Гвендолин вскрикнула. К ней повернулись две мужские головы, и, прежде чем она успела закрыть дверь, на нее уставились две пары глаз: одни – голубые, другие – золотистые.

– О, извините. Я не хотела вам мешать…

Ничего не видя от слез, она промчалась через холл, открыла входную дверь, сбежала по лестнице и налетела на Берти.

– Ну, Гвен, куда ты?.. – начал тот.

Но она шмыгнула мимо, бросилась к его лошади, которую держал один из конюхов, и выхватила поводья.

– Гвен, что случилось? – удивился подскочивший Берти.

– Помоги мне сесть на лошадь, – попросила она.

Кузен наклонился и подставил ей руки.

– Только не говори, что Кот опять сбежал. Я думал, они с Эвершемом поладили, и ехал, чтобы сказать об этом Дейну, когда увидел, как ты подъезжаешь к дому, и был несказанно удивлен. Предполагалось, что ты в…

– Гвендолин!

– А вон и Кот. Не убежал. Тогда что ты…

– Отпусти мою ногу, Берти.

Тот выполнил приказ, но Дориан уже ухватился за стремя.

– Дорогая, я не знал, что ты…

– Я… немного… не в себе… – выдавила она. – Мне нужно… проехаться верхом.

– Тебе нужен крепкий чай. Я понимаю, увидев Эвершема, ты испытала шок, но…

– О, лучше бы он никогда не приезжал! – воскликнула Гвендолин, заливаясь слезами. – Хотя это глупо, всегда лучше знать… факты. А ты сделал меня… такой счастливой… Я люблю тебя… и буду любить всегда, не… не важно, что слу-случится…

Она больше не могла говорить и, когда Дориан снял ее с лошади, только прижалась к нему, задыхаясь от рыданий.

– Я люблю тебя, моя радость, всем сердцем, – нежно сказал тот. – Но мне кажется, ты все перепутала.

– Нет, я слышала… Эвершем сказал… а он знает лучше всех. Он необыкновенный врач. Неизлечима, сказал он. Нибонс был прав, а я ошибалась…

– Конечно, перепутала. – Дориан погладил жену по голове. – И лондонские специалисты, и Нибонс, и Борсон ошибались. Как и я. Ты разбираешься лучше всех.

Я чувствую себя последним болваном, но твой мистер Эвершем сказал, что я в здравом уме, а сотрясение мозга по наследству не передается. Поэтому ты связана со мной и моей чертовой мигренью на веки вечные.

Гвендолин подняла голову и заглянула в его янтарные глаза:

– Ми-ми-мигрень?

– Да, мигрень, – подтвердил он. – Боюсь, провидение сыграло с тобой шутку, Гвен. Ты ехала так далеко, чтобы ухаживать за умирающим безумцем и двигать вперед медицинскую науку, изучая этот необыкновенный случай… – Дориан улыбнулся. – А в итоге оказалась с чрезвычайно здоровым мужчиной, который страдает лишь от скучной головной боли.

Гвендолин откинула у него со лба волосы и, смахнув продолжающие капать слезы, улыбнулась.

– Ну, я все равно тебя люблю.

– Гром и молния… я бы сказал… Боже мой. Кот, что случилось? О чем она плачет? Никогда ее такой не видел, – лепетал взволнованный Берти.

– Все в порядке, Берти. Твоя кузина ждет ребенка, и это делает ее слишком чувствительной.

– О! Ну… то есть… я хотел сказать… О да. Очень хорошо. Действительно. – Покраснев от смущения, Берти погладил ее по голове. – Хорошо сработано, Гвен.

– А ты можешь стать крестным отцом. Правда, дорогая?

– Разумеется, крестным отцом станет кузен Берти, – засмеялась Гвендолин и, оторвавшись от мужа, вытерла глаза.

– У тебя будет отличная больница, с прекрасными врачами, которые придерживаются современных взглядов, – сказал Дориан, протягивая ей носовой платок. – А старика Нибонса мы заставим уехать, чтобы не мешал нам и не ссорился с умными людьми. Отошлем его в Ронсли-Холл к моим престарелым родственницам. Если уж собственные снадобья и патентованные лекарства не убили их, то и Нибонс не сможет причинить им вред.

Гвендолин снова засмеялась и вытерла нос, который по цвету напоминал ее волосы. Судя по выражению лица кузена, прическа тоже весьма пострадала.

– Она вся красная и покрылась пятнами, – изрек Берти, подозрительно разглядывая ее.

– Ей нужно время, чтобы… привыкнуть, – объяснил Дориан. – Получилось так, что Гвен будет связана со мной… одному Богу известно, на сколько лет. Бедняжка. Она хотела помочь умирающему достойно прожить остаток дней… а теперь…

– А теперь выяснилось, что Кот страдает только от головных болей, – продолжила Гвендолин. – У него мигрень, Берти.

– Мигрень? – недоуменно заморгал тот.

– Да, дорогой.

– Как у тети Клары?

– Да, как у моей мамы.

– И у дяди Фредерика? И у прадедушки Мортимера?

– Да, дорогой.

– Ну, тогда… – Глаза у Берти подозрительно заблестели. – Я знал, что все будет в порядке, я же тебе говорил. Но должен предупредить. Кот, что не совсем в порядке. Прадедушка Мортимер бился головой о стену, так ему было больно. Зато мигрень еще никого не убивала. – Берти похлопал друга по плечу, энергично тряхнул ему руку, обнял Гвендолин и, отчаянно покраснев, выпалил:» – Боже мой, ребенок! Крестный отец! Мигрень!

Ну, я умираю от жажды.

С этими словами Берти заспешил к дому.


Час спустя Берти восстанавливал душевное равновесие в ванной, а Дориан, стоя рядом с женой, наблюдал, как исчезает за поворотом старая коляска мистера Эвершема.

– Нужно подарить ему другую, – заметил Дориан. – О людях часто судят по внешнему виду, и молодым врачам приходится нелегко, пока их признают. Роскошный экипаж говорит о процветании, а если люди считают, что врач популярен, то меньше сомневаются в нем.

– Ты обо всем подумал, – заметила Гвендолин. – Снова твоя привычка опекать людей, которая, по-моему, восходит к средневековью, когда хозяин замка должен был заботиться о подданных.

– Ошибаешься. Я всего лишь практичен. Эвершем будет слишком занят работой и строительством больницы, чтобы еще доказывать свою компетентность и ссориться с местными конкурентами.

– Да, дорогой, ты очень практичен.

– Солнце уже садится. Демоны и ведьмы, наверное, прихорашиваются, готовясь к ночному шабашу. Не хочешь прогуляться со мной?

Дориан предложил ей руку и повел в сад. Подойдя к каменной скамье, на которой они разговаривали много недель назад, он сел и усадил жену к себе на колени.

Солнце пряталось за дальними холмами, подсвечивая облака, казавшиеся пуховыми подушками на фиолетово-голубой небесной кровати.

– Ты по-прежнему хочешь остаться в Дартмуре?

Гвендолин кивнула:

– Нам обоим здесь нравится. К тому же рядом Дейн с Джессикой.

– Если мы хотим иметь детей, нам понадобится больший дом. – Дориан оглянулся на их скромную обитель. – Думаю, можно пристроить еще одно крыло. Будет, конечно, не слишком величественно. Однако Ронсли-Холл был величественным, а чувствовал я себя в нем как в огромной могиле. Когда-то я не мог дождаться, пока уеду оттуда. Даже теперь меня одолевает искушение забыть о ремонте и снести все до основания.

– Он не нравится тебе, но, возможно, понравится твоему наследнику, – сказала Гвендолин. – Восстановленный Ронсли-Холл ты передашь ему в качестве свадебного подарка.

Дориан осторожно погладил ее по животу:

– Ты уверена, что там мальчик?

– Нет, но со временем он у нас появится.

– Даже не рассчитывая на это «со временем», я знал, что буду счастлив, если ребенок окажется девочкой.

– Да уж, у тебя явная слабость к женскому полу, – хихикнула Гвендолин. – Но ты, кажется, умеешь обращаться и с мальчиками, поэтому я не волнуюсь. Ты будешь любящим отцом, а это очень хорошо, – добавила она, – поскольку женщины в моей семье довольно нерадивые матери. Правда, их отвлекают частые беременности.

– Тогда я сам буду приглядывать за детьми, потому что я хочу иметь их очень много, а ты должна заниматься больницей.

Гвендолин взъерошила ему волосы.

– Ты все продумываешь заранее.

– У меня теперь есть о чем думать. Например, о строительстве больницы. О том, что могут, а чего не могут современные врачи. О возможностях и недостатках. – Дориан покачал головой. – Поражаюсь, как много я узнал о медицине за последние недели и как все интересно!

В этом есть своя поэзия и логика, как в любом интеллектуальном занятии. И ни с чем не сравнимое ощущение, которое возникает, когда решишь загадку. Я почувствовал это сегодня, когда Эвершем согласился с твоими выводами. – Он поцеловал жену в лоб. – Я горжусь тобой.

– Гордись лучше собой, – возразила Гвен. – Ты не мешал, хотя пытался… защитить меня от меня самой.

Ты любым способом помогал разрешить загадку, писал Борсону, послал за Эвершемом.

– Эвершем не похож на других врачей, у него собственные взгляды на жизнь. Пока ты умывалась, я спросил его, почему он принял тебя как равную. И он сказал, что в древности у многих народов целительницами были только женщины. Но их искусство казалось непосвященным колдовством, поэтому их казнили как ведьм. – Дориан усмехнулся. – Справедливо и то и другое. Я женился на ведьме, а Эвершем считает тебя целительницей. Ты исцелила мою душу. Именно этот орган был у меня не в порядке.

Гвендолин обняла мужа за шею.

– И ты помог мне, Кот. Ты соединил женщину и врача.

– Потому что мне нравились обе твои части, – тихо сказал Дориан. – Вся ты целиком.

Она улыбнулась, нежно привлекла его к себе и поцеловала.

Узкая красная дуга солнца исчезла за холмом, оставив лишь слабый отблеск у горизонта. Ночной туман опустился на болота, тени удлинились, ведя за собой темноту.

Холодный ветер заставил Дориана поднять голову.

– Прекрасная дартмурская ночь, – пробормотал он. – В такие моменты, как сейчас, нетрудно поверить в чудеса. Ты для меня чудо, Гвен.

– Потому что я твоя ведьма, а ты мой верный помощник.

– Так оно и есть, – улыбнулся Дориан. – Приступай к заклятию, колдунья.

Гвендолин приняла внушительно-мрачный вид:

– Хорошо. Только сначала помоги мне найти глаза тритона.

Со смехом подняв жену на руки, граф Ронсли понес ее в дом.