Положив Грейс на постель, он громко позвал прислугу и начал отдавать распоряжения. Все разбежались, выполняя его указания.

Скоро пришла знахарка из деревни. Рукав платья разрезали, и рана обнажилась. Дирдре и Маргарет принесли горячей воды и чистые тряпки.

– Ты принесла виски? – спросил Эван знахарку, та закивала.

– А как же! Я захватила с собой все, что необходимо для лечения ран, – и виски, и травы, и мази.

– Неужели моя рана настолько опасна? – удивилась Грейс.

– Как бы в твою рану не попала зараза. Если это случится, то всякое может быть. – Эван был очень серьезен. – Кроме того, ты немного возбуждена и у тебя путаются мысли.

– Что за чепуха?

– Все в один голос говорят, ты рисковала жизнью, чтобы спасти мою мать.

– В самом деле?

– Вот видишь, ты даже не помнишь самого главного. Кабан напал на мать, а ты бросилась на него и отвлекла его внимание. – Эван налил виски в чашку. – Пей.

Грейс сделала глоток, закашлялась, но потом допила все до дна.

Знахарка бросила в горячую воду какие-то травы, в воздухе повис терпкий запах, и Грейс расчихалась.

– Неужели ты простудилась? – разволновался Эван.

– Боже, Эван, с чего ты взял? Как я могла простудиться? Я ведь не в холодном озере купалась, а собирала ягоды.

Эван растерянно пожал плечами.

– Будет лучше, сэр Эван, – вмешалась знахарка, – если вы выйдете из спальни. Кыш, кыш отсюда.

Совершенно сбитый с толку, Эван вышел из комнаты. К удивлению Грейс, после его ухода накал волнения и тревоги в спальне заметно спал и сама она успокоилась. Опытные и нежные руки знахарки умело обработали рану Грейс. Боль начала отступать и вскоре совсем стихла. Но тут в спальню ворвалась… кто бы вы думали – сама леди Мойра!

Как только Грейс увидела свекровь, ее опять охватил приступ боли, не столько физической, сколько духовной. Бросив на Грейс надменный взгляд, леди Мойра высокомерно произнесла:

– Мне кажется, вы думаете, что я пришла сюда, чтобы поблагодарить вас за содеянное?

Приподнявшись в постели и опираясь на локоть, Грейс честно призналась:

– Когда я услышала ваши крики, я бросилась к вам на помощь, ни о чем таком не думая.

И тут же без сил повалилась на постель.

Леди Мойра вздернула подбородок.

– Я притворялась, чтобы отвлечь кабана. Вот почему я нисколько не считаю себя обязанной вам моим якобы спасением.

Выпитое виски давало о себе знать. Мысли в голове Грейс путались, язык еле ворочался во рту, вместе с тем, к немалому удивлению самой Грейс, виски сделало ее смелой и бесстрашной, и она отважилась спросить свою мучительницу:

– За что вы меня так невзлюбили? Что плохого я вам сделала? Я привезла с собой богатое наследство, обещание помощи со стороны моего родного клана, не считая разных полезных мелочей, необходимых в хозяйстве. Я люблю вашего сына и готова сделать все, что угодно, лишь бы он был счастлив.

– Вы очень нежная.

– Нет! – От возмущения Грейс подскочила и опять присела в кровати. – Я работаю наравне со всеми, нисколько не жалея себя.

Леди Мойра презрительно фыркнула:

– Эка невидаль, а он только и делает, что балует вас, потакает вашим желаниям. Глаза бы мои этого не видели.

– Что плохого в том, если мужчина ведет себя любезно и мило? Честно скажу, мне это нравится. – Грейс зарделась от смущения. Да, Эван баловал ее, и она не могла не отдать ему должного. – Я честно выполняю свои обязанности, а вы почему-то невзлюбили меня, не хотите называть меня дочерью, дружить со мной, тогда как я была бы только рада быть к вам как можно ближе. Ладно, пусть у вас нет ко мне привязанности, но в любом случае вы должны уважать меня точно так же, как я уважаю вас.

– Вот что я вам скажу: вы не заслужили быть женой моего Эвана, вы его не достойны.

– Достойна или нет, не вам решать. Я его жена, поэтому буду поступать так, как считаю нужным, и ни за что не отдам его. Запомните как следует мои слова, миледи.

Утомленная Грейс без сил повалилась на подушки и закрыла глаза, поэтому она не заметила улыбки леди Мойры. Улыбки, в которой не было и тени неприязни, только что прозвучавшей в ее словах, – напротив, в лице леди Мойры угадывалось уважение и даже зависть к чувствам Грейс, в искренности которых больше не могло быть ни малейшего сомнения.


Конь Эвана тихо заржал и взмахнул гривой, как только очутился на хорошо знакомом и ему, и его хозяину холме, от которого, можно сказать, было рукой подать до Тайри. Эван целиком и полностью разделял его радость. Они оба устали, были все в грязи и мечтали, каждый по-своему, о том, что ждало их в замке. Коня – теплое стойло, после того как его почистят, накормят и напоят; то же самое поджидало и Эвана, на человеческом языке это звучало примерно так – помыться, поужинать, погреться у очага и подняться в спальню к Грейс.

Выехав до рассвета, он и Алек возвращались почти в сумерках. Внешняя стена была закончена, теперь можно было приступать к возведению второй, внутренней, но, как назло, в местном карьере кончился пригодный для строительства камень. Надо было искать другое место, другую каменоломню.

В конце концов они нашли то, что нужно. Новая каменоломня находилась далеко, примерно в дне пути от замка. Но расстояние не пугало Эвана, он хорошо знал: любые трудности преодолимы, было бы желание.

Когда-то очень давно мать обронила фразу, которая глубоко врезалась ему в память. Она сказала, что влюбленные видят все вокруг себя в розовом свете. Горечь и злость, прозвучавшие в ее словах, исказили смысл фразы, поэтому он долго, очень долго не понимал глубокого смысла, скрытого в этих словах.

Не понимал до тех пор, пока не встретил Грейс.

Любопытно: чем дольше он жил вместе с Грейс, тем полнее и глубже раскрывался перед ним смысл, заложенный в словах «розовый свет». В какой-то момент до Эвана вдруг дошло, что он любит Грейс, что именно любовь придает окружающему миру столь приятный окрас. Вместе с этим ощущением пришло ясное осознание, что нет никаких непреодолимых препятствий, безвыходных положений и недостижимых целей.

Когда Грейс была рядом с ним, любое дело казалось ему по плечу, даже самое трудное, почти невыполнимое. Любовь к ней дарила покой его душе, делала его лучше, сильнее, более стойким перед жизненными испытаниями. Любовь овладела им. Но до сих пор он открыто не говорил о ней, не выказывал ее, пока предпочитал скрывать это огромное чувство.

Он старался поменьше думать об этом, но вопреки его усилиям мысли о любви непрестанно вертелись в его голове. Устав от них, он решил дождаться удобного случая и признаться Грейс в любви. Что-то внутри него шептало, мол, хватит тянуть и откладывать, наоборот, надо сказать ей об этом сразу, как только он вернется в замок. Но другой внутренний голос твердил, что Грейс достойна чего-то большего, не простого признания в любви, а чего-то романтичного, возвышенного, запоминающегося на всю жизнь.

Женщины, нежные, капризные создания, очень ценили подобные знаки внимания, а мужчины, превозносившие на протяжении столетий женскую красоту, в глазах Эвана вели себя глупо, если не по-дурацки. Он никогда не предполагал, что может стать одним из них, занять почетное место в их рядах. Тем не менее это случилось, более того, теперь он не видел в этом ничего глупого, напротив, он гордился собой, новым отношением и новыми чувствами. Он был счастлив, как никогда, в его воображении возникала картина: вот он признается Грейс в любви, а в ответ слышит точно такие же слова признания:

«Я люблю тебя, Эван».

От таких сладких видений у него мурашки побежали по спине, и он даже тихо застонал от наслаждения. Ехавший рядом Алек удивленно посмотрел на Эвана, но ничего не сказал. Заметив его недоуменный взгляд, Эван пришпорил уставшего коня и немного обогнал своего друга.

Они были дома или почти дома.

Неожиданно в воздухе запахло людьми. Кроме них, в лесу был кто-то еще, причем явно не один человек. Замедлив ход лошадей, Эван и Алек осторожно двигались в сторону постепенно усиливающегося запаха. Вскоре вдалеке показалась поляна, а на ней повозка. Стараясь двигаться как можно тише, они подъехали поближе, прячась за густыми зарослями ракитника и боярышника, окаймлявшими поляну.

– Похоже на тележку мелкого торговца или ремесленника, – прошептал Алек. – А рядом, на упавшем дереве, видимо, сидит сам хозяин.

– Может быть, это ловушка, – заметил Эван. – Оставайся пока здесь, а я поговорю с ним.

Эван тронул лошадь коленями, и животное послушно выехало на прогалину. Торговец или ремесленник вздрогнул и с испуганным лицом смотрел на подъезжавшего всадника. Его страх был вполне понятен. За проезд через чужие владения требовалось платить или по крайней мере спрашивать разрешение, в противном случае владелец земли имел полное право отнять имущество несчастного путника.

– Добрый день, сэр… – Торговец запнулся, задрожал и побледнел как полотно.

– Ты без разрешения заехал в мои владения.

– Прошу прощения, сэр рыцарь. Тысяча извинений. Я готов заплатить пошлину за проезд.

Его робость, если не трусость, благотворно подействовала на Эвана, он уже и думать забыл о якобы грозящей ему западне.

– Чего ты так боишься? Я готов тебя успокоить: я приглашаю тебя в деревню, где ты сможешь продать свои товары.

Торговец поклонился:

– Все мои товары распроданы, так что теперь я держу путь на юг.

– Ты чего так дрожишь?

– Боюсь, сэр.

– Тому, кто ни в чем не виноват, нечего бояться.

– Моя семья спит внутри повозки. Вчера жена родила мне сына. Боюсь потревожить их сон. Позвольте нам, господин, переночевать на вашей земле. Я готов заплатить.

Дрожащей рукой торговец порылся в складках своей одежды и вынул оттуда небольшую вещицу. Эван с любопытством нагнулся, на ладони торговца лежало золотое кольцо.

Оно было настолько прекрасным, что у Эвана от восторга перехватило дыхание. Обод представлял собой искусно сплетенные между собой нити наподобие венка, работа была тонкой, изысканной, сразу чувствовалась рука мастера. Это было то, что нужно: подарок для Грейс – тот самый, о котором он смутно мечтал. Любая женщина при виде такого великолепия догадалась бы о глубине чувств того, кто сделал такой подарок.

Эван, как зачарованный, взял кольцо, поднял повыше и начал рассматривать его в лучах заходящего солнца. Оно сверкало, искрилось и казалось тяжелее, чем на первый взгляд, что лишь увеличивало его ценность.

– Прекрасная вещь, – прошептал Эван.

– Я рад, что оно вам понравилсоь. Теперь вы позволите…

Недоговорив, торговец вдруг вздрогнул всем телом и повалился на бок. Эван соскочил с коня, подошел к упавшему и наклонился, не понимая, что произошло.

Из подлеска выехал Алек и с воинственным криком поскакал к ним, настороженно поглядывая по сторонам, опасаясь засады.

– Что случилось? – взволнованно спросил Алек. – Мне показалось, что в него попала стрела, так внезапно он упал на землю.

– Мне тоже, – согласился Эван. Он нагнулся и перевернул упавшего на спину, тот дышал, хотя очень слабо. Голова и шея торговца были усеяны красными пятнами и пузырьками.

Эван в страхе отшатнулся.

– Это не стрела. Это страшная и смертельная болезнь.

Лежавший на земле торговец еле слышно простонал:

– Отойдите, держитесь от меня подаль…

Он не договорил до конца, судорога пробежала по его телу, затем он вытянулся и затих. Навсегда.

– Боже всемилостивый, он умер, – прошептал испуганный Алек.

– Ты слышал? Держись от него подальше. Езжай к деревьям и жди, пока я здесь не разберусь.

Эван подбежал к закрытой повозке, отдернул полог и заглянул внутрь. Тошнотворный запах мертвых разлагающихся тел ударил ему в нос со всей силой, Эвана затошнило и чуть было не вырвало. Черт побери, какой ужас!

Собрав свое мужество, он опять заглянул внутрь: вместо новорожденного он увидел там женщину и трех детей, все они лежали вповалку на соломенном тюфяке на дне тележки. Их лица стали безобразно одутловатыми, мертвые тела уже начали раздуваться от гниения.

Эван поспешно отскочил назад. Такая болезнь легко могла выкосить все население деревни и замка. Надо было остановить ее, не дать ей распространиться.

– Эй, Алек! – позвал он друга. – Давай разведем костер из этой повозки. Тут надо все сжечь до основания.


Грейс тихо поднялась по лестнице. Она шла в спальню, так как случайно увидела, как Эван ранее тихо взбежал наверх. Ей показалось, что он попытался это сделать незаметно, что было несколько странно.

С того дня, когда Эван и Алек вернулись с поиска нового карьера, прошло около недели. В это же время в поведении мужа стали отмечаться некоторые странности, которые сбивали с толку Грейс. Он выглядел растерянным, встревоженным и уже не походил на прежнего веселого и беззаботного Эвана. Она понимала, как много у него забот и вообще какую тяжесть он тащит на своих плечах, но женским сердцем Грейс чувствовала, что, кроме этого, здесь скрыто что-то еще. Эвана что-то мучило, давило, беспокоило, но о том, что его тревожило, он не хотел говорить.