Джулия Куинн - Невинное развлечение

— Дети могут быть недобрыми, — пробормотал Гарри.

— Так же, как и взрослые. Во всяком случае, в моей памяти этот случай остался навсегда.

Они оба замолчали на несколько минут, а потом он сказал:

— Вы не закончили свой рассказ.

— Что вы имеете в виду? — не поняла она.

— Вы не закончили рассказывать о Миранде. Что вы сделали?

Она все еще непонимающе смотрела на него.

— Я не могу поверить, что вы ничего не сделали. Даже в одиннадцать лет.

Улыбка начала расплываться на Лице Оливии, становясь все шире и шире. Она чувствовала ее не только на щеках и губах, но и в своем сердце.

— Я как следует поговорила с этой девочкой.

— Больше ее не приглашали на ваш день рождения?

Она все еще улыбалась.

— Больше никогда.

— Могу поспорить, что такие, как она, вашего имени не забыли.

— Да уж, конечно.

— А ваша подруга, как говорится в пословице, смеялась последней — вышла замуж за будущего графа Радленда. В ваших краях был кто-либо более завидным женихом?

— Нет, не был.

— Иногда, — в задумчивости сказал он, — мы все же получаем то, что заслуживаем.

Оливия сидела рядом с ним, примолкнувшая и счастливая. А потом вдруг сказала:

— Я преданная и любящая тетя.

— У вашего брата и Миранды есть дети?

— Дочь Кэролайн. Она мое самое любимое существо на свете. Почему вы улыбаетесь?

— Мне нравится тон вашего голоса.

— А что с ним?

— Не знаю. — Он покачал головой. — Он такой… такой… Не знаю. Будто вы ждете, что сейчас подадут десерт.

Она рассмеялась:

— Мне придется научиться делить свою любовь пополам. Они ждут второго ребенка.

— Примите мои поздравления.

— Мне казалось, что я не люблю детей, но свою племянницу я обожаю.

Она снова помолчала, думая о том, как это приятно — быть рядом с человеком, с которым нет надобности искусственно поддерживать беседу, Но поскольку она никогда не умела долго молчать, она сказала:

— Вам следует навестить вашу сестру в Корнуолле и познакомиться со своими племянниками и племянницей.

— Согласен.

— Семья очень важна.

Прежде чем ответить, он молчал дольше, чем она ожидала.

— И с этим я согласен.

Но это прозвучало как-то неискренне. А может, ей показалось. Будет большим разочарованием, если он окажется человеком, для которого семья мало значит.

Но об этом ей думать не хотелось. Особенно сейчас. Если у него есть недостатки, или тайны, или что-то такое, о чем в данный момент ей не следовало знать, она и не хотела об этом знать.

Не сегодня.

Определенно не сегодня.

Они не могли оставаться в алькове весь вечер, и Оливия с большим сожалением встала, выпрямилась и, обернувшись к Гарри, сказала:

— Итак, мой друг, бросаемся в пролом.

Он тоже встал и внимательно посмотрел на нее:

— Вы говорили, что не любите читать.

— Не люблю, но это же фраза из «Генриха Пятого», исторической пьесы Шекспира, и мне при всем желании не удалось как-то ее обойти. — Почти с содроганием она вспомнила свою четвертую по счету гувернантку, ту, что полагала совершенно необходимым для юной девушки знать всех Генрихов. И почему-то в обратном порядке. — Поверьте мне, я пыталась.

— У меня создалось впечатление, что вы не были прилежной ученицей. Я прав?

— Я просто хотела, чтобы на моем фоне Миранда выглядела как можно лучше.

Не то чтобы Оливии не нравилось учиться, просто она возражала против того, что ее заставляли учить то, что ей не хотелось учить. Миранда, которую нельзя было оторвать от книг, напротив, была счастлива впитывать любые новые знания, которыми делилась с ней очередная гувернантка. Самым счастливым для Оливии было время, когда прежняя гувернантка уже покинула их, а новая еще не приступила к своим обязанностям. Тогда они с Мирандой были предоставлены самим себе. Вместо того чтобы заниматься зубрежкой, они играли в разные игры. Оливия никогда так хорошо не усваивала математику, как в тот период, когда не было никого, кто бы ее этому учил.

— Я начинаю думать, что ваша Миранда, должно быть, святая, — сказал Гарри.

— О, у нее бывают минуты взлета, — шутливо ответила Оливия. — Вряд ли есть люди, столь же упрямые, как она.

— Более, чем вы?

— Гораздо. — Она взглянула на него с удивлением. Разве она упряма? Импульсивна — это да, и частенько — безрассудна, но не упряма. Она всегда чувствовала, когда надо уступить. Или вообще отказаться.

Пока он оглядывал толпу, она наблюдала за ним. Каким он оказался интересным человеком! Кто бы мог подумать, что он обладает таким тонким чувством юмора? И что он такой обезоруживающе проницательный? Беседовать с ним было то же самое, что разговаривать с другом, которого она знала всю свою жизнь. Удивительно. Разве можно иметь в качестве друга джентльмена?

Она не могла себе представить, что может признаться даже Мэри, Энн или Филомене, что считает себя хорошенькой. Это было бы верхом самомнения.

Другое дело — Миранда. Она бы поняла. Но Миранда теперь редко бывала в Лондоне, и Оливия только сейчас начала понимать, как ей не хватает подруги детства.

— У вас такой серьезный вид, — заметил Гарри, и Оливия поняла, что в какой-то момент настолько погрузилась в размышления, что не заметила, что он, не отрываясь, смотрит на нее. Его взгляд был таким теплым и… притягательным.

Интересно, о чем он думает? И почему это ее волнует?

— Да нет, вам показалось, — ответила она, потому что видела, что он ждет от нее ответа.

Он снова внимательно вгляделся в толпу.

— Что ж. Пойдемте, поищем вашего князя?

Она была благодарна ему за то, что он переменил тему.

— Мне следует наконец угодить вам и заявить, что он не мой князь?

— Был бы вам премного благодарен.

— Хорошо. Он не мой князь.

— И это все? — разочарованно протянул он.

— А вы, верно, ожидали чего-то более драматического?

— По меньшей мере, — пробормотал он.

Она рассмеялась и вышла из алькова.

Сегодняшний вечер был замечательным. Она удивилась, что не сразу это заметила. Зал был полон народа, но в этом не было ничего необычного. Но что-то было иначе. Может, свечи? Может быть, их было больше или они светили ярче? Но весь зал был окутан каким-то теплым, ласкающим взгляд светом, и все люди выглядели красивыми.

И счастливыми.

— Он в дальнем углу зала, — услышала она за спиной голос Гарри. — Справа.

Его теплое дыхание у самого ее уха показалось ей странной, вызвавшей дрожь лаской. Ей захотелось отклониться назад, чтобы ощутить тепло его тела, а потом…

Она сделала шаг вперед. Что за опасные мысли? И они явно не имеют отношения к сэру Гарри Валентайну.

— Я думаю, что вам следует подождать здесь, — сказал Гарри. — Пусть он сам подойдет к вам.

Она кивнула.

— Он вряд ли меня видит.

— Скоро он вас заметит.

Его слова почему-то прозвучали как комплимент, и ей захотелось обернуться к нему и улыбнуться. Но она этого не сделала.

— Я должна стоять рядом со своими родителями. Это было бы более прилично, чем… В общем, более прилично, чем то, что я уже сделала в этот вечер. — Она взглянула на него — на сэра Гарри Валентайна, своего нового соседа и — что было невероятным — своего нового друга. — Спасибо вам за замечательную беседу.

— Не за что. Мне она тоже понравилась.

Но этот обмен любезностями показался Оливии слишком формальным, и ей не захотелось прощаться на такой ноте. Она улыбнулась ему, но не улыбкой, предназначенной для светских бесед, а настоящей, искренней.

— Вы не будете возражать, если я снова раздвину занавески на моем окне? Когда они задернуты, у меня в спальне ужасно темно.

Он негромко рассмеялся:

— Вы будете за мной шпионить?

— Только если вы будете надевать смешные шляпы.

— У меня есть только одна, и я ношу ее по вторникам.

Каким-то образом это показалось ей идеальным способом завершить их встречу.

Она попрощалась с ним и исчезла в толпе.

Не прошло и пяти минут, как Оливия увидела своих родителей, а князь Алексей Гомаровский нашел ее.

Ей пришлось признать, что князь был необычайно привлекателен. Он был красив не очень броской славянской красотой. Глаза голубые, а цвет волос в точности такой же, как у нее, что было удивительно — у взрослого мужчины белокурые волосы встречаются не часто. Но именно этим он выделялся из толпы.

А еще — телохранителем огромного роста, сопровождавшим его повсюду. Дворцы Европы небезопасны, уже успел он сообщить ей. Человек его положения не может путешествовать без телохранителя.

Оливия стояла между отцом и матерью, наблюдая, как расступается толпа, давая дорогу князю. Он остановился прямо перед ней, щелкнув каблуками на военный манер. Он держался необыкновенно прямо, и у нее появилось странное ощущение, что даже спустя много лет, когда забудутся черты его лица, она будет помнить то, как он выглядел — прямой и величавый.

Интересно, служил ли он в армии, подумала она. Гарри служил на континенте, и от русской армии его отделяла вся Европа, не так ли?

Впрочем, это не имело значения.

Слегка склонив голову набок, князь одарил ее улыбкой, которая была не то чтобы недружелюбной, а скорее — снисходительной.

А может быть, это просто была разница в культуре нравов. Она понимала, что нельзя судить поспешно. Возможно, в России улыбаются по-другому. Даже если это не так, он все же принадлежит к царской семье. Она не могла себе представить, что князь станет раскрывать свой внутренний мир кому попало. Может быть, он на самом деле приятный человек, которого никто не понимает, и тогда он, должно быть, страшно одинок.

Ей бы такое не понравилось.

— Леди Оливия, — сказал он по-английски с еле заметным акцентом. — Я чрезвычайно рад снова вас видеть.

Она присела в реверансе, более глубоком, чем предписывалось в подобных ситуациях, но не столь глубоком, чтобы выглядеть не к месту подобострастной.

— Ваша светлость, — тихо произнесла она.

Когда она выпрямилась, он взял ее руку и прикоснулся к ней губами. Люди, стоявшие вокруг них, стали перешептываться, и Оливия почувствовала, что оказалась в центре внимания. У нее было ощущение, что все в зале сделали шаг назад, оставив вокруг них островок пустоты, чтобы иметь возможность быть свидетелями разворачивающегося перед их глазами действия.

Он медленно отпустил ее руку и пробормотал:

— Как вам, очевидно, известно, вы самая обворожительная женщина на этом балу.

— Благодарю вас, ваша светлость. Вы оказываете мне большую честь.

— Я говорю правду. Вы прекрасное видение.

Оливия улыбнулась и постаралась выглядеть прелестной статуей — такой, какой он хотел ее видеть. Она не была уверена, как именно следует ей реагировать на его комплименты, и представила себе сэра Гарри, произносящего такие напыщенные речи. Он скорее всего рассмеялся бы, даже если бы сумел выдавить из себя первые слова.

— Вы смеетесь надо мной, леди Оливия, — сказал князь.

— Помилуйте, князь. Я просто радуюсь вашим комплиментам, ваша светлость.

Если бы ее слышал Уинстон! Он бы катался по земле от смеха. И Миранда — тоже.

Но князь, видимо, ее одобрил, потому что его глаза сверкнули, и он протянул ей руку:

— Давайте прогуляемся по залу, милая. Может, мы потанцуем?

У Оливии не оставалось выбора, и она взяла его под руку. На нем был парадный мундир темно-красного цвета с четырьмя золотыми пуговицами на каждом рукаве. Сукно мундира было шершавым, и князю, наверное, было в нем жарко в душном зале. Но он, по-видимому, чувствовал себя вполне комфортно. Во всяком случае, от него исходила даже некоторая холодность, словно он присутствовал на балу для того, чтобы им восхищались, но ни в коем случае не приближались.

Он знал, что все на него смотрят, но привык к такому вниманию и, видимо, не чувствовал, как неуютно ей. Хотя она тоже привыкла к тому, что все на нее смотрят, знала, что пользуется успехом, что молодые девушки считают ее чуть ли не законодательницей в вопросах моды и стиля, однако сейчас… Сейчас это было нечто совершенно другое.

— Я наслаждался вашей английской погодой, — сказал князь.

Оливия обнаружила, что ей необходимо следить за своей походкой, чтобы идти рядом с ним. Его шаги были четко отмерены: каждый шаг в точности повторял предыдущий.

— Скажите, — добавил он, — у вас всегда так тепло в это время года?