Он стоял так близко, что она не могла не почувствовать силу его желания. Его восставшая плоть прижималась к ней, и каждая эрогенная зона ее тела отвечала на недвусмысленное послание.

– Ты хочешь меня из-за ребенка, вот и все, – покачала она головой.

Его рот был волшебным орудием пытки, оставлявшим горящие следы поцелуев на ее губах, щеках и подбородке.

– Это не имеет ничего общего с ребенком. – прорычал он, принимаясь ласково тереться носом и губами об ее подбородок. – А теперь прекрати все эти глупости и поцелуй меня.

Хрипло застонав, она подчинилась. Он завладел ее губами, язык толкнулся в сомкнутые зубы. Жар расплескался по венам и разлился по телу жидким медом, растопив почти все возражения и запреты. Она снова пала жертвой обессиливающей слабости. Восхитительного забытья, которое находила только в его объятиях.

Бесстыдное мурлыканье вырвалось из ее горла, а руки инстинктивно сжались на его спине.

Он вздохнул ей в губы:

– Да, Лейни. Не сдерживайся. Доверься мне. Приди. Как пришла в ту ночь.

Он нежно поцеловал ее вспухшие губы и шептал слова искушения. Пока ее не охватила безумная потребность. Когда она беспокойно окликнула его, он стал заниматься с ней любовью своим дерзким языком.

– О господи, – вздохнула она через несколько минут, когда его язык увлажнил ее верхнюю губу росой их поцелуя. – Зачем ты делаешь со мной это?

Он предпочел не понять.

– Потому что ты великолепна, молода и свежа. Потому что прекрасно выглядишь, восхитительна и бесподобна на вкус. Потому что однажды ты впустила меня, и теперь у тебя в животе мой ребенок.

– Я не это хотела сказать.

– Знаю. Но таковы факты, – прошептал он, чуть касаясь губами уха. Даже его дыхание было лаской. Она в безумном самозабвении откинула голову…

Зеленое платье с кремовым воротничком застегивалось спереди перламутровыми пуговками и немного расширялось книзу. Во время их разговора он успел расстегнуть несколько пуговиц. Но когда сунул руку за расстегнутый ворот и стал ласкать едва прикрытые нейлоном груди, лихорадка мгновенно прошла, и Лейни застыла в его объятиях.

– Нет! – со страхом запротестовала она, хотя не пыталась вырваться.

– Лейни, нет ничего дурного в том, что любовники ласкают друг друга, – мягко убеждал он.

– Мы не любовники.

– Ошибаешься. Ты носишь под сердцем моего ребенка. Я касался более интимных мест, чем это.

Он нежно поцеловал ее в губы.

– Я хочу касаться тебя. Сжимать твои сладкие грудки.

– Невозможно, – слабо протестовала она, наслаждаясь прикосновениями его теплой руки.

– Я уже сжимал их. Прошлой ночью. Целовал тебя. Сюда.

Большой палец легонько провел по ее соску, который немедленно затвердел.

– Касался тебя языком.

Она едва сдержала стон, прижавшись лицом к рубашке, пахнувшей Диком. Ощущая текстуру волос, покрывавших его грудь.

– Я прошу у тебя одного. Разрешения коснуться тебя. Прошлой ночью было темно, и мы лежали под одеялами. Я хочу видеть и трогать тебя при свете. Чувствовать свои руки на твоей коже. Видеть твои руки на своей коже…

Он зарылся в ее шею носом и губами, лаская языком ухо. Но она почему-то не боялась. Наоборот, страхи таяли. Тело пробудилось для новых ощущений, испытанных ею всего однажды. Смутные и туманные тогда, теперь они становились все ярче. И она эгоистично, почти лихорадочно стремилась пережить их снова и снова, прежде чем они исчезнут. Груди налились и отяжелели, и причина не в беременности! Соски упирались в лифчик и пульсировали желанием.

Когда язык Дика вновь ворвался в ее рот, последние колебания растворились. Напряжение словно вытекло из нее, и она растаяла у него на груди. Он немедленно ощутил перемену.

– Милая, тебе никогда не придется бояться меня. Никогда.

В этот момент она тоже так считала. Ее руки скользнули за ворот его сорочки и обвили шею.

Она прильнула к нему, приняв его мужскую твердость в мягкую ложбинку своей женственности. Что происходило каждый раз, когда она была с ним? Почему она так реагирует только на этого мужчину и ни на кого другого?

Она не могла сказать. Ответа не было. И не хотелось его искать. Потому что их губы слились, а его рука пробралась в чашечку лифчика, чтобы вознаградить ее плоть ощущениями его ладони и кончиков пальцев.

Он медленно отстранился, сжав напоследок ее грудь, прежде чем поправить чашечку и поднять голову. Глядя ей в глаза, он застегнул пуговицы. В глазах Лейни светились невысказанные вопросы.

– Это процесс обучения, – пояснил он, едва касаясь губами ее губ. – Я учу тебя доверять мне. Не сразу. Постепенно.

Он прерывисто вздохнул.

– И я, и молния моих джинсов претерпели в процессе этого урока невыносимое напряжение.

Она залилась яркой краской и потупилась. Он рассмеялся, крепко обнял ее и стал укачивать.

– Ты прелестна. Подумать только, почти семь месяцев беременности, а судя по скромности, ты никогда не была с мужчиной.

– Я почти этого не помню.

Он оттолкнул ее и вынудил встретиться с ним глазами. Обвел пальцем ее нижнюю губу, все еще распухшую от поцелуев.

– Помнишь, – пробормотал он.

Настроение его мгновенно изменилось. Он показал ей на дверь спальни, шлепнул и приказал:

– Иди переоденься во что-нибудь поудобнее, пока я разложу по тарелкам еду.


Они очень весело пообедали и, загрузив посуду в машину, поехали и купили елку на площадке клуба «Оптимист». Лейни объявила, что она слишком велика для их дома, а Дик обозвал ее Скруджем – имя, которое казалось еще более подходящим, поскольку он узнал, что у нее вообще нет украшений. Он практически скупил в универмаге все запасы электрогирлянд, шаров и мишуры.

Следующие несколько дней были самыми необыкновенными в жизни Лейни. Дик каждое утро приносил ей завтрак в постель. Баловал до безобразия. Не слушая протестов, обучал ее пользоваться всеми гаджетами микроавтобуса.

– Зачем мне учиться водить этот механический Диснейленд? Возьмешь его с собой, когда вернешься в Нью-Йорк.

– Никто из живущих на Манхэттене не держит машину.

– Как насчет этой?

Она показала на «Кадиллак».

– Я взял его напрокат в Талсе, пока ездил по всему городу в поисках тебя.

Она мгновенно замолчала и согласилась водить новую машину. Кроме того, старая таинственно исчезла, и даже динамитом нельзя было вырвать у Дика сведения о ее местонахождении.

Они купили приданое для младенца и новое покрывало для гигантской кровати. Дик, как всегда педантичный, заказал белье и одеяла, которые доставили вместе с покрывалом.

– Как мило с твоей стороны позволить мне выбрать покрывало! – съязвила Лейни.

Он закрыл ей рот поцелуем, отчего другие покупатели замерли и уставились на них.

– Я так люблю, когда твои губки надуты, – прошептал он.

Смущенная веселыми взглядами, она пробормотала уголком рта:

– Напомни мне никогда больше не дуться.

– Я просто нашел еще одну причину поцеловать тебя.

Каждый раз, когда они куда-то ехали, он обращался с ней, как с вазой драгоценного фарфора, которая может разбиться в любую минуту. Его рука всегда обнимала ее или поддерживала под локоть. Он осаждал ее вопросами о здоровье и самочувствии.

– Ты устала… Спина снова болит… Щиколотки распухли… я обязательно расспрошу обо всем доктора Тейлора.

Она перестала требовать, чтобы он ушел. И даже не могла понять своего решения позволить ему остаться. Но знала одно: уютный дом стал еще уютнее, когда в нем появился мужчина. Ей нравился аромат его одеколона, разлитый по ванной. Идущий от простынь. Нравился даже соленый пряный запах его пота, когда он бегал по утрам или играл в рэкетбол. Для Лейни такая откровенная мужественность была внове, и она не находила ее отталкивающей. Ей был приятен даже шум, который он производил, когда одевался в спальне, даже дружелюбное молчание, когда они смотрели телевизор или читали рядом у огня.

Дни проходили в ленивом покое, совершенно для нее новом. Он не пробовал затащить ее в постель, и она была слишком сбита с толку, чтобы понять, как к этому относиться. Он вообще редко касался ее, если не считать нежного поцелуя или дружеских объятий. Каждую ночь он прижимал ее к себе и гладил живот, когда ребенок не давал спать, но не пытался заняться любовью. Она привыкла к его телу, его надежным рукам, звукам тихого дыхания.

Совместное существование требовало большей близости.

Как-то утром она нетерпеливо постучала в дверь ванной. Он открыл дверь, стоя в полотенце, обернутом вокруг бедер. Капли воды бриллиантами сверкали в густых волосах на его груди. Влажные седые волосы липли к голове.

– Что случилось? Неважно, – быстро поправился он, протягивая руки. – Я знаю.

Он быстро освободил для нее ванную.

Когда она вышла, он стоял у бюро спиной к ней и натягивал плавки. На секунду она онемела, потрясенная мужским совершенством его тела. Она наблюдала игру мышц на бедрах и ягодицах, сейчас обтянутых хлопчатым трикотажем. И тихо ахнула, но позже выругала себя за то, что не сдержалась.

Услышав ее, он повернулся.

– Все сделала? Могу снова идти в ванную?

Она энергично закивала и почти выбежала из комнаты. Ладони взмокли, сердце колотилось.

Она позволит ему остаться. И хотя не сама принимала решения, но потерпит, пока не родится ребенок. И тогда настоит на своем. Как только малыш появится на свет, он вернется в Нью-Йорк, а она – к прежней жизни. Они достигнут соглашения и будут поочередно воспитывать ребенка.

Он останется, если будет вести себя прилично. Но она отказывается любить или зависеть от него.

– Напомни мне повысить миссис Томас жалованье. Никогда не ел лучшей начинки.

– В здешних местах она называется гарниром, и секрет – в количестве добавленного шалфея, – пояснила Лейни.

Сегодня был сочельник, и они все еще не встали из-за праздничного стола. Хотя были сыты. Прислуга приходила вчера и приготовила все, так что им осталось только сунуть готовое блюдо в духовку и выставить таймер.

– Ну, раз ты такая умная, может, я сэкономлю на ее жалованье и позволю тебе заняться хозяйством!

– Давно следовало это сделать, – буркнула Лейни, вставая и принимаясь ставить грязную посуду на поднос.

– Ни за что! – рассмеялся Дик. – Тем более что ты вот-вот начнешь новый семестр. Вряд ли я смогу уговорить тебя не возвращаться в школу.

Руки Лейни застыли над подносом. Она в ужасе уставилась на Дика:

– Даже не думай об этом!

Он сокрушенно покачал головой.

– Именно этого я и боялся.

– Что бы ты там ни думал, но моя работа важна!

– Я…

– У меня степень магистра, ради получения которой я много и упорно работала. И я люблю детей. Начальная школа, возможно, наиболее критична…

– Лейни, я не спорю, – тихо заметил он.

Лейни проглотила конец тирады и сказала уже более спокойно:

– Я очень люблю свою работу Для меня она важна. Пока…

Она хотела сказать «пока не появился ты», но передумала.

– До… до ребенка… школа – все, что у меня было. Я хороший преподаватель и хочу всегда этим заниматься.

– Я подшучивал над тобой, когда предлагал сидеть дома. Но все-таки думал, что в этом случае тебе будет легче переносить беременность.

Она покачала головой.

– Тогда время будет тянуться медленнее.

Он стал помогать ей убирать со стола.

– Когда ты вернешься в школу?

– Через день после Нового года.

– А когда следующие каникулы?

– В марте. Думаю, тогда и родится ребенок.

– И никакого отпуска до родов?

Его вопросы были немного слишком небрежны, немного слишком коварны, слишком походили на предварительное прощупывание очень умного адвоката перед решающим допросом.

Лейни мгновенно насторожилась. Осторожно поставив бокал на поднос, она посмотрела ему в глаза.

– Почему? Почему ты спрашиваешь об отпуске?

Дик беззаботно пожал плечами:

– Пытался решить, когда нам лучше пожениться.

6

Дик ожидал реакции. И получил больше, чем рассчитывал. При упоминании о свадьбе Лейни сильно побледнела и едва не выпустила из рук поднос. Глаза, в которых появилось нечто вроде панического ужаса, едва не выпали из орбит. Грудь под легкой туникой, надетой вместе с брюками для беременных, тяжело вздымалась.

– Я никогда не выйду замуж, – выдавила она. – Ты и без того все здесь делаешь по-своему, но поймите, мистер Сарджент, я никогда не выйду за вас. И вообще ни за кого.

Она развернулась и направилась на кухню.

Дика затрясло. Но только на минуту. Первым порывом было ринуться за ней и потребовать объяснений. Но вспомнив стальную решимость в голосе и напряженное лицо, он понял, что любое принуждение будет неверной тактикой. Лейни наотрез отказала ему, и всякий допрос заставит ее отступить в невидимый, но тем не менее достаточно реальный угол, где она часто скрывалась. За последние несколько дней он ухитрился выманить Лейни из раковины и теперь боялся хоть чем-то нарушить едва установившееся хрупкое равновесие и потерять с таким трудом завоеванное доверие.