Лоретта Чейз - Невеста сумасшедшего графа

Зачем он думал о прошлом, зачем прикасался к ней, зачем подошел так близко, чтобы заметить, какие у нее ноги? Он уже чувствовал, как ослабевает его сопротивление, а в предательском уме зреют оправдания. Если он поддастся искушению, ему все равно не станет легче: сначала временное забвение, а потом – ненависть и презрение к себе.

Дориан бросился к Айзис и вскочил в седло.

Гвендолин Адамс не зря была внучкой знаменитой «роковой женщины». Хотя ей не достались роскошные волосы Женевьевы и ее потрясающая внешность, некие женские инстинкты передались девушке через поколение.

Гвендолин легко прочитала выражение лица графа Ронсли, когда взгляд желтых глаз скользнул по ее ногам.

Не составило ей труда распознать и собственную реакцию, когда этот взгляд задержался на них чуть дольше, чем позволяли приличия, и, казалось, зажег огонь, который теплой волной пробежал вверх, остановившись где-то внизу живота. О подобных ощущениях Гвендолин слышала и раньше, но никогда их не испытывала.

Она даже не могла представить, что сумасшедший граф Ронсли произведет на нее такое впечатление. Но ведь она также не ожидала встретить столь необычного человека.

Гвендолин читала о зыбучих песках, об их смертельном объятии, в котором они сжимают несчастную жертву, и не сомневалась, что граф чувствовал себя так, словно по его телу промчалось стадо быков. Тем не менее он легко посадил ее в седло, а потом одним махом вскочил на свою лошадь, будто перед этим отдыхал в тенечке.

Начался дождь, правда, не сильный. Гроза прошла стороной, разразившись где-то на юго-востоке.

Граф пустил лошадь рысью и ехал не оглядываясь.

«Будь Айзис посвежее, он наверняка гнал бы ее отчаянным галопом, как делал это всегда», – подумала девушка.

Абонвиль, исполненный лучших побуждений, видимо, сильно расстроил графа, однако на этом не остановится и снова примет наихудшее решение, думая, что оно единственно верное. Гвендолин часто сталкивалась с подобными случаями: алчные доктора опробовали свои глупые теории на безнадежных пациентах, а любящие родственники в отчаянии соглашались, надеясь на лучшее.

Врачи были мужчинами, а мужчины все сводят к поединку. Даже болезнь для них схватка, где все средства хороши, а потом они удивляются, что пациенты так враждебны к ним.

Ронсли нужен друг, а он (спасибо Абонвилю и глупому Берти) видит в ней врага.

– Черт бы их побрал, – пробормотала Гвендолин. – Мужчины вечно все портят.

Она вспоминала прегрешения сильной половины человечества, когда граф резко остановился.

Гвендолин заметила, что тропа здесь стала шире, следовательно, Ронсли ждет ее. Она приободрилась, но тут же приказала себе не питать особых надежд, ибо опыт научил ее не торопиться с выводами.

– Ты упомянула больницу. – Он тронулся с места.

Голос у него был хриплым, девушка видела, как он устал и расстроен, хотя причина его скверного настроения оставалось для нее загадкой. Ронсли упрямо глядел перед собой, а длинные волосы скрывали выражение его лица:

– Я пытался уяснить, зачем тебе выходить замуж за умирающего. Раз ты во мне нуждаешься, то, как я понимаю, речь идет о деньгах. – Граф Ронсли невесело засмеялся. – О чем же еще?

Это звучало оскорбительно, но все же соответствовало действительности, а Гвендолин с самого начала решила быть честной с графом.

– Мне нужны деньги, чтобы построить больницу, – призналась она. – У меня есть собственное представление о том, какой она должна быть. Это касается и здания, и принципов ее работы. Чтобы достичь цели, я должна иметь не только средства, но и положение в обществе. В качестве графини Ронсли у меня будет и то и другое.

Став вдовой, я обрету независимость, а так как вы последний мужчина в роду, мне не придется ни перед кем отчитываться. – Гвендолин взглянула на собеседника:

– Как видите, милорд, я все учла.

Не оборачиваясь, Дориан откинул волосы назад, и, не видя даже выражения его лица, девушка поняла, что там нет ни удивления, ни гнева.

– Мой дед перевернется в гробу, – наконец сказал он. – Женщина… графиня Ронсли… строит больницу, выбрасывая фамильные деньги на крестьян.

– Богатым не нужны больницы, – возразила Гвендолин. – Они могут позволить себе личного врача, который примчится к ним при любом пустяковом недомогании.

– А ты собираешься вести дела по своим законам.

Мой дед был весьма низкого мнения о женском уме и считал мыслящую женщину опасной ошибкой природы. – Он взглянул на Гвендолин и быстро отвел глаза:

– Ты подвергаешь меня почти непреодолимому искушению.

– Надеюсь, что так. Вы единственный мужчина в Англии, который настолько мне подходит. Я сразу это поняла и заторопилась сюда, пока вы не кончили жизнь самоубийством. Так что я нуждаюсь в вас больше, чем вы во мне.

– Нуждаешься, – г усмехнулся граф. – Я просто ответ на твои молитвы.

Дождь усилился, вдалеке, у горизонта, вспыхивали молнии, но они были уже недалеко от дома, к тому же дорога стала ровнее.

Казалось, граф Ронсли обдумывает услышанное.

Гвендолин молча ждала, борясь с желанием помолиться.

Нет, лучше не искушать судьбу.

Поэтому она лишь внимательно оглядела человека, за которого собралась замуж. Дождь смыл грязь с его лица, и девушка увидела благородный профиль.

Граф был на удивление красив.

Этого Гвендолин тоже не ожидала. Она всегда готовилась к худшему и не рассчитывала найти лорда Ронсли столь привлекательным. Она лихорадочно приводила свои мысли в порядок, когда тот снова заговорил:

– Я приехал сюда, чтобы закончить дни в мире, надеялся, что, если жить отшельником в этом изолированном месте, никто не станет меня беспокоить.

– Но тут явились мы, – закончила Гвендолин. – Могу представить, как это раздражает.

– Ведь Абонвиль не отступится от своего плана?

– Я приложу все усилия, чтобы он прислушался к вашему мнению, – осторожно сказала Гвендолин.

Она не могла обещать, что Абонвиль уедет, но ей не хотелось использовать присутствие герцога как повод для шантажа. Ронсли не должен чувствовать себя ничтожеством, прячущимся за женской юбкой. Беспомощность и полная зависимость от других являются одной из самых неприятных сторон тяжелой болезни.

– Если я выполню его просьбу и женюсь на тебе, он оставит меня в покое. Хотя бы на время, – рассуждал Дориан. – Но беда в том, что рядом будешь ты. И все же… – Его взгляд скользнул к ее ногам, потом долго изучал ее лицо. Наконец граф отвернулся. – У меня почти год не было женщины. Я решил отказаться от любовных утех, хотя подобное воздержание чуждо моему характеру, а год – слишком небольшой срок, чтобы к этому привыкнуть. Мне бы потребовались десятки лет, – горько добавил он.

Гвендолин и не ждала от будущего мужа целомудрия.

Она была готова лечь с ним в постель и по возможности скорее забеременеть независимо от его характера или внешности. Если это и раньше не казалось ей ужасным, то вряд ли вызовет неприязнь теперь, когда она хорошо разглядела графа. Раз долгое воздержание (а год для мужчины равен вечности) и мимолетный взгляд на ее ноги уже поколебали решимость графа, она будет только рада.

– Если вы находите меня привлекательной, то мне очень приятно.

– Ты даже не представляешь, что я за человек, – рявкнул он.

– Учитывая конечные результаты этого брака, было бы глупо и неблагодарно осуждать ваши недостатки, – сказала Гвендолин. – Я сама далека от совершенства.

Мною движет корысть, и, как вы уже заметили, я строптива и язвительна. Меня вряд ли назовешь красавицей, к тому же я очень упряма. Может настать время, когда вы сочтете потерю рассудка благом.

– Мисс… мисс… черт, не помню. Конечно, не Трент…

– Меня зовут Адамс. Гвендолин Адамс.

– Мисс Адамс, вы пытаетесь склонить меня к женитьбе или к самоубийству?

– Я просто хочу подчеркнуть, как бессмысленно в наших обстоятельствах говорить о недостатках будущих супругов. И я хочу быть с вами честной.

Но какая-то недостойная часть ее души не желала быть честной. Граф отчаянно боролся с собой, поскольку на его решение влияли мужские инстинкты, а эта ее недостойная часть не только надеялась на победу инстинктов, она уговаривала Гвендолин подстегнуть их с помощью женских уловок.

Это будет несправедливо!

Они свернули к конюшне. Даже за шумом дождя Гвендолин слышала удары своего сердца. Она не собиралась проигрывать, но и выигрывать недостойными методами тоже не хотела.

Так как задранные юбки, выставляющие на обозрение ее ноги (пусть даже из-за отсутствия женского седла и спешки), явно относились к недостойным методам, Гвендолин решила спешиться без посторонней помощи. Но граф опередил ее. Быстро соскочив на землю, он через мгновение был уже рядом, а еще через секунду обхватил ее за талию.

Его руки оказались теплыми, сильными и уверенными. Глядя на мышцы, перекатывающиеся под мокрой одеждой, Гвендолин чувствовала, как тепло этих рук передается ее телу.

Не из боязни, а подчиняясь древнему инстинкту, она обеими руками ухватилась за его широкие плечи.

Граф легко поставил ее на траву, но не отпустил, глядя на нее сверху вниз своими янтарными глазами.

– Придет время, когда я буду не властен над тобой, – хрипло сказал он, – когда мой разум откажется служить мне и я отдамся на твою милость. Что ты сделаешь со мной тогда, маленькая ведьма?

Итак, Гвендолин получила ответ на один из своих невысказанных вопросов: Ронсли понимал грозящую ему опасность, следовательно, был пока в здравом уме.

– Могу догадаться, но это не имеет значения, потому что я остался таким, как прежде. Смертный приговор ничего не меняет. – Руки Дориана Камойза больно сжали ее талию. – Ты должна была оставить меня в зыбучих песках. Отвратительная смерть… Но провидение не всем дарит безболезненную и легкую кончину, хотя я готов был умереть. А ты вытащила меня, и теперь… – Он замолчал и шагнул назад. – Слишком поздно.

Гвендолин поняла, что если он зол на себя и не доверяет своему разуму, то вряд ли поверит ее словам. Он решит, что она лишь успокаивает его, как ребенка.

Поэтому Гвендолин ограничилась деловым кивком:

– По-моему, я услышала «да», хотя вы явно этого не желаете.

– Да, черт побери тебя и всех вас. Я согласен! – прорычал граф.

– Рада слышать.

– Конечно, рада. Тебе нужна больница, и Бог услышал девичьи молитвы. – Дориан отвернулся. – После годичного воздержания я бы согласился жениться и на твоей бабушке.

Он быстро зашагал к дому.

Дориан шел в библиотеку, а рыжеволосая ведьма не отставала от него ни на шаг. Он рывком открыл дверь.

Абонвиль нервно вышагивал перед камином, Женевьева читала книгу, а Берги строил карточный домик.

Услышав, как хлопнула дверь, Абонвиль поднял голову, Женевьева отложила книгу, а Берти вскочил со стула, рассыпав карты.

– Боже всемогущий! – воскликнул он. – Что случилось, Кот?

– Твоя кузина загнала меня в болото, – сухо ответил Дориан, – а потом выудила оттуда. Мы решили пожениться. Сегодня же. Ты можешь быть шафером, Берти.

Ни Абонвиль, ни Женевьева даже бровью не повели.

Только Берти открыл рот, закрыл его и нахмурился.

Дориан перевел взгляд на мисс Адамс, которая встала рядом с ним:

– Есть возражения, мисс Адамс? Или дополнения?

– Разумеется, нет. Церемония пройдет тогда, когда вы пожелаете.

– Как я понял, все уже готово. Если у вас есть поблизости священник, мы можем заключить брачный договор немедленно.

Они считают его помешанным, да он так и выглядит.

Дождь размыл покрывавшую его грязь, и черная вода стекала с одежды на ковер.

Никто не произнес ни слова. Никто не двинулся с места.

За исключением маленькой ведьмы, которая обращала на своих родственников не больше внимания, чем на скульптуры в саду.

– Вам станет лучше, если вы примете ванну, – уверенно заявила она. – Потом еда и сон. Я знаю, вы до смерти устали.

У Дориана болел каждый мускул. Он еле держался на ногах, но упрямо сказал, глядя на притихшую троицу:

– Скоро мне станет лучше. Я хочу жениться. Немедленно.

– Я бы тоже помылась и переоделась. – Гвендолин тронула его за грязный рукав. – Потребуется несколько часов, пока горничная доставит мое платье. Она со священником и адвокатами ждет в гостинице. Вы же понимаете, что адвокаты должны присутствовать, чтобы подписать нужные бумаги. А вы не захотите быть все это время в мокрой одежде.

Дориана охватила паника.

Адвокаты хотят удостовериться, что он дееспособен.

Недавно четырнадцатилетний брак графа Портсмута аннулировали на том основании, что он был невменяем, когда женился. Мисс Адамс явно не собирается рисковать и не желает лишиться прав на его состояние и титул.