К ее стыду, у нее не возникало ни одной мысли о Хорасе Эйбле. Она знала, что все равно выйдет за него замуж. Но Коуди Сноу с его сильными загорелыми руками, волевым подбородком, с его завораживающими проницательными глазами, которые, казалось, бросают вызов, — о нем она думала постоянно.

А он больше не хочет пускать женщин в свою жизнь, он не жалует их так же, как она — мужчин. Однако когда они бывали вместе, между ними, казалось, возникали электрические разряды, столь же опасные, как молнии, сверкающие в небесах над прерией.

— Готово, — сказал он.

Когда она повернулась к нему, его плечи бугрились под рубашкой — плечи такие же твердые, как скала, у которой они стояли. Саржевые брюки плотно облегали его бедра, врезаясь в промежность и образовывая глубокое «V».

— Что? — прошептала она, чувствуя, что вот-вот упадет в обморок. Заметив капли пота в его темных волосах, Перрин вдруг поняла, что она не в состоянии думать ни о чем другом.

— Ваши инициалы, — ответил он, глядя на ее губы. Она уставилась невидящими глазами на свежие зарубки на камне.

— Да, — прошептала она, подавшись к нему. — Да, благодарю.

— Перрин. — Он произнес ее имя так тихо, что только она могла услышать. Но то, что она услышала в его голосе, заставило ее затрепетать.

— Мистер Сноу! — раздался женский крик.

Они вздрогнули от неожиданности. Потом повернулись к Тии Ривз, которая карабкалась к ним по скалам. Уна Норрис следовала за ней. Миловидное личико Тии раскраснелось от жары.

— Не вырежете ли вы наши инициалы на скале? — весело улыбнулась Тия, поправляя тесемку полотняной сумки с альбомом и карандашами. — За ваши труды я подарю вам мой набросок горы Чимней-Рок.

Лишь заметив пристальный взгляд Уны, Перрин поняла, как близко от нее стоял Коуди, поняла, как может быть истолкована эта близость.

Густо покраснев, она еще раз поблагодарила его за вырезанные инициалы, потом пробормотала что-то неразборчивое Тии и Уне и скрылась в толпе у подножия скалы.

Перрин отдавала себе отчет в том, что отправилась на эту экскурсию вовсе не для осмотра Чимней-Рок и не для того, чтобы прочесть имена, вырезанные на скалах.

Она пришла в надежде увидеть Коуди, провести с ним наедине несколько минут. И это была не первая ее попытка остаться с ним с глазу на глаз.

При мысли о том, что она не в силах не думать о Коуди Сноу, у Перрин защемило сердце — ведь ей предстояло выйти замуж за другого. Но она ничего не могла с собой поделать. Ее женское естество не понимало, что Коуди ей недоступен.

Удовольствия от прогулки в погожий денек как не бывало. Перрин захотелось плакать. Возможно, Августа была права, когда обозвала ее шлюхой.

Глава 11

Из моего дневника.

Июнь 1852 года.

Мы прошли всего только шестьсот миль, но мы больше не можем притворяться, что нам нипочем трудности, отсутствие уединения, грязь, недостаток здоровой пищи, ужасная погода и всевозможные неудобства этого утомительного путешествия. Иногда я жалею, что поехала. Отец хотел этой свадьбы. Теперь я уже не уверена, что и я хочу того же.

Люси Гастингс.


Мем с ужасом смотрела на Люси. В призрачных тенях, отбрасываемых трепещущим пламенем фонаря, кожа Люси, казалось, сморщилась; она плотно обтягивала кости, так что отчетливо были видны все впадины и выпуклости черепа. Слезы катились из глаз девушки, когда начался новый приступ судорог. Люси корчилась в конвульсиях.

— Так пить хочется, — выдохнула она с усилием. Глаза ее были воспаленными и влажными. Трясущейся рукой Мем поднесла кружку с водой к растрескавшимся губам Люси, потом стерла губкой пот с ее лба. Лихорадка сотрясала изможденное тело девушки, и она беспрерывно дрожала. Люси то натягивала на себя одеяла, то отчаянно пыталась откинуть их. Она прошептала:

— Я умираю.

— Ш-ш-ш! Молчи, не трать понапрасну силы.

Вернулась Сара, которая ходила выливать ведро с рвотными массами, и тихонько забралась в фургон. Она заменила бадью на полу рядом с головой Люси и осмотрела ее посиневшие лицо и ногти. Переглянувшись с Мем, Сара скорбно поджала губы и покачала головой.

Мем внимательно посмотрела на Люси. Она была в полном недоумении: еще утром лицо Люси было свежим и розовым, а глаза — светлыми и ясными. Девушка подоила корову и повесила ведро в задок фургона, чтобы молоко взбивалось в масло. Затем сложила палатку. Большую часть утра Люси правила мулами, а Сара тем временем раскатывала тесто для пирожков, сидя рядом с ней.

В полдень на привале Люси пообедала, несмотря на начавшиеся боли в желудке и понос. Сразу после полудня Мем заметила, что Люси несколько раз выбиралась на подножку фургона и спрыгивала на ходу, рискуя угодить под колесо, — фокус, которому они все научились, чтобы выпрыгивать из фургона не останавливаясь.

Когда Люси не возвратилась после очередного прыжка с подножки, Сара забеспокоилась и вывела свой фургон из ряда, что было довольно необычным событием, поэтому Коуди Сноу прискакал незамедлительно. Узнав, что Люси не вернулась, он поехал за ней с Майлзом Досоном. Они нашли Люси в миле от фургона. Девушка лежала у дороги в рвотной луже и была слишком слаба, чтобы подняться на ноги.

Теперь, восемь часов спустя, Люси Гастингс умирала.

Сара присела на низкую скамеечку рядом с кроватью, которую устроили для Люси в фургоне. Она коснулась руки Мем и шепотом сказала:

— Нет смысла в том, что мы обе здесь сидим. Пойди отдохни.

Мем тихонько вздохнула:

— Я просто не могу поверить… Все это так неожиданно!

— С холерой всегда так.

Приподняв одеяла, Сара брызнула уксусом на горячие кирпичи, которые принесла Перрин несколько минут назад. Затем подоткнула одеяла и внимательно посмотрела на больную. Пот градом катился по лицу Люси. Девушка стонала и шепотом просила пить. Потом повернулась на бок, и ее вырвало в ведро.

Люси в изнеможении откинулась на спину. Губы ее шевелились, но с них не слетало ни звука.

— Молитесь за меня, — выдохнула она наконец.

Обливаясь слезами, Мем прошла в конец фургона и спрыгнула на землю. Опершись о задние колеса, она глубоко вздохнула, вбирая в легкие прохладный ночной воздух. Ее мутило от кислого запаха рвоты, пота и поноса, от запаха смерти. Она все еще видела перед собой посиневшее тело Люси.

Мем осмотрелась, прислушалась. Почти весь лагерь был на ногах, лишь немногие забрались в свои палатки. Коуди Сноу и Гек Келзи стояли рядом с фургоном с оружием. Они курили и тихо переговаривались с мужчинами, которые несли ночную вахту. Глянув в сторону костра Копченого Джо, Мем увидела, что и Копченый не спал, он наливал кофе Перрин, Хильде, Бути и Уне. Женщины сидели на бревнах вокруг костра, уставившись на пламя. Кто-то расхаживал по лагерю. Какие-то фигуры скользили между фургонами, переговариваясь приглушенными голосами. Никто не спал этой ночью.

Стоя у задка фургона Люси и Сары, Мем терла пальцами виски, стараясь унять головную боль, и прислушивалась к тихим стонам умирающей Люси, к невнятному бормотанию Сары, читавшей молитвы. Ночной ветерок разносил над лагерем взволнованные голоса мужчин и женщин.

Мем потерла глаза тыльной стороной руки и отошла от фургона. Она понимала, что ей едва ли этой ночью удастся заснуть. Но ей не хотелось присоединяться к женщинам, сидевшим у костра, и она направилась к тополиной рощице — к темным и серебристым теням, вырисовывавшимся в свете полумесяца.


— Разве можно уснуть, когда вокруг бродит толпа народу? — жаловалась Августа, выбираясь из своей палатки. Вытащив из-под шали свою толстую белую косу, она приблизилась к костру, чтобы согреться.

Кора внимательно смотрела в голландскую печь, поставленную на угли.

— Все подтвердилось. Люси Гастингс умирает от холеры, — сказала она дрожащим голосом.

— Что, черт побери, ты здесь делаешь?

— Я жарю кукурузные лепешки. И Уинни тоже. Хильда дала немного масла, а Тия — пчелиный мед в сотах. — Кора передвинула крышку духовки и откинула со лба кудрявую прядь темных волос. — Будет долгая ночь. Все проголодаются.

Августа скрестила на груди руки. Она подумала о том, что Кора Троп слишком уж по-хозяйски распоряжается ее провизией. Если бы Августа не нашла золото Иглстонов, она была бы вне себя при одной мысли о том, что ей придется кормить весь лагерь. Но она нашла деньги Иглстонов. Теперь это были ее деньги. «Временно», — тотчас вспомнила Августа. По крайней мере до тех пор, пока она не удостоверится, что Иглстоны не оставили законных наследников.

После того как Августа увидела записку, оставленную у Чимней-Рок, она постоянно думала об Иглстонах и их возможных наследниках. В записке не говорилось: жду сообщений о моих родителях или о дяде и тете. Записка вопрошала об Иглстонах, как будто спрашивали о друзьях или случайных знакомых. Августа склонялась к мысли, что, по всей видимости, у Иглстонов не было наследников.

— Ты хотя бы спросила у меня разрешения, прежде чем раздавать мои припасы, — сказала она нахмурившись. Кора слишком много на себя стала брать в последнее время, забывала, кто кого нанял.

Через неделю караван прибудет в форт Ларами, и Августа раздумывала: не оставить ли Кору в форте, не нанять ли другую служанку? Окончательное решение, конечно, будет зависеть от возможности такой замены. Глядя на пламя костра, бросающее отблески на угрюмое лицо Коры, Августа внезапно решила, что непременно наймет другую служанку. Даже если новая девушка окажется такой же угрюмой, как Кора, все равно это будет не Кора. Новая служанка не посмеет смотреть на Августу так, словно старается заметить признаки стыда или вины на лице своей хозяйки.

Поправив шаль на плечах, Августа присела на складной стул и протянула руки к огню. От запаха кукурузных лепешек рот ее наполнился слюной.

— Ты не слыхала, остальным-то не грозит опасность? — Именно это опасение не давало ей заснуть. Августа считала, что женщины, которые ухаживали за Люси, сошли с ума. Подвергать себя такому риску! Если холера распространится в караване, это будет их вина. Но для тех, кто заболеет и умрет, это слабое утешение.

— Я слышала разговор мистера Сноу с мистером Коутом, — ответила Кора. — Как я поняла, Люси напилась плохой воды. Вот почему она заразилась. Во всяком случае, мистер Коут обходил всех и спрашивал, не черпали ли мы воду из лужи около какого-то старого лагеря, знаете, там, где мы останавливались прошлым вечером. Он думает, что Люси попила воды из той лужи либо прошлым вечером, либо сегодня утром. Августа замерла. Брови ее поползли вверх.

— Меня он не спрашивал!

— Я ответила за вас. Я знаю, что вы никогда не пьете воду из лужи. Кто угодно, только не вы.

— Ну, ты права. Но я могла бы… Ему следовало бы спросить непосредственно меня.

— Может быть, мистер Коут не любит, когда его оскорбляют. — Пламя костра отражалось, словно огненные точечки, в темных глазах Коры. Она криво усмехнулась. — Конечно, я понимаю, что к чему. Разве вы признаете, что неравнодушны к этому мужчине?

Августа вскочила на ноги, в ярости сжав кулаки.

— Как… как ты смеешь?! Как… — Августа задохнулась от гнева. Она стояла так близко к костру, что ее подол лишь чудом не загорелся. — Я больше не стану терпеть оскорбления! Когда мы приедем в форт Ларами, я высажу тебя. Я собиралась дать тебе денег, чтобы ты смогла добраться до дома, но твой поганый язык заставил меня изменить решение. Мне все равно, умрешь ты с голоду на улице или будешь продавать себя солдатам! Ты заслужила все, что с тобой произойдет!

Она видела, как ухмылка исчезла с лица Коры. Та медленно поднялась на ноги. Августа же была в такой ярости, что хотела ударить девчонку, надавать ей пощечин. Но она дала себе слово не проявлять эмоций, недостойных Бондов, и твердо решила сдержать это обещание. Повернувшись на каблуках, Августа пошла прочь от костра, прочь от лагеря и от соблазна ударить Кору. Она не останавливалась, пока не дошла до ряда высоких тополей. Глянув через плечо и удостоверившись, что огни лагеря все еще видны и ей не грозит опасность заблудиться, Августа приподняла юбки и взобралась на небольшой холмик. С самой высокой точки она видела широкие просторы Платт, текущей через залитые звездным светом равнины, словно широкая серебряная лента. И, как многое другое, вид реки был обманчив. На дне неглубокой, даже мелкой Платт таились зыбучие пески. К тому же воды этой реки были непригодны для питья: грунты Платт содержали слишком много щелочи, что грозило отравлением и людям, и животным. Прислонившись к стволу дерева, Августа смотрела на лениво текущую воду; ей вдруг пришло в голову, что она, эта река, такая же, как Кора, — предательская, с грязными помыслами и ядовитая.

— Вам не следует отходить от лагеря так далеко, мисс Бойд. Особенно в одиночестве и по ночам.

Августа вздрогнула, сердце ее бешено заколотилось. Повернувшись, она внимательно оглядела стволы деревьев, пытаясь увидеть говорившего.