– А не пойти ли вам, Сергей Петрович, на…?!

Потом Аня аккуратно, как и положено воспитанным людям, прикрыла дверь, прошла к своему рабочему месту. Побросала в большую картонную коробку личные вещи и покинула офис. Ей впоследствии рассказывали, что Сергей Петрович от злости сломал письменный прибор на своем директорском столе и довел до истерики секретаршу.

Аня изо всех сил бодрилась, пока глаза коллег выражали ей сочувствие, поддержку и одобрение. И пока ехала домой, в душе ее еще бушевало негодование и презрение к этому отвратительному самодовольному человечку. И вечером, когда Аня рассказывала дома о произошедшем, ею владели злость и ярость. На все лады она пересказывала эту историю, раз десять воскликнув: «Представь, я так ему и ответила!», припоминала все гадости, который совершил ее начальник за последние два года. Со стороны могло показаться, что девушка боится остановиться, боится замолчать, чтобы не остаться один на один с этим кошмаром.

Слушал ее Максим – молодой человек, с которым она состояла в отношениях. И пусть они очень много времени проводили вместе, истинной сердечной привязанности девушка к нему не испытывала. То, что их связывало, она не могла точно сформулировать даже для самой себя. А если честно, сознательно не делала этого.

Но сегодня Ане очень хотелось, чтобы к любящему, явно любящему ее Максиму она испытала благодарность за разделенные с ней страдания.

Максим утешил ее своеобразно:

– Слушай, у нас таких уродов – два этажа, – обняв Аню за плечи и участливо глядя в глаза, произнес он. – И хамят они иногда, и под юбку девчонкам норовят залезть. Но пойми: так было всегда и везде. Почитай классическую литературу. Современную, особенно французов.

Но Ане не было дела до французов. И тем более не до литературы. Она, привыкшая работать, то есть выполнять конкретные действия, которые имели конкретный результат, во-первых, не могла себя представить без работы, а во-вторых, сейчас, дома, ее больше всего бесило воспоминание о том, как Сергей Петрович обозвал ее «поганкой». «Нет, я даже представить себе не могу, чтобы кто-то посмел назвать меня!.. Так что совершенно правильно я сделала», – думала она про себя, слушая успокаивающего и объясняющего создавшуюся ситуацию на свой лад Максима.

Поняв, что Максим, к сожалению, все равно «не с ней», Аня даже успокоилась. Благодарность отменялась.

Ей стало даже как-то спокойнее.

И пусть уверенность в правильности собственных действий потихоньку размывалась, Аня легла спать, чувствуя себя почти победительницей.

…Утро следующего дня было уже совсем другим. Когда рушится крепостная стена из каждодневных рутинных дел, привычек и ритуалов, человек ощущает себя совсем голым, незащищенным, растерянным. Так происходило сейчас и с Аней Спиридоновой. Перспектива утра без интенсивных сборов, рассчитанных буквально по минутам, без обязательного стояния в пробке, без офисной нервотрепки в течение дня, без звонков, сплетен, мелких дрязг и даже без Серой Вонючки оказалась пугающей. И это было не настроение, это была реальность, которую необходимо подогнать под привычные стандарты. Аня, собравшаяся еще раз обсудить с Максимом свой уход из компании и более доходчиво объяснить ему причину сделать своего молодого человека все-таки союзником и единомышленником в этом вопросе, обнаружила, что времени у него нет, что ему срочно надо бежать, поскольку начинается совещание, а еще сегодня отчет и встреча делегации.

И, чмокнув Аню на прощание, свежий и бодрый, Максим, занимающий весьма солидный пост в международной организации, убежал. Девушка осталась в квартире одна.

Она сложила грязную посуду в посудомойку, уселась перед черным прямоугольником телевизора и задумалась. Конечно, вместо этого надо было хвататься за свой ежедневник, обзванивать знакомых, заводить пространные разговоры о возможной работе, так, между делом, намекать, что готова попробовать себя в каком-нибудь новом амплуа – разумеется, для расширения границ познания мира, не из-за проблем на прежней работе, нет-нет-нет… Но растерянность и непривычная обстановка пустого чужого дома, в котором чем-то надо себя занимать, парализовали волю…

Так, просидев в кресле с нераскрытым ежедневником на коленях, Аня провела день. А затем еще и еще – день за днем она не могла ни на что решиться, потихоньку впадая в уныние.

…Но Аня была бы не Аня, если бы ее энергичная натура не взяла верх, отстранив уныние от дел. Три месяца, что прошли с момента Аниного увольнения, – срок более чем достаточный, чтобы наунываться как следует.


Приехав однажды вечером к Ане домой в веселом настроении, какое бывает у человека, знающего что-то поразительно интересное, Максим застал свою любимую сидящей на диване. На ее лице тоже была улыбка. Только загадочная. Но Максим, торопясь поведать Ане то, что ему явно очень сильно хотелось поведать, этого не заметил. И бодрейшим голосом воскликнул:

– Ну, я смотрю, ты повеселела! Освоила роль счастливой и спокойной домохозяйки? Ну, не домохозяйки – пока просто домоседки! Отдыхающей. Я же тебе говорил, что надо иногда брать тайм-аут…

Аня даже не кивнула ему. Но Максима и это не насторожило. С интригующим видом прохаживаясь перед сидящей Аней, он продолжал:

– Ну, что я тебе хочу сообщить, зая. Я тут навел справки. Нет-нет, просто так, ради любопытства. И знаешь, что понял? Что этот твой Сергей Петрович не самый плохой мужик. Да, простоват, да, и воспитанием не блещет, но, между прочим, деловой. И с любым начальством умеет поладить!

Максим посмотрел на Аню. Та пожала плечами:

– Не знаю. Видишь ли, на вкус на цвет, ну и так далее. Могу сказать только одно: слава богу, что и этот самый Сергей Петрович, и все, что с ним связано, осталось в прошлом… Я очень жалею, Максим, что поддалась твоим уговорам и согласилась на эту работу. Мне надо было, конечно, оставаться в ветлечебнице.

– Не выдумывай! – замотал головой Максим. – Во-первых, на службе под руководством Сергея Петровича тебе платили весьма неплохие деньги. А во-вторых, в этой твоей ветлечебнице нет и не может быть никакого карьерного роста. Максимум, ты могла бы дорасти там до должности заведующей каким-нибудь отделением по ловле блох у хомяков. Шутка. Но…

– Ну и что?! – возразила Аня с жаром, проигнорировав шутку про блох и хомяков. – Я могла бы заняться научной работой. Впрочем, я теперь так и сделаю.

– Что ты имеешь в виду? – удивился Максим.

– Я буду поступать в Лондонский Королевский ветеринарный колледж, – заявила Аня.

Удивлению Максима не было границ:

– Тебе что, твоей Тимирязевки мало? У тебя же уже есть высшее ветеринарное образование! Не понимаю…

– В Тимирязевской академии мне дали отличное образование, которое больше направлено на практическую деятельность, – спокойно принялась объяснять Аня, – а там, в Лондоне, у меня будет возможность заниматься наукой. Специфика в разных учебных заведениях тоже разная, понимаешь?

– Ты это серьезно? – Максим все еще отказывался верить услышанному.

– Абсолютно, – кивнула Аня. – Я решила подтянуть свой английский. К тому же я буду готовиться по программе для поступающих, которую мне уже прислали из Королевского ветеринарного колледжа.

– А как же… – начал было Максим.

– Макс, я хочу уехать, – перебила его Аня. – ты должен понять. Последние месяцы мне очень тяжело дались. Каждый день, пока тебя не было дома, я тут думала-думала-думала… Я вымоталась. И единственное, что мне сейчас хочется, – это учиться. Я попробую поступить?

– Ну да, конечно…

Максим был очень огорчен тем, что Аня опять поступала по-своему.


И она начала заниматься подготовкой к поступлению.

Это было счастливое время. Иногда Ане казалось, что она – ученица одиннадцатого класса, у которой на носу экзамены. Разница заключалась лишь в том, что не было страха перед неизвестностью, что за плечами были студенческие годы и опыт практической работы. «Нет, не зря я ставила клизмы собакам и оперировала морских свинок! Не зря была укушена лошадью, – радостно думала девушка. – Как легко ложится теория на хорошую практику!»

Дело было не только в том, что она ехала учиться за границу, а в том, что она получала еще один навык – обучение на чужом для нее языке. И, как всякий новый навык, новое умение, это вселяло в нее определенное чувство гордости и свободы.

Год пробежал быстро. Наступило время отъезда в Лондон. В аэропорту Аню провожал Максим. Лицо у него было, как у человека, который ел сладкую сливу и внезапно обнаружил там червячка. Разочарование, обида и стремление предостеречь Аню от глупостей – все это «прочитывалось» без труда.

– Не волнуйся. Я поступлю и сразу же вернусь. Занятия ведь начнутся не раньше осени. Мы успеем обо всем переговорить, – попыталась приободрить его Аня.

В ответ Максим лишь глубоко вздохнул.

Уезжала Аня легко – ей казалось, что нет ничего проще, чем выполнить то, что она задумала…


Все недолгое время, проведенное в Англии, Аня Спиридонова ни разу не задумалась о поражении. Девушке казалось, что с ее трудолюбием, упорством и преданностью профессии взять эту высоту будет достаточно просто. Английский язык, который она изучала с детства и который усовершенствовала в период подготовки, был хорошего уровня, он позволял свободно общаться и слушать лекции. Аня очень быстро поняла, что ее опыт превосходит опыт других поступающих – еще только двое до поступления проработали на ферме и в ветлечебнице. Аня старалась быть внимательной и быстро уяснила, что умничанья здесь не любят, что полагается отвечать только на строго поставленный вопрос, даже если ты можешь рассказать гораздо больше.

Она почти не выходила в город, проводя все время за учебниками. Только уже поздно вечером в качестве прогулки она совершала переход через большой мост и бульвар, чтобы оказаться в большом освещенном кафе, там поужинать и позвонить Максиму и маме. Голос Максима, когда он снимал трубку, напоминал голос пенсионера, который боится телефонных хулиганов.

– Да-а-а? – грубовато-настороженно произносил он и замолкал, словно опасаясь, что из трубки сейчас раздастся выстрел.

– Макс, в чем дело? Ты кого-то боишься? – как-то спросила его Аня.

– Почему боюсь?! Откуда ты взяла, что боюсь?! Что ты в самом деле говоришь?! – голос вдруг приобрел звонкость и вместе с тем враждебность. Аня всегда чувствовала себя страшно виноватой, что она сейчас здесь, в Англии, сдает экзамены, а несчастный Максим страдает от одиночества в Москве.

– Макс, я скучаю, – на всякий случай в середине или конце каждого разговора произносила Аня.

– Ну, допустим, я тоже, – отвечал ей сурово Максим, – и что из того? Ты же сейчас не возьмешь билет на самолет и не прилетишь в Москву.

Аня в ответ начинала что-то лепетать про то, как она мечтает поступить в колледж, каким радостным будет ее возвращение, как хорошо, что Максим понимает ее. (Хотя на самом деле она чувствовала, что он совсем не понимает!) И всегда в интонациях ее голоса звучало извинение за самовольное решение и отъезд. Максим реагировал на ее невнятный лепет каждый раз одинаково: просто молчал в трубку. Аня представляла его лицо в эти моменты – оно казалось ей мордашкой надутого капризного ребенка. Сворачивая разговор, Аня долго прощалась, стараясь развеселить и взбодрить Максима, но разговор они прекращали в разных тональностях. Тональность Ани была заискивающей, хотя и с надеждой на понимание, а тональность Максима – суровой. Таким образом он давал понять, что терпит дурь подруги из последних сил. «Неужели нельзя хотя бы сделать вид, что он меня понимает? Просто чтобы расстаться по-доброму, со спокойной душой», – думала Аня, после разговора заказывая себе легкий ужин. Завершив ужин, она еще долго сидела в кафе. В этой чужой стороне, куда девушка приехала по собственному желанию, ей иногда очень нужно было побыть среди шумной толпы, услышать, увидеть людей, попытаться почувствовать хотя бы мимолетную сопричастность с ними.

Накануне экзамена Аня опять позвонила в Москву. Она не волновалась, но ей вдруг захотелось услышать: «Ты просто молодец! Даже если не поступишь – все равно молодец. Решиться на такое, столько заниматься, проявить упорство, настойчивость – на все это не каждый способен. Я горжусь тобой, Аня!» Ей хотелось, чтобы ее похвалили.

– Ты скоро возвращаешься? – это были первые слова Максима. И подразумевали они Анино поражение. Действительно, что толку сидеть в Лондоне, если она провалила экзамен…

Аня ничего не ответила. Она помолчала, как будто бы вдруг возникли проблемы со связью, потом тихо повесила трубку.

Да, действительно, экзамен она не сдала. Уже после, когда гнев и отчаяние улеглись, девушка поняла, что ее вины тут особо нет. Разыгравшиеся волнение, внезапные ошибки в английском, терминологическая путаница и какая-то хитрая политика, согласно которой активно привечали абитуриентов из бывших метрополий, – все это вдруг совпало. И Анна Спиридонова должна была возвращаться в Москву…