто-нибудь после такого признания как-то иначе отреагировать на то, что она сделала – своими руками отравила мужа.

В какой-то миг ей захотелось убежать, скрыться от Эвана, чтобы он навеки забыл о ней, как и она о нем, если только у нее хватит на это сил. Однако ноги почти не слушались. В отчаянии, понимая, что ей уже нечего терять, раз все потеряно, она вскинула голову, взглянула ему в глаза и обомлела.

Никакого отвращения, или презрения, или горечи не было в его лице и в помине, напротив, по его удивленно круглым глазам, по ласковому выражению лица было ясно, что ее откровенность тронула его до глубины души. Он нежно взял ее за руку, явно пытаясь успокоить. У нее от неожиданности задрожали колени. Значит, в его глазах, в глазах любимого ею человека она не была чудовищем?!

– Ты не осуждаешь меня? – прошептала она.

– Грейс, милая, как я могу осуждать тебя? Я не вправе даже простить тебя, потому что тебя не за что прощать. То, что ты сделала, останется навсегда между тобой и Господом Нашим. И не мне судить об этом. Ты поступила мужественно, повинуясь чувству сострадания к ближнему. Ты оборвала цепь мучений Аластера, дала ему возможность уйти из этого мира, сделала то, что ему так хотелось.

От радости, внезапно охватившей ее, Грейс опять заплакала, но теперь это были другие слезы. В глубине души, в самом потаенном уголке сердца – нет-нет, конечно, она не считала себя правой – ей казалось, что сожалеть о содеянном напрасно и бессмысленно. Если бы она опять оказалась в таком же положении перед таким же выбором, Грейс поступила бы точно так же.

– Знаешь, он благословил меня перед смертью, – тихо вымолвила она.

– Что? – Эван не поверил собственным ушам. Величие и трагизм того момента, как и само признание, взволновали его.

Грейс тоже было нелегко говорить об этом. У нее застрял в горле комок, с трудом проглотив его, она повторила:

– Выпив вино, Аластер забылся, но перед смертью он открыл глаза, благословил меня и отошел в мир иной.

– Прости меня, – прошептал Эван. – Прости за то, что я невольно вынудил тебя во всем признаться. Но теперь я горжусь тобой, твоим мужеством, тем, что ты нашла смелость довериться мне, как бы тяжело тебе ни было.

От волнения у Грейс опять перехватило горло, она не могла говорить, а лишь молча кивала в ответ. Эван оказался настоящим человеком, намного лучше, чем она считала. Он обнял ее, и она доверчиво прижалась к нему, спрятала голову на его груди, согреваясь его теплом. Он был сильным и надежным – качества, которые женщина больше всего ценит в мужчине. Он приподнял ее лицо и взглянул прямо в ее глаза своими чудесными синими глазами..

Эван сделал то, что она ожидала: он поцеловал ее. Ей было хорошо в его объятиях, ее душа, истосковавшаяся по любви, встрепенулась, ожила и потянулась навстречу. Он целовал ее медленно, страстно, наслаждаясь каждым мигом, его поцелуи пробудили внутри нее знакомый огонь желания.

– Грейс, – выдохнул он.

От его хрипловатого ласкового голоса у нее приятно закружилась голова, и сладостная дрожь пробежала по всему ее телу. Эван взглянул ей в лицо и улыбнулся:

– Грейс, ты согласна стать моей женой? Учти, спрашиваю тебя в последний раз, – пошутил он.

– И ты еще спрашиваешь? – улыбнулась она, сияя от счастья. – Конечно, согласна, дурачок.

На Грейс обрушилось огромное, ни с чем не сравнимое счастье, оно кружило и несло ее в неизведанную даль, такую светлую, добрую и чистую, тогда как все темное, злое и грязное, одним словом, все плохое осталось позади, в прошлом.

– Я выйду за тебя, Эван. Более того, обещаю быть примерной женой, лучшей женой не только в Шотландии, но и на всем белом свете.

Искренняя клятва Грейс – стать лучшей женой на свете – вскоре подверглась неожиданному и серьезному испытанию. На четвертый день замужества ее начали одолевать сомнения, сможет ли она сдержать данное обещание. И заодно сможет ли она сохранить рассудок. Она была в полной растерянности. Ее надежды мало что не оправдались, они, можно сказать, рухнули. Ее положение казалось ей странным, необычным, совершенно не таким, каким оно ей представлялось. И всему виной был сам Эван. Он вел себя настолько странно, что она его не понимала. Он вдруг отдалился от нее, стал чужим. С ним произошла удивительная метаморфоза,

А как хорошо все начиналось. Какой счастливой и красивой она была в церкви с букетом полевых цветов в руках, с сияющим лицом повторяющей следом за священником слова брачной клятвы.

Во время бракосочетания в храме присутствовали воины Эвана и монахини – довольно необычный подбор свидетелей, тем не менее это никак не предвещало странного поведения Эвана. Отец Марк был бледен, руки у него дрожали, вероятно, его поразила столь быстрая и резкая перемена в образе мыслей Грейс и столь скоропалительная свадьба.

Впрочем, какое это имело значение?! Брак был заключен, и вот тут начались неожиданности. Эван куда-то исчез, приказав воинам охранять жену, Потянулись часы напряженного ожидания. Все в монастыре ждали отряда Кемпбелла, который должен был охранять монастырь от сумасбродств Родерика.

Когда воины Кемпбелла вошли в монастырские ворота, все не только облегченно вздохнули, но и издали общий радостный крик. Всеми овладели удвоенная радость и веселье – от свадьбы и от прибытия новых защитников.

Сложив с себя обязанности защитника обители, Эван, несмотря на поздний час, выступил со своими воинами в путь. Мнения Грейс на этот счет, как ни странно, он не стал спрашивать. Ехали они быстро. Первую ночь они провели на берегу небольшой речки, вторую – на краю оврага, окруженного по бокам высокими деревьями, третью – в узкой долине, защищенной холмами.

И все три ночи Грейс спала одна.

Все это как-то плохо умещалось в ее голове. Первоначальные удивление и растерянность сменили более тревожные мысли. Да и как было не встревожиться, если было непонятно, что все это означает. Грейс не страдала тщеславием, она не считала себя неотразимой красавицей, но знала, что Эван любит ее. Какие тут могли быть сомнения, достаточно было только вспомнить, как он целовал ее, не говоря уж об огне желания, который явственно угадывался в его глазах.

И вот как только они поженились, все в корне изменилось. Эван был воплощенной вежливостью, почтительностью, но никак не влюбленным мужем. Он даже избегал ее, так, во всяком случае, казалось Грейс. Почти все время он ехал вместе с воинами, ужинал тоже вместе с ними и разговаривал больше тоже с ними, а не с ней.

Она никогда не оставалась наедине с ним, даже по ночам, что совершенно сбивало Грейс с толку. Днем, пока они лесами и долинами ехали на север в Тайри, она мучительно размышляла над причиной столь странного поведения. Эти мысли не давали ей покоя, она никак не могла понять, почему все идет не так, как должно было идти.

Она не знала, как быть, как исправить такое неестественное положение дел, и это полная растерянность была хуже всего.

Проведя опять целый день в седле, Грейс, сопровождаемая Эдной, вошла в поставленную для нее палатку и застыла от удивления.

Внутри палатка поражала своим богатым убранством. Земляной пол устилали ковры, легкая шелковая ткань покрывала парусиновые стены и центральный столб, в углу стояли столик и два кресла, однако бо́льшую часть пространства занимала огромная кровать, покрытая мехами. Подобная роскошь в походных условиях пробуждала романтическое настроение.

– Как они умудрились втащить такую большую кровать в палатку? И вообще, где они нашли кровать таких размеров? – вслух выразила их общее недоумение Эдна.

– Должно быть, палатка была поставлена вокруг кровати, – предположила Грейс. – Что касается того, где они ее взяли, м-да, даже не могу представить.

Она подошла к постели, провела рукой по мягким шкурам, пощупала рукой матрас, набитый соломой. Он был тверд и упруг – то, что надо. В изголовье лежали две подушки. Одним словом, все было накрыто толково, с хорошим знанием дела. Грейс вздохнула. Интимная атмосфера, наполнявшая палатку, наводила на определенные мысли, очень приятные и такие желанные, но вместе с тем очень печальные, так как пока они не имели ничего общего с той странной жизнью, которую новобрачные вели после венчания.

Взглянув в другой угол, Грейс увидела небольшую деревянную ванну, заключительный штрих всей картины.

– Ванна?! Какая прелесть! Этого не хватало больше всего!

Накопившиеся за неделю пути усталость, дорожная грязь и ощущение телесной нечистоты все сильнее давали о себе знать; ванна была прекрасным лекарственным средством от всех этих недугов.

Эдна с сомнением взглянула на ванну.

– Неужели вы собираетесь купаться в таком холоде? Вы наверняка простудитесь и, не дай бог, умрете.