Хватит, приказал себе Клод. Теперь уже не важно, чем она была для него, теперь он должен был видеть в ней лишь капитана Денти. Если явятся ее люди, они будут сражаться за своего капитана. Алексис была частью их жизни, их, а не его. И сейчас, запертая в четырех стенах каюты за крепким засовом, она принадлежала только себе.

— Я пришел вас сменить, капитан, — сообщил Лендис, возвращая Клода к реальности.

— Да, пожалуй, пора.

— Вы думаете, они придут? — спросил Лендис, принимая вахту.

— А вы нет?

— Я думаю, придут. И ребята считают так же.

— Так почему ее люди должны думать по-другому?

— Мне не слишком хочется встречаться с ними в бою, — покачав головой, признался Лендис.

Клод невесело усмехнулся.

— Разве мне этого хочется?

— Да, — последовал ответ.

Клод удивленно оглянулся на друга.

— И что вас заставляет так думать?

Глядя вдаль, Лендис ответил:

— Вы знаете не хуже остальных, что на этот раз у нее нет надежды на спасение, что бы она ни говорила. И если бы ее люди пришли к ней на помощь, всем, в том числе и вам, стало бы легче.

Клод угрюмо насупился.

— Чтобы я больше не слышал этого, Лендис. И нечего ссылаться на остальных. Забудьте об Алексис! Женщина, которую мы взяли в плен, — капитан Денти, и капитана Денти мы сейчас везем в Вашингтон! Никому из нас не станет легче от того, что мы будем мучиться и переживать. Мы только утратим бдительность, и она сразу воспользуется этим. Имейте в виду, я разберусь с любым, кто проявит малейшую нерешительность, когда будет приказано вздернуть ее на нок-pee!

Клод зашагал прочь, не заметив что Лендис улыбается ему вслед.

Лендис посмотрел на стоящего за штурвалом Тома Даниелса и по тому, как тот передернул плечами, понял, что он слышал все. И Лендис, и Том, как, впрочем, почти каждый на корабле, сильно сомневались в том, что капитан смог бы подать своим подчиненным пример, если бы повесить Денти приказали ему.

Готовясь ко сну, Клод думал о только что сказанном. Кого он пытался убедить: себя или Лендиса? Разве он властен над сознанием, над чувствами подчиненных? Не мог же он расколоть надвое каждого из своих моряков и раздвоиться сам. Алексис тоже была существом единым. Будучи капитаном Денти, она оставалась женщиной, которую он любил. Засыпая, Клод мечтал лишь о том моменте, когда моряки со «Святой Марии» заставят его действовать, освободив от тягостных раздумий.


Несколько дней прошло в монотонном однообразии. Алексис успела пересчитать количество досок, образующих пол ее каюты. Она успела дать имя каждому следу от сучка на потолке и научилась распознавать стражников по шагам. Она представляла себе лица людей, сменяющих друг друга на посту возле ее двери. Вот это Франк Спринджер, тонкокостный высокий парень с легкой и пружинистой, как и его имя, походкой. А вот его сменщик Майк Гаррисон — увалень, шагающий тяжело, чуть косолапо. Гарри Янга она узнавала по шаркающим шагам, отчего-то ассоциирующимся у нее с его кривоватой усмешкой. Зато Том Даниелс двигался с вальяжной грацией отменного фехтовальщика. Шаги его были почти неслышными, вкрадчивыми. Правда, Алексис не удавалось представить себе походку Форреста, зато он заявлял о себе громким кряхтеньем.

Клод все не приходил, хотя его шаги она узнала бы среди сотни других. В его поступи читался молчаливый вызов, самоуверенная надменность знающего себе цену человека. Победная поступь героя посреди восхищенной толпы. Его шаги звучали как шум аплодисментов.

Как раз сейчас она слышала те самые хлопки, что производили его сапоги, ступавшие по доскам пола кают-компании. Алексис угрюмо отвернулась к окну.

— Мне скучно, — заявила она, когда он вошел в каюту.

— Вы всегда встречаете посетителей этой фразой?

— Я знала, что это вы.

— Но как?

— Ваши зрители объявили о вашем приходе. Оглянувшись и встретив недоуменный взгляд Клода, Алексис снова отвернулась.

— Не обращайте внимания. Знала, и все. Я же сказала, что мне скучно, — раздраженно добавила она.

— А где игрушка, которую я видел здесь пару дней назад? — с ледяной улыбкой спросил Клод. — Та самая, что торчала в двери.

— В моем ботинке. Если хотите, можете взять его себе.

— Нет, спасибо. Развлекайтесь. Пока эта штука не нашла путь к моему сердцу, я спокоен.

Оба они одновременно развернулись навстречу друг другу, словно гладиаторы на арене. Он сел на кровать, она встала у стены.

— Откуда у тебя взялся кинжал? — спросил Таннер, устраиваясь поудобнее.

— Должно быть, его положил в мешок мой юнга.

Алексис продолжала смотреть на Клода так, будто прикидывала, насколько силен враг.

— Это тот мальчишка со щенячьей влюбленностью во взгляде? — небрежно спросил Клод.

— Что ты хочешь этим сказать? — решила подразнить его Алексис. — Предположим, и я замечала, что он немного влюблен в меня. Неудивительно. Он еще не успел привыкнуть, ведь Пич плавал со мной всего пару месяцев.

Алексис едва удержалась от улыбки, вспоминая, как Пич норовил прошмыгнуть мимо нее незаметно. Мальчишка так и не научился готовить ей горячую ванну.

— Они что, все в тебя влюблены? — прищурившись, поинтересовался Клод.

— С чего ты взял?

— Ну, если судить по Пичу, то…

— Лучше оставим это, капитан.

— Я думал, вам действительно скучно. Впрочем, если вам мое общество не по вкусу…

Клода не обманул ее тон; как бы она ни стремилась показать свое безразличие, Алексис очень не хотелось, чтобы он уходил.

— Я пришел предложить вам свободу передвижения по кораблю, если вы дадите мне слово не делать попыток к бегству.

— Вам достаточно моего слова? — тихо переспросила она.

— Разумеется. Вы никогда не лгали мне раньше.

Алексис раздирали сомнения. Свобода перемещения по кораблю для нее, запертой в четырех стенах, была равносильна полной свободе. Она оглядела каюту, затем остановила взгляд на Клоде. Чуть склонив голову набок, тот пристально смотрел па нее.

— Не могу дать вам слова, капитан. Я буду пытаться бежать. Лучше вам держать меня под замком.

— Вы ответили не сразу. Почему?

— Ага, вы предвидели мой ответ.

— Да. Но я думал, что вы скажете это быстрее.

— Значит, вам нравится меня испытывать? — гневно воскликнула Алексис. — Уйдите прочь! Вы мне противны!

— Не верю, — ответил Клод, усмехнувшись.

Алексис смотрела на него в упор.

— Меня тошнит от вас, от ваших пошлых шуточек и грязных намеков! Меня бесит, когда вы оскорбляете Пича и других моих людей, а заодно и меня вместе с ними! Прекратите ухмыляться! Вы напоминаете мне Лафитта. На его лице эта улыбочка, эта вздернутая бровь выглядели бы естественно, даже обворожительно. Но вы, вы смотритесь как уличный мошенник и прощелыга и не внушаете ничего, кроме отвращения!

Едва Алексис упомянула Лафитта, Клод сразу посерьезнел.

— Вам не следует упоминать о Лафитте. Лучше, чтобы никто не знал, что вы с ним знакомы, — без улыбки сказал он.

Казалось, Алексис ничуть не задели его слова.

— Я могу говорить, что захочу и о ком захочу. Лафитт мой друг, и я не собираюсь этого скрывать.

— Для вас может оказаться очень накладно иметь такого рода друзей.

— Я никогда бы с ним не подружилась, если бы вы не увезли меня с Тортолы.

— Но тогда вы бы никогда не узнали меня, — с нажимом в голосе произнес Клод и, сделав паузу, добавил: — Так близко, как знаете сейчас.

С Алексис было довольно. Она подбежала к ночному столику и принялась швырять в Таннера всем, что попадало под руку. Схватив рубашку, ту самую, что досталась ей от Клода, она шагнула к иллюминатору. Открыв его, она уже собралась было вышвырнуть рубашку за борт, но Клод не дал ей этого сделать.

— Пусти! Она моя, и я вправе делать с ней, что захочу!

Клод довольно грубо разжал ее пальцы и отнял рубашку. Затем он взял Алексис за подбородок и, глядя в ее глаза, блестящие от готовых пролиться гневных слез, тихо и раздельно произнес:

— Она теперь моя. Я давал ее тебе не для того, чтобы ты ее выбрасывала.

— Так забирай! — бросила ему Алексис. — Забирай и убирайся! И побыстрее, не то мой клинок отыщет дорогу к твоему сердцу!

Резко повернувшись, Клод вышел, забрав с собой рубашку. Майк стоял на страже возле двери. Беднняга переминался с наги на ногу и смущенно улыбался. Нетрудно было догадаться, что он слышал каждое слово.

— Ты свободен, Майк, — быстро сказал Клод. — Иди. Я скоро приду.

После того как Майк ушел, Клод еще несколько минут смотрел на закрытую дверь, сжимая в руках рубашку. Наконец он принял решение. Сложив рубашку с тем же тщанием, с каким это делала Алексис, он снова вошел к ней.

Алексис стояла на том самом месте, на котором он оставил ее, но в ней больше не было ни гнева, ни ярости. Вместо злобной ухмылки его встретил приветливый взгляд. Ее глаза скорее напоминали жидкое золото, чем янтарный лед. Она чуть дрожала в предвкушении того, что он должен был сказать.

— Ничего не получается, так?

— Да. Я не могу заставить себя ненавидеть тебя.

— А я не могу перестать тебя любить.

Она поморщилась, как от боли.

— Нам надо поговорить, Алексис. — Клод положил сложенную рубашку на ночной столик и сел на край кровати.

Алексис после некоторого колебания села рядом. Оба не решались повернуться друг к другу лицом, внутренне готовясь к предстоящему перемирию. Алексис начала было первой, но Клод остановил ее взглядом, настолько ощутимым физически, что ей показалось, будто он приложил палец к ее губам.

— Я кое-что должен тебе объяснить, — произнес он. — Это надо было бы объяснить с самого начала, когда я привел тебя сюда. Я был несправедлив, и мне не стоило избегать тебя. Знаешь ли ты, что тем, кто дал мне приказ, все о тебе рассказал я?

— Можно было бы догадаться: это мог сделать только ты.

— Я так и предполагал; даже больше — я делал все для того, чтобы ты поверила. Я хотел, чтобы ты считала меня предателем. Но я рассказал им о тебе лишь для того, чтобы они оставили тебя в покое. Все оказалось тщетно. Я просил, чтобы меня избавили от этого задания, и чем больше я пытался внушить им мысль о бессмысленности того, что они задумали, тем настойчивее они требовали от меня выполнения приказа, тем больше им хотелось иметь тебя при себе. В этом, — с грустной улыбкой добавил Клод, — они похожи на меня. Нам удалось вычислить твое местонахождение благодаря письму, перехваченному в Лондоне. Тебе писал Скотт Хансон. Когда мы увидели твой корабль и поняли, что ты пытаешься заманить Траверса в ловушку, я принял решение взять тебя в плен. И знаешь, Алекс, я об этом не жалею.

— Ты вправе думать и действовать, как считаешь нужным. Наверное, со своей точки зрения, ты поступил правильно, — тихо заметила Алексис.

— Алекс, — продолжал Клод так, будто не слышал ее слов, — на «Конкорде» есть только один человек, который, я уверен, не стал бы помогать тебе бежать ни при каких обстоятельствах. И этот человек я. И все же я не могу запретить себе желать тебе того же, чего ты сама себе желаешь, даже если я держу тебя здесь в плену и знаю, что чем сильнее ты будешь меня ненавидеть, тем сильнее будешь стремиться убежать.

— Зачем ты мне все это говоришь?

— Ты будешь стремиться на волю вне зависимости от того, что думаешь обо мне.

Клод умолк. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы последнюю фразу произнести внятно и медленно.

— А от того, что ты обо мне думаешь, зависит, вернешься ты ко мне или нет.

— Ты прав, — сказала она, положив руки ему на плечи. — Я не понимаю тех, кто приказал тебе найти и доставить меня в Вашингтон, но я понимаю, что ты не можешь не нарушить приказ. От своих людей я требую того же. И я знаю, почему ты не дал мне сразиться с Траверсом.

Последние слова дались Алексис нелегко, но таким образом она избавила Клода от непомерной тяжести, давившей ему на сердце.

Первым побуждением Клода было остановить ее, прекратить эту пытку, и он потянулся губами к ее губам, чтобы не дать ей говорить дальше. Только когда губы их встретились, он понял, что совершил ошибку. Столько времени прошло, прежде чем он вновь ощутил знакомый вкус и почувствовал, как она открылась навстречу его поцелую. Она желала его так же страстно, как он ее, и ей было мало одних воспоминаний.

Быть может, у него так бы и не хватило сил оторваться от нее, но…

Он чуть отстранился. Ее губы манили к себе; он легко коснулся их раз, другой и тут заметил в ее глазах страх. Она боялась того, что должно было произойти, тогда как часть ее мечтала о большем, жаждала продолжения.

— Прошу тебя, — пробормотала Алексис, — прошу, не требуй от меня, чтобы я любила тебя сейчас. Я не могу. Не проси меня разделить с тобой постель. Я буду стремиться убежать, а ты будешь стремиться удержать меня. Ты — охотник, я — дичь. Между нами не может быть сейчас иных отношений, и в этом смысле история наша повторяется. Но в остальном повторения не будет.