Кулак с силой влепился в открытую ладонь.

– Мне абсолютно все равно, даже если бы ты кормила их грудью у всех на виду отсюда до самого Нью-Йорка! Причина, по которой я согласился на предложение доктора Тейлора отнять их от груди, очень проста: я видел, что ты совершенно измучена и истощена! Слишком дорого стоило твоему телу кормление грудью! Тодд – обжора, и молока на обоих не хватало! Так лучше для всех.

Она знала, что Дик прав. Но не хотела это признать.

– Им нужно быть здесь, со своим педиатром.

– Мы можем взять с собой их медицинские карточки. В Нью-Йорке сотни квалифицированных докторов.

– Опять о своем! Пойми, я не хочу жить в Нью-Йорке!

– Я уже говорил, что ищу дом в Коннектикуте. Там чудесно и природа почти не отличается от здешних мест. Моя семья живет там.

– А пока нам придется обитать в твоей квартире. Не хочу, чтобы мои дети находились на улицах Манхэттена.

– Они совсем крошки! – неверяще рассмеялся он. – И не станут гулять по улицам. Кроме того, Нью-Йорк далеко не так опасен, как считают люди. Все эти истории о несчастьях с невинными людьми по большей части преувеличены.

Ее глаза были такими же холодными и мятежными, как северное море.

– Правда? Взять хотя бы то, что случилось со мной.

Его лицо менялось постепенно, по мере того как ее слова просачивались в мозг. Лейни впервые в жизни видела его в таком бешенстве. По спине пополз озноб страха. Она отступила.

Но ничего хорошего это не дало. Он наступал на нее огромными шагами. Положил руку ей на затылок, намотал волосы на кулак и рывком притянул к себе. Другой рукой расстегнул блузку, сорвал и швырнул на пол. Теперь они стояли бедро к бедру, живот к животу, грудь к груди и дышали, как марафонские бегуны.

– Очевидно, ты не слишком хорошо помнишь ту ночь, – протянул он. – По крайней мере, не так, как помню я. Насколько мне известно, ты была не жертвой, а весьма рьяным участником. Умоляла взять тебя!

С каждым словом он опускал голову все ниже, пока не прижался губами к ее губам. Его язык ворвался в ее рот, как в завоеванный город. Он все сильнее тянул ее за волосы, откидывая голову назад. Поцелуй превратился в наказание.

Но его ярость так же быстро утихла. Он издал сдавленный звук, и губы стали нежными. Рука выпуталась из волос, стала гладить плечи и скользнула ниже. К застежке лифчика. Потом еще ниже Проникла за пояс ее джинсов, эластичную ленту бикини и стала ласкать гладкие полушария. В ее живот вжималось доказательство его страсти. Он оторвался от ее рта и проложил дорожку к ее уху. Дыхание было прерывистым и горячим.

– Лейни, почему ты заставляешь меня говорить подобные вещи?

Он вынул руку из ее джинсов, но его вздыбленная плоть по-прежнему прижималась к развилке ее бедер.

– Злишь меня, потому что отказываешься рассуждать разумно.

Он легонько сжал ее талию, стал ласкать груди.

– Я люблю тебя, Лейни.

Пальцы стали теребить ее соски.

– Люблю тебя.

– Вы всегда знаете, как найти нужные слова, не так ли, советник?

Он застыл. Резко отпрянул, взглянул ей в лицо и едва не отшатнулся.

– Считаешь себя самым умным? – прошипела она, поднимая блузку и надевая быстрыми, дергаными движениями. – Думаешь, что разгадал меня? Скажи ей, что любишь, и она упадет в твои руки, как спелый персик. Так ведь?

Он хранил каменное молчание.

– С той самой встречи в лифте ты делал со мной что хотел! Сначала воспользовался моей истерикой.

– О, дьявол! – прошипел он. – Ты опять? Неужели еще не отпустила себе грехи? Единственная безумная ночь за всю твою жизнь! Не ты первая, пора бы понять! Нечего пользоваться истерикой и опьянением как предлогом для того, чтобы делать все, что пожелаешь! Если бы мы встретились при других обстоятельствах, результаты были бы такими же! Я захотел бы уложить тебя в постель, а утром ты сбежала бы. Не смей винить меня в желании тебя утешить, когда ты в этом нуждалась, или валить всю ответственность на меня за то, что ситуация вышла из-под контроля!

Она облизала губы, стараясь взять себя в руки.

– Согласна, ты действовал исключительно из доброты, и я виновата в том, что произошло после того, как мы оказались в твоей квартире. И я не жалею о том, что мы занимались любовью. Потому что теперь есть Тодд и Манди. Но ты вломился в мой дом. В мою жизнь. Принудил к браку с тобой, чтобы наши дети родились законными. Теперь вообразил, что сможешь вкрадчивыми словами и нежными фразами уломать меня выполнить очередное твое желание.

– Ты закончила?

– Еще нет, – прерывисто выдохнула она. – Ты прав в одном. В молодости я отдала бы все за то, чтобы услышать, что мама меня любит. Но даже тогда эти слова были бы пустыми. Как и твои. В ее жизни я была не более чем необходимой принадлежностью, которой стала и для тебя. Хочешь поместить меня в одно из аккуратных маленьких отделений своей жизни и оставить меня там. Пока не будешь готов вынуть меня оттуда и немного поиграть.

– Неправда!

– Почему же ты ни разу не дал мне возможность выбирать? Любовь – это не только секс каждую ночь. Не только красивые слова. Любовь – желание дать женщине свободу, заставить почувствовать, что и она чего-то стоит, позволить любить в ответ!

– Ладно! – воскликнул он, разрезая воздух ладонью. – Все это прекрасно звучит, хотя на деле полная чушь! И ты это понимаешь. Я не собираюсь спорить с тобой о теории или психологии. Меня тошнит от всего этого. И еще больше от необходимости ходить на цыпочках вокруг тебя.

– В таком случае можешь вообще со мной не общаться.

Он тяжко вздохнул и поднял руки, словно сдаваясь. Долго смотрел на пятно на полу, словно собираясь с мыслями. А когда поднял голову, его лицо было откровенно умоляющим.

– Я не ведал такой сердечной боли, как ты, Лейни, потому что, сколько помнил себя, был окружен любящей семьей, которая давала мне уверенность. Однако я способен тебе сочувствовать. Знаю, что ты боишься.

– Я этого и не скрываю.

– Почему? Зачем так упорно держаться за свой страх, когда ты зашла так далеко? Ты сделала огромные шаги вперед, когда покинула тот мавзолей, который называла домом, и начала новую жизнь после того, как похоронила мать. Чувства, которые ты теперь испытываешь к отцу, показывают, что ты приняла эту часть своей жизни. Но не сдавайся сейчас!

Он протянул руку.

– Едем со мной, Лейни! Сделай последний шаг! Давай посвятим себя друг другу!

Она словно стояла на краю бездны. Не хотелось возвращаться туда, откуда она пришла. По другую сторону стоял Дик, обещая любовь и счастье. Но между ними кипели все ее страхи. Пересечь это бушующее море означало слишком большой риск. Она может упасть. Ее затянет в водоворот. Она хотела Дика при условии, что он останется здесь, где она в безопасности, где не будет ни требований, ни обязательств.

– Не я же уезжаю! – вскрикнула она. – Ты бросаешь меня, как мой отец бросил мать!

– Я не могу иначе, и ты это знаешь!

– Возможно, именно это он ей и говорил.

Протянутая рука Дика бессильно упала. Неужели она так низко его ценит? Разве он не сделал всего, что должен делать мужчина, чтобы дать ей счастье? Если она по-прежнему отказывается принять это счастье, что теперь будет?

– Тебе нужен выбор? – спросил он голосом таким же безжизненным, как его душа в этот момент. – Я дам тебе таковой. Завтра мне нужно вернуться в Нью-Йорк. Когда процесс закончится, я вернусь, заберу Манди и Тодда и увезу с собой. Поскольку ты не веришь, что я тебя люблю, можешь за это время выбрать, ехать с нами или нет. Но мои дети будут со мной.


Без него дом был ужасно пуст. Даже при всем беспорядке и шуме, производимом двумя здоровыми детьми, и суматошливой деятельностью миссис Томас. Лейни бродила по комнатам, как посетитель в музее, отрешенная, молчаливая. Смотрела, но не касалась. Атмосфера была как в прежнем доме.

Дик звонил несколько раз в день, чтобы узнать, все ли в порядке у близнецов, но чаще говорил с миссис Томас. А когда трубку брала Лейни, супруги были безукоризненно вежливы. Лейни спрашивала о процессе, Дик – о малышах. О личном оба не упоминали.

Получив разрешение доктора Тейлора действовать, но не переутомляться, Лейни принялась изнурять себя физическими упражнениями так усердно, что боялась что-то себе сломать или порвать. День, когда она влезла в самые тесные джинсы, был отмечен ее бурными аплодисментами и такими громкими воплями, что проснулись малыши.

Погода становилась теплее, и когда Лейни считала, что дороги безопасны, возила близнецов и миссис Томас к школе, чтобы дать полюбоваться на них бывшему классу. На любопытные вопросы о Дике она просто отвечала, что он вернулся в Нью-Йорк вести важный процесс.

Лейни пыталась занять себя делами. Но таковых было немного. Когда она намекнула Дику на то, что не нуждается в миссис Томас, тот властно оборвал ее и заявил, что прислуга останется. Он уже не раз говорил, как ему не нравится, что Лейни остается одна по ночам, поэтому она замолчала, опасаясь, что Дик наймет прислугу с проживанием в доме.

Она заполняла свои дни заботой о близнецах, но все-таки оставалась ужасно одинока. Мистер Харпер навестил ее, чтобы осведомиться насчет осеннего семестра. Лейни ничего определенного не ответила, объяснив, что не знает, будет ли работать.

– Может, позвонить позднее? В августе, например? – спросила она.

– Тут есть проблема. Мы хотим, чтобы все контракты были подписаны к середине июня. К тому времени вы должны дать мне знать.

Еще один предмет для размышлений в длинные ночные часы. Именно их было труднее всего вынести. Она лежала в постели, которую делила с Диком, и тосковала по нему. Так сильно, что ныла душа. Эта боль въедалась даже в кости.

Если бы кто-то сказал, что она, несмотря на близнецов, будет так одинока, Лейни не поверила бы. Но они не заполняли оставленной Диком пустоты. Каждый день она становилась все более апатичной. Казалось, ей все равно, что будет с ее жизнью. Это шокировало ее. Пугало до паники. Неужели именно это случилось с ее матерью?

Неужели она не любила дочь потому, что рядом не было никого, кто любил бы ее?

Покрытая потом Лейни села в постели. Похоже, это правда. Когда тебя никто не любит, в тебе не остается любви, чтобы дать окружающим. А если она несправедлива к собственным детям? Сама не понимая, что делает, лишает их того, чего ее лишила когда-то мать?

Наутро она была на кухне, когда зазвонил телефон. Ночь выдалась на редкость бессонной и несчастной, и она обрадовалась, когда солнце наконец взошло. Миссис Томас уже приехала и собирала белье в стирку. Близнецы, накормленные и вымытые, спали.

Она секунду смотрела на телефон, прежде чем взять трубку. Сердце сильно забилось.

– Алло.

– Доброе утро.

Слова упали в уши золотистыми каплями меда, чистого и теплого, сладкого и чувственного. Она вспомнила, как он впервые сказал эти слова, в то утро, когда она проснулась в его постели. Тогда он был для нее чужим. Но не теперь. Теперь он стал ее душой.

– Доброе утро.

– Думаю, заседание присяжных начнется в четверг. Так или иначе, приговор будет вынесен к пятнице, – начал он без предисловий. Она улыбнулась его всегдашней привычной уверенности и крепко сжала трубку. – Я скажу тебе только один раз, Лейни. Приезжаю в этот уик-энд. Хочу, чтобы ты собрала вещи.

Поколебавшись, он настойчиво добавил:

– Я забираю в Нью-Йорк тебя и детей.

– Черта с два! – весело бросила она, прежде чем положить трубку. И вскочила с широкой улыбкой на лице:

– Миссис Томас! Помогите мне собраться!

Та пришаркала на кухню:

– Вы сказали «собраться»? – обрадовалась она. – Значит, он приезжает за вами?

– Нет! Это я бегу к нему! Не отвечайте! – воскликнула она, когда телефон снова зазвонил. – Не отвечайте до конца дня! Пойдемте. У нас куча дел!

Пока миссис Томас атаковала ящики, где лежала одежда близнецов, Лейни заказала билеты. Через полтора часа чудо свершилось: они были готовы к отъезду. Миссис Томас позвала мужа и велела отвезти их в Талсу на машине Лейни. Они оставят машину в доме до дальнейших распоряжений. Дик вернул снятый напрокат «Кадиллак» перед отлетом в Нью-Йорк. Уже у терминала, после того как они сдали багаж, миссис Томас разразилась слезами, впервые осознав, что ее «детки», как она их называла, уезжают. Лейни понимала, что в число деток входит и она.

– Не забудете позвонить Дику?

Лейни опасалась, что ее план провалится и она будет стоять одна в аэропорту Ла Гуардия, держа на руках малышей.

– Нет! Как только самолет взлетит, я немедленно позвоню ему по междугородней линии, – выпалила миссис Томас. – Рейс 345 прибывает в Нью-Йорк в пять десять.

– А если он в суде, оставьте сообщение. Спасибо, миссис Томас. За все.

Она обняла плачущую женщину, пообещав увидеться, как только они вернутся, чтобы уладить дела с домом и мебелью, после чего вместе со стюардом, несущим Тодда, поспешила сесть в самолет, пока не успела передумать.