На их шаги жеребенок оглянулся, и они увидели, что его голова точно такой же окраски, что и туловище.

– Олег, это же просто чудо какое-то! Я лошадей этой породы видела только на картинках. Они бывают разные, но этот… – проговорила Аня с восторгом. – Этот просто образец аппалузы! Ты глянь, у него даже кожа в пятнышках. Это только у этой породы бывает!

Аня зачарованно смотрела на жеребенка. Он действительно оказался необычайно красив, и дело было не только в какой-то инопланетной, необычной для лошади окраске, дело было в изяществе шеи, головы, в том, как он, совсем маленький, склонил ее, и в том, как он смотрел своими необычными глазами – склера глаз у аппалузы белая, что придавало взгляду сходство с человеческим.

– Хороший ты мой! – Олег подошел к лежащему жеребенку и погладил его по шее. – Что с тобой эти идиоты сделали?!

– Они его почти не кормили. Гоняли и пытались дрессировать, – Аня указала на впалые бока, подрагивающие мышцы ног и круп с пятном, похожим на ожог.

– Ну, ожоги заживут, а вот с питанием и ногами надо будет разбираться. Ань, возьмешься за него? – Олег продолжал гладить жеребенка. А тот, почувствовав ласку, неожиданно вытянул голову и положил ее на передние ноги.

– Конечно, мы тебя вылечим, ты у нас всем еще покажешь! – Аня тоже погладила малыша.

– Нет, он ничего никому показывать не будет. Он не будет участвовать в соревнованиях. Мы его обучим только самым простым необходимым вещам, и все. Он будет вольной лошадкой. – С этими словами Олег поднялся и пошел к выходу.

Аня оглянулась, сняла со стены хлопковую попону и накрыла жеребенка. В конюшне было не холодно, но она знала, что больным жеребятам лишнее тепло не помешает. Жеребенок вздрогнул, повернул голову и благодарно кивнул. Конечно, кивок был рефлексом, но Ане показалось, что это была именно благодарность.

Аппалуза – порода лошадей, которая стала жертвой старинной моды, географической экспансии, исторических катаклизмов, трагедии целого народа и, в конце концов, причуды богатого фермера. Однажды вся мадридская знать закапризничала и отказалась ездить на чубарых лошадях. Их больше не запрягали в парадные экипажи, гордые испанские гранды оставляли их скучать в своих конюшнях, и даже простой люд перемещался на гнедых и вороных. О чубарых вспомнили, когда начали смолить бочки с солониной, катать в трюмы вино по дощатым настилам, когда новые прочные паруса распрямлялись под соленым норовистым ветром. Тогда чубарых сбивали в табуны, загоняли в трюмы и переправляли через океан. О чубарых вспомнили тогда, когда человеку понадобилась настоящая помощь. Конкистадоры увезли этих лошадей с собой в Америку, чтобы вместе покорить новый континент.

Аня вспомнила, что читала об индейцах не-персе, коренных жителях американских земель. Они, сражаясь с конкистадорами, не брали в плен людей. Они их убивали. Но лошадей, высоких, сухих, чубарых, они уводили к себе – кормили, ухаживали за ними и старались уберегать от страшных сражений. Только когда пошли первые жеребята – меняющие свою окраску по мере взросления, – племя не-персе позволило себе роскошь: лошадей стали использовать в военных целях. Индейцев, конечно, развлекала необычная окраска, полосатые копыта и длинные гривы попавших к ним в руки лошадей, но больше они ценили сообразительность. Это самое качество они и старались улучшить.

Аня вспомнила картинки – лошади все, как одна, были густо пятнистыми, словно перепелиное яичко. Только пятнышки были либо все черные, либо все белые. Индейцы не-персе, с реки Пелоуз, давшей потом название этой породе – аппелуза, впоследствии аппалуза, закончили войну и вынужденно переселились в резервацию. От свободной жизни не осталось ничего, даже лошадей. Порода чубарых, когда-то вывезенных надменными грандами за ненадобностью из Испании, почти исчезла.

– Какое счастье, что все-таки аппалузы сохранились. – Аня вышла из денника и проверила температуру в помещении.

– Да, хотя и сейчас их немного. Считай, только с 1938 года опять стали выводить. – Олег еще раз бросил взгляд на жеребенка, который почти уснул, укрытый теплой попоной.

– Ты его будешь держать здесь? В этой конюшне? – спросила Аня Олега, когда они, отдав необходимые указания дежурному коннику, возвращались назад.

– Да, мне так будет спокойнее. И уход за ним здесь будет тщательней.

– Хорошо, я во второй половине дня буду всегда здесь. Сегодня я соберу все необходимое и устрою себе кабинет там.

– Спасибо, Аня, – с благодарностью произнес Олег.

– Да, аппалуза – вообще изумительная порода, а этот просто удивительный какой-то. Я когда увидела, подумала, что это большой пес-долматинец. В деннике еще был сумрак.

– Ты обратила внимание на гриву? Она бело-серая. И хвост точно такой же. Необычной красоты лошадка.

– Уже сейчас понятно: он будет высоким, сухим, как и положено этой породе. Послушай, Олег, у тебя точно никаких видов на лошадку нет? Она, если выздоровеет, сможет участвовать и в конкуре, стипль-чезе, и «гладкие гонки» этой лошади не противопоказаны. По его конституции ему подойдет почти все.

– Я не хочу. Не хочу его ломать. Он и так натерпелся. Хотя отлично понимаю, что лошадь этой породы и с таким экстерьером может быть звездой.

– Да, зависит от того, как будешь работать с лошадью. Впрочем, давай пока понаблюдаем за ним. Кстати, тебе с конюхом не удалось поговорить? – озабоченно спросила Аня. – С тем, который за ним ухаживал у первого владельца.

– Да, пытался, но он толком ничего не говорит. То ли спит по ночам как убитый, то ли не очень внимательный.

– Понятно. Я буду ходить проверять. Может, что-то прояснится.

– Аня, – смущенно произнес Олег, – буду очень благодарен тебе.

– Не волнуйся. Я же вижу, что ты волнуешься и что лошадь тебе эта дорога. И мне самой хочется разобраться, в чем же дело. Я осмотрела ноги, проверила рефлексы. Что-то не так здесь. Странно, что этого жеребенка вообще продали. Сам подумай, интересная порода, редчайший окрас даже для аппалузы, сам говоришь, отличная родословная – и вдруг…

– Я владельца этой конюшни знаю достаточно хорошо, – объяснил Олег. – Для него лошади – увлечение не долгосрочное. Понадобились деньги – вот и стал продавать. Он не только Абажура выставил…

– Абажур? Это его имя? Забавно!

– Отец Журфикс и мать Аббада.

– Романтично-то как!

Разговаривая, Аня и Олег дошли до кромки поля, того самого, куда вышла Аня, сбежав от Максима. Она остановилась, огляделась вокруг:

– Как странно, я жила совсем недалеко. Почти рядом. Но даже представить не могла, что могу тебя здесь встретить, – Аня посмотрела на Олега. Но у того появилось то самое выражение лица, которое заставляло ее замолчать. Аня боялась, что он рассердится от ее настойчивости, что замкнется, что будет утерян тот связующий их теплый тон общения.

– Ну, не так близко мы соседствуем. В сумерках и от страха вы пробежали большое расстояние. Хотел бы посмотреть на того, кто вас к такому подтолкнул. – Олег сжал губы.

«А он не притворяется. Он действительно рассержен. Я ведь очень хорошо знаю его!» Ане вдруг захотелось оказаться в тепле, в уютном доме, сидеть напротив Олега и даже ни о чем не говорить, а просто молча пить горячий чай. «Сейчас он сошлется на свои директорские хлопоты, проводит меня до ветеринарки, и мы разойдемся в разные стороны», – подумала она.

– Я замерз! Давайте заглянем в наше кафе – время обеда. Тем более что у меня еще есть новости. – В этот момент Олег повернулся к ней.

– Что это за день такой! Новости хорошие или плохие?

– Просто новости, – глядя Ане в глаза, сказал Олег. – Я был Москве. Навел справки о вашем муже.

– Зачем?!

– Мне важно было знать, что он еще замышляет. Не может же он так просто не заметить вашего исчезновения. Конечно, для всех он делает вид, что все в порядке, что вы в отъезде. Но самого его не может не волновать, где вы и что с вами.

Аня промолчала. Как это ни удивительно, но ей сейчас совсем не хотелось думать о Максиме. Место, в котором она находилась, представлялось таким надежным, а люди, которые ее окружали, в особенности Олег, внушали полное доверие. Аня тосковала по детям и матери, пыталась представить, как будет разводиться с Максимом, но сам муж ее не волновал, и она старалась о нем не вспоминать…

– Мне обязательно надо это знать? – спросила Аня. – Может, достаточно того, что ты все знаешь?

– Как будет тебе лучше? Если не хочешь о нем говорить – не будем.

– Не хочу. Лучше давай просто пообедаем…

Олег внимательно посмотрел на нее и… вздохнул с облегчением. Он очень боялся, что на смену гневу, обиде, страху придет обыкновенная бабья жалость. Та самая, которая не отпускает изувеченных душой и телом женщин от их обидчиков.


А пожалеть Максима можно было. После всех попыток выкрутиться из ситуации он оказался в абсолютно дурацком положении. Об исчезновении Ани он узнал от охраны. По телефону, сбиваясь на односложный мат, начальник пытался объяснить хозяину, как хозяйка выскользнула из дома.

– Я и не знал, что она там! Сначала подумал, что ворюга… залез и теперь пытается удрать… извините, Максим Константинович! А потом, смотрю… извините, это Анна Алексеевна! И почти голая!

– Как – голая?! – Максим даже сквозь ярость не мог не удивиться. В комнате-чулане на третьем этаже он оставлял вполне одетую жену.

– Нет, мне это… извините, показалось, плащ-то почти белый, уже смеркалось, вот и показалось…

– Голая баба показалась.

– Да нет, я сразу понял, что это она! Мы пытались ее задержать! Думали же, что воровка, только уже потом увидели, что это хозяйка…

Начальник охраны говорил долго – он еще не знал, чем грозит ему эта странная история со сбегающей налегке хозяйской женой. Было бы понятно, если бы она тайно уезжала на машине с тяжелыми чемоданами и вся в бриллиантах. А тут… Непонятного было много, но что настораживало больше всего, так это реакция хозяина. Максим Константинович на другом конце провода молчал. Не было распоряжений, не было указаний, не было даже удивления. Там было молчание, которое больше всего и пугало начальника охраны.

– Какие будут распоряжения? – наконец произнес он.

– Отучись материться без дела, – ответил хозяин и дал отбой.

Начальник охраны озадаченно посмотрел на свой мобильный телефон.

Максим быстро вышел из кафе, в котором застал его звонок, и сел в машину. Отгородившись в мягком салоне от улицы, он попытался проанализировать ситуацию. Через пять минут анализа, больше похожего на умственное оцепенение, Максим понял, что ситуация трагикомическая. Объявить жену в розыск он не может, поскольку для всех она в Китае. И она, жена, тоже в курсе этой пикантной детали. Мало ли что может говорить начальник охраны – может, он пьян, потому веры его словам нет. Трагизм ситуации лично для Максима Поздняева заключался в том, что надежды на то, что свои долги он покроет замечательной коллекцией покойного тестя, не осталось вовсе. Теперь его могут распилить на кусочки, собственно, как и намекали еще позавчера, но монет не будет. Шантажировать некого, угрожать некому, выкрасть сыновей смысла нет, лишить жену родительских прав, объявив сумасшедшей, уже тоже нельзя – Аня наверняка подняла на ноги братьев, даром что они за границей. А те – ребята со связями, особенно Юрий. Вадим просто набил бы ему морду. Юрий же, чиновник высокого ранга с большими связями и плохим характером, для Максима представлял особую опасность. Месть таких людей страшна. «Где я ошибся?» – спросил сам себя он. И тут же ответил: «Надо было раньше решить проблему с мнимым сумасшествием жены». Максим ни разу не пожалел, что вообще влез в эту авантюру, он не сокрушался из-за того, что почти бездумно, лихо, с беспечностью и алчностью настоящего игрока тратил доверенные ему деньги. Он не сожалел о том, что был настолько беспечен, что рискнул и проиграл ценные бумаги «третьих лиц». Максима передернуло. Эти самые «третьи лица» как будто специально заманили его в ловушку. И деньги давали без счета, и биржевые котировки, судя по всему, не проверяли, эти «третьи лица», казалось, были беспечнее, чем он сам. Максим помнил, как на все его просьбы поговорить об акциях Серго, один из этих «третьих лиц», отмахивался:

– Зачем я буду говорить? Я тебе верю. Ты – человек осторожный, умный. Ты у меня деньги не украдешь.

На этом все деловые разговоры заканчивались, и дальше беседа шла о сафари, рыбалке на океанских просторах и машинах. Максим ерзал, ему поначалу было неудобно – перед этими серьезными людьми хотелось отчитаться вплоть до копейки, да еще свой отчет изобразить красиво на бумаге, где циферки были округлыми, точными, внушительными и свидетельствовали о его, Максима, опытности и порядочности. Позже Максим уже и не начинал эти разговоры. А еще через некоторое время он вдруг уверовал в собственную предпринимательскую исключительность и заходил в кабинет к Серго, беззаботно улыбаясь, садился вольготно, закидывал ногу на ногу и интересовался, кто сейчас строит хорошие яхты. Серго гостеприимно улыбался, вел беседы интересные, поучительные и ни разу не удивился такому интересу Максима к товарам класса «люкс». И вот наступил момент, о котором каждый биржевой игрок мечтает всю свою жизнь. Точная инсайдерская информация, достаточное количество высококотируемых ценных бумаг в управлении, связи на бирже и – как результат – выигрыш. Тот самый, которого ждут годами и который круто меняет твою жизнь. Сейчас, сидя в машине и вспоминая канун сделки, Максим не мог не ужаснуться: «Ну, все правильно, он и изменил мою жизнь». Максим вспомнил то свое ощущение, когда он увидел на мониторе ряд бегущих цифр, символов, потом красной строкой пробежала информация по окончательным торгам. Он еще сидел, по инерции перекладывая бумажки на столе, потом зачем-то вызвал секретаршу, продиктовал целый лист поручений на завтра. Во всех его действиях чувствовалась какая-то заученность, как будто он пытался этими своими обычными манипуляциями убедить себя, что ничего такого экстраординарного не случилось. Из офиса он вышел так же, как и всегда, в тот же привычный час. Он улыбнулся охране, с кем-то поздоровался, договорился о встрече на ближайшую неделю. Он всеми силами оттягивал тот момент, когда действительно останется наедине с собой. Поскольку именно в этот момент придется признаться в том, что случившееся может сильно поменять жизнь.