– И я тоже, – засмеялась Гвендолин. – Ясно, почему Джессика так увлеклась им. Или почему это так ее раздражает.

– Мне кажется, вы охотно поболтаете друг с другом, пока мы с Дейном займемся делами.

– Несомненно. – Гвендолин вернула ему письмо. – Я рада, что ты подумал о Дейне, когда решил посоветоваться со знающим человеком. Это лучший выбор, чем Абонвиль. Герцог – иностранец и принадлежит к другому поколению.

– Я знал, что ты недолюбливаешь его светлость.

– Он хороший человек, но иногда слишком опекает других.

Дориану не хотелось расстраивать жену, но, с другой стороны, нельзя все время избегать разговоров о будущем.

– Значит, ты не станешь возражать, если вместо него я назначу своим опекуном Дейна? – тихо спросил он.

– Если у меня возникнут затруднения, а ты не сможешь мне помочь, я буду рада обратиться к нему, – спокойно ответила она.

Дориан знал, чего стоит ей это спокойствие, и все же они не могут притворяться, что впереди у них вечность.

Он наклонился и нежно поцеловал ее.

– Я того же мнения, – усмехнулся он. – Если уж выбирать союзника, то лучшего.

Они ехали в Аткурт на два дня, а остались там на целую неделю.

Дейн оказался знающим и очень упрямым человеком, поэтому они с Дорианом тут же завели бесконечные споры, как братья или старые друзья. Они состязались в беге вокруг парка, фехтовали, тренировались в стрельбе. Хозяин решил обучить гостя тонкостям кулачного боя, и все утро мужчины тузили друг друга в углу конюшни под одобрительные возгласы своих жен.

В Аткурте жил также внебрачный сын Дейна, восьмилетний озорник, которого отец с гордостью именовал дьявольским отродьем.

Маленький Доменик поначалу стеснялся Дориана, но через два дня пригласил графа Ронсли в свой дом на дереве, а это была особая честь, поскольку до Сих пор лишь обожаемый папа знал его тайну.

Дориан вернулся из Аткурта с ободранными коленями и локтями, с обещанием Дейна присматривать за делами Гвендолин после… и с желанием завести ребенка.

Но он запретил себе мечтать о ребенке, которого никогда не увидит, и направил свою энергию на претворение в жизнь мечты Гвендолин о больнице.

Дейн согласился с ним, что женщине, притом молодой, не слишком помогут даже титул и богатство. Она столкнется с десятками мужчин, из которых лишь единицы придерживаются современных взглядов на способности женщин.

– Вести дела с мужчинами буду я, – сказал Дейн, – но мне нужны точные указания. Я ничего не смыслю в больницах, даже самых обычных, а твоя жена, по-моему, собралась делать нечто особенное.

– Боюсь, ничего определенного она пока не скажет, – ответил Дориан. – Просто я заметил у нее эмоциональное напряжение и решил немедленно приступить к строительству, чтобы отвлечь ее. Мое непосредственное участие заставит всех отнестись к делу более серьезно. Если граф Ронсли предпочтет здание, например, в форме шестиугольника, другие вряд ли будут настаивать на квадрате или затеют спор, утверждая, что, по мнению специалистов, нужно обязательно строить восьмиугольник. Все скажут:

«Да, милорд, именно шестиугольник», – и запишут каждое мое слово с величайшим почтением, будто оно сошло с уст Господних.

Дейн хихикнул, но что-то в его темных глазах заставило Дориана насторожиться.

– Я излишне самоуверен? – спросил он. – Если ты сомневаешься в моих способностях, мне бы хотелось…

– Почему, черт возьми, ты не острижешь волосы?

Прическа вряд ли подорвет ей доверие к тебе, в конце концов ты же Камойз, а за длинными волосами трудно ухаживать. У тебя и без того хватит забот со строительством.

– Так нравится моей жене, – улыбнулся Дориан.

– А ты, бедняга, влюблен. – Дейн бросил на него сочувственный взгляд и засмеялся. – По-моему, сейчас ты даже более разумен, чем прежде. Воспользуйся этим.

Именно так Дориан и собирался поступить.

После возвращения домой он сказал жене о своем намерении строить больницу. Гвендолин нашла его идею превосходной и, казалось, обрадовалась, но Дориан не мог избавиться от ощущения, что ее голова занята другим.

Его проклятой болезнью. Он хотел отчитать жену, однако подавил свое желание и занялся с ней любовью.

На следующее утро они сидели в библиотеке, обсуждая детали. Гвендолин с энтузиазмом высказывала свои идеи, набросала собственный план больницы, описала назначение помещений. И все же Дориан чувствовал, что ее мысли заняты не только этим.

Следующие дни Гвендолин охотно работала с мужем, превращая свои мечты в реальность, но ее отстраненность не исчезла.

Дориан ни о чем не спрашивал. Ранее он узнал от жены, что можно комбинировать виды лечения, чтобы справиться с разными симптомами болезни. От головной боли, например, помогают лауданум и рвотный корень: первый облегчает боль, второй уменьшает тошноту, стимулируя рвоту.

По этому же способу он подобрал лечение и для жены.

Одно из «лекарств» прибыло спустя неделю после их возвращения из Аткурта.

Пока Гвендолин обсуждала с кухаркой меню на следующий день, Дориан положил в ее кабинете пакет и уехал, чтобы приготовить другую часть рецепта.


Гвендолин стояла на пороге кабинета, беспомощно глядя на Хоскинса.

– Он уехал в Оукгемптон, – терпеливо повторил слуга. – У него там встреча. Что-то связанное с больницей.

– Ах да, с мистером Доббном. Он говорил за завтраком. Как глупо с моей стороны забыть об этом. Наверное, я стала очень рассеянной. Спасибо, Хоскинс.

Отвернувшись, Гвендолин смотрела на толстый конверт, лежавший на столе и ждала, пока затихнут шаги Хоскинса.

Потом она захлопнула дверь, подошла к столу и дрожащими руками снова взяла письмо доктора Борсона. Это был ответ на запрос Дориана. Оказывается, муж написал ему две недели назад.

К письму Дориан приложил свою записку: «Здесь все, доктор Гвендолин, с восхитительно ужасающими деталями. Надеюсь увидеть вас к моему возвращению сгорающей от страсти».

Гвендолин в десятый раз перечитал? записку и уже не смогла удержаться от рыданий. Не из-за ответа доктора.

Она знала, чего стоило мужу просить об одолжении человека, которого он считал мучителем, если не убийцей, матери.

Дориан поступил так ради нее, именно это и заставляло ее плакать, как обычная женщина, а не врач, которым она хотела стать.

Или думала, что хотела.

Или воображала, что сможет.

Почему она так глупо ведет себя? Решительно утерев слезы, Гвендолин напомнила себе, что у нее еще будет время поплакать. Целая жизнь, если она откажется от дарованного ей Богом. И мужем, который знал о ее желании учиться и старался помочь всеми доступными средствами.

Она не должна плакать. Ведь Дориан счастлив, помогая ей. Более того, в письме Борсона содержится исключительно ценная информация. Гвендолин поняла это даже при беглом просмотре. Доктор приложил копию вскрытия, и теперь она сможет найти ответы на некоторые интересующие ее вопросы… если заставит свои мозг нормально работать.

Она стала забывчивой и рассеянной. Только перед самым отъездом из Аткурта она наконец догадалась, что Джессика беременна. Она ухитрилась не заметить элементарные признаки: физическое состояние кузины, на которое обратил бы внимание любой студент-медик, и нехарактерные для нее перепады настроения. Дважды за неделю ни разу в жизни не плакавшая Джессика разражалась слезами по ничтожным поводам и без особых причин выходила из себя.

Кузина ничего ей не говорила, а она тактично не задавала вопросов. В конце концов, это лишь начало беременности, а первые три месяца всегда считаются…

Три месяца… двенадцать недель… симптомы…

Гвендолин невидящим взглядом уставилась на результаты вскрытия. Последние месячные были у нее за две недели до свадьбы.

– Боже мой! – прошептала она.


В гостинице «Золотой олень» Дориан встречался не с мифическим Доббином, а с вполне реальным Берти Трентом, квадратное лицо которого исказила болезненная гримаса. Берти думал.

– Ну, Эвершему действительно нужны деньги, – в конце концов сказал он. – Но этот парень нелегко сходится с людьми, иначе бы он не застрял в Чиппенхеме. С Гвен он поладил, да и тете Кларе нравится, потому что он единственный умеет лечить ее приступы.

– Ему не надо ни с кем ладить, – сказал Дориан. – Мы с Дейном считаем, что в попечительском совете больницы нужен опытный врач.

А еще Дориану нужен человек, который мог разговаривать с Гвендолин на ее языке, заставить ее взглянуть правде в глаза… и больше заботиться о себе.

Об этом он написал в письме, которое лежало на столе, но Берти подозрительно глядел на толстый конверт и отказывался его брать.

– Здесь план больницы, – объяснил Дориан, что лишь отчасти было правдой, ибо в конверте находились еще копии документов, полученные от Борсона, чтобы Эвершем ознакомился с ними до разговора с Гвендолин. – Надеюсь, он согласится. Если нет, то я рассчитываю на твою уникальную способность убеждать. Как с Борсоном.

Когда Дориан решил написать доктору, он сразу понял, что одним письмом не ограничишься. Врачи упрямы и, как верно заметила Гвендолин, предпочитают хранить секреты. Кроме того, они слишком заняты, чтобы следить за корреспонденцией. Поэтому, не желая растягивать ожидание на месяцы, Дориан послал за Берти.

Отсутствие у него мозгов компенсировалось преданностью и ослиным упрямством. Ради друга он, конечно, вцепился в Борсона мертвой хваткой, и когда тот понял, что у него нет другого способа избавиться от Берти Трента, отдал ему копии.

Эти же качества возымеют действие и на Эвершема.

Кумир Гвендолин не походил на человека, готового прибежать по мановению руки богача.

– Если не поможет, мы испробуем что-нибудь еще, – прибавил Дориан, потому что Берти продолжал хмуриться. – Конечно, будет намного сложнее, чем с Борсоном.

Ведь мы просим Эвершема отказаться от его практики и переехать сюда, а это непросто. Если он согласится, то потребуется некоторое время, чтобы уладить дела. Но ты дашь ему понять, что я оплачиваю все расходы и при необходимости использую свое влияние, что я человек слова и что это не прихоть слабоумного. Если у него возникнут сомнения, пусть напишет Дейну.

Берти испуганно заморгал:

– Ты не сумасшедший. Кот. Не больше, чем я… и выглядишь сейчас гораздо лучше. Гвен помогла тебе.

– Разумеется, я не сумасшедший, и все благодаря Гвендолин. Она замечательная! Я… очень счастлив, – улыбнулся Дориан. «И хочу, чтобы она тоже была счастлива», – мысленно добавил он.

Озабоченность исчезла с лица Верти, в бледно-голубых глазах вспыхнула радость.

– Я знал, что она тебе понравится. Кот, и тебе будет хорошо.

Дориан понимал, что означает эта радость, какие мечты лелеет его старый друг.

Но Берти не читал результаты вскрытия, а если и читал, то не понял даже той малости, которую уразумел Дориан. Не намного больше того, что он понимал семь лет назад.

Берти все равно бы не поверил, что его болезнь невозможно вылечить даже с помощью Гвендолин. Раз начавшись, она будет неумолимо приближать конец… подобно тому, как незаметно для глаз разрушался Ронсли-Холл, пока не рухнула крыша.

Для Берти «хорошо» означало «выздоровление», и у Дориана не хватало духу объяснить ему разницу.

– Я очень ее люблю, Берти, – сказал он. – Мне с ней хорошо.


Гвендолин хотела построить больницу в Дартмуре. Значит, она решила остаться тут. Навсегда.

Она молча глядела в окно библиотеки, а Дориан, остановившись у стола, на который только что положил архитектурные эскизы больницы, готовился задать жене вопрос, уже пять дней вертевшийся у него на языке.

Ему не хотелось давить на Гвендолин.

Прошло две недели с его тайной встречи с Берти, но он еще не получил от него ни строчки. А в это время Гвендолин заболела. Ее лицо то покрывалось бледностью, то краснело. Она стала очень раздражительной, плохо спала, металась на подушках, бормоча о «кровоизлиянии» или о чем-то подобном.

– Гвендолин, ты не можешь здесь остаться. – Дориан пытался говорить спокойно.

– Мне здесь нравится. Я с первого же момента почувствовала себя дома.

– Здесь нездоровый климат. Даже в долинах часто бывает туман и…

– Бедняки не имеют возможности жить с больными родственниками на морских курортах. – Гвендолин наконец повернулась к мужу. – Людям на болотах нужна современная больница. И сырость этому не помеха. В Бате тоже сыро и прохладно, а больные едут туда на воды.

– Дартмур тебе не подходит, – возразил он. – Ты побыла здесь всего два месяца и…

Он провел рукой по волосам. «Скажи ей, – приказал он себе, – хватит притворяться». Она заболели из-за него, и он должен поговорить с ней, пусть даже без Эвершема.

Черт побери, доктору пора бы уже приехать сюда, он бы наверняка знал, что делать. Судя по его репутации, он талантливый опытный врач и заставил бы ее смотреть на вещи реально.