— Ты совершаешь ошибку, Роджер! — воскликнула она, теряя терпение.

— Вот как? — Голос Норриса звучал угрожающе. — Возможно, ты и права. Может быть, ты принадлежишь к числу тех женщин, которые находят более привлекательными особ одного с ними пола…

— Предупреждаю тебя…

— Но я так не думаю. Просто я слишком медлил, и ты уже стала терять терпение. Что ж, и я устал ждать.

Притянув девушку к себе, Роджер прильнул своими губами к ее, резко раздвинул их языком, одновременно прикоснувшись руками к груди девушки. Пьюрити почувствовала физическое отвращение. Сильно толкнув его, она гневно воскликнула:

— Убирайся, Роджер! И больше сюда не возвращайся!

— Ну нет! Тебе не удастся отделаться так легко!

Светлые глаза Пьюрити вспыхнули яростью, и она заговорила предостерегающим тоном:

— Я не одна из тех городских потаскушек, которые будут валяться у тебя в ногах! Если бы я не чувствовала себя отчасти виноватой в случившемся… если бы не думала, что ввела тебя в заблуждение, прося о помощи, то даже не стала бы сейчас с тобой разговаривать. Так что позволь мне внести ясность в наши отношения. Даже ради Стэна я не соглашусь на то, о чем ты говорил. Цена слишком высока.

— Дело не в деньгах, Пьюрити.

— Нет, именно в них. По крайней мере для меня. Если я заставила тебя думать иначе, то прошу прощения.

— Извинения дешево стоят!

Пьюрити напряглась.

— Очень может быть, но, кроме извинений, ты от меня ничего не добьешься.

— А вот тут ты ошибаешься!

Внезапный удар Роджера оказался для нее полной неожиданностью. Пошатнувшись, Пьюрити отступила назад, борясь с головокружением и отказываясь покориться пульсирующей боли в челюсти. Она с трудом удержалась на ногах. Руки ее были стиснуты в кулаки, и она уже готова была ответить ему тем же, когда из тени деревьев раздался голос:

— Оставь ее в покое, Норрис! Сейчас же! Я не буду предупреждать тебя дважды.

Пьюрити обернулась в ту сторону, откуда донесся знакомый голос:

— Не вмешивайся, Бак! Он застал меня врасплох, видать, забыл, что имеет дело не с городской девицей, которая боится дать сдачи!

Роджер сделал было попытку снова приблизиться к Пьюрити, но тут же остановился, услышав зловещее щелканье затвора.

— Хорошо, твоя взяла! — Роджер отступил на шаг, затем в гневе обернулся к девушке: — Я ухожу и больше сюда не вернусь. Ты ведь этого хочешь, разве не так, Пьюрити? — Он коротко рассмеялся. — Кроме того, ты хочешь, чтобы срок ссуды Стэна был продлен. Что ж, теперь это кажется мне весьма маловероятным. — Он сделал паузу и добавил с усмешкой: — Впрочем, все еще может измениться… Я пока не знаю, что ты предложишь мне в следующий раз, когда придешь умолять об одолжении.

— Нечего тянуть время, Норрис! — Бак выступил вперед, выражение его лица было угрожающим. — Убирайся отсюда немедленно!

— Я еще не все сказал.

— Следующее слово, — предостерег его Бак, — может стать для тебя последним.

Палец ковбоя, лежавший на курке, дернулся, и Пьюрити заметила, как кровь отхлынула от лица Роджера. Он резко повернулся и направился обратно к ранчо. Судорожно вздохнув, Пьюрити выпалила:

— Бак, ты…

— Если бы Стэн узнал, что здесь произошло, он подстрелил бы этого парня на месте, хотя и прикован к инвалидному креслу!

— Знаю.

— А если Норрис когда-нибудь еще посмеет приблизиться к тебе, я подстрелю его сам!

Стиснув зубы, Пьюрити ответила:

— Об этом не беспокойся, и обо мне тоже. Я ценю твою поддержку, но и сама в состоянии справиться с ублюдком! — Снова сжав руки в кулаки, она добавила: — И в следующий раз… я так и сделаю.

— Пьюрити…

Не обращая внимания на предостерегающий тон Бака, девушка скрылась в темноте.


Выражение лица Джека было непреклонным.

— Я должен ехать, Джулия, потому что в долгу перед этим человеком. Касс едет со мной.

Стоя посреди гостиной, наполненной звуками ночи, доносившимися со двора, Джулия переводила взгляд с Джека на Касса. Ее брови были приподняты, выдавая беспокойство, удивление и огорчение неожиданным заявлением Джека. Уж очень неподходящее время было для поездки: именно сейчас ранчо нуждалось в каждой паре рук.

Несмотря на поседевшие волосы и фигуру зрелой женщины, Джулия очень мало изменилась за годы жизни с Джеком, в глубине души по-прежнему оставаясь единственной дочерью странствующего проповедника, никогда не задерживавшегося на одном месте дольше чем на полгода. В свое время она со смирением приняла участь старой девы. Но судьба распорядилась иначе. Всем сердцем полюбив безутешного вдовца и его ожесточившегося маленького сына, Джулия вышла замуж против воли отца. С тех пор она его не видела и вот уже много лет не получала от него никаких вестей. Она по-прежнему чувствовала себя очень одиноко.

Среди мрака ночи ее не раз охватывала затаенная печаль от сознания того, что, хотя Джек и любил ее по-своему, в его любви не было той страсти, которую он испытывал к своей первой жене.

Сожалела ли она, что именно так распорядилась своей жизнью? Пожалуй, до некоторой степени. За минувшие годы ее мысли часто возвращались к отцу, и еще большую боль ей причиняло то, что она так и не смогла подарить Джеку ребенка.

Очнувшись от горестных мыслей, Джулия спросила:

— Когда вы уезжаете?

— Завтра.

Нет, она не хотела, чтобы он покидал ее так скоро… в особенности теперь.

Джулия посмотрела на Касса. Прежний озорной мальчишка превратился в красивого молодого человека, который пробуждал в ней чувство материнской гордости. Касс слегка коснулся ее руки — привычка, оставшаяся с детства. Он всегда делал так, когда она бывала чем-то расстроена. В этом простом жесте было столько сердечности и участия, что ее глаза на миг наполнились слезами, а Касс между тем мягко произнес, обращаясь к ней:

— Это очень важно для Джека, Джулия. Тебе не стоит за него тревожиться. Я позабочусь о нем, а парни позаботятся о тебе, пока нас не будет рядом. Иначе им придется отвечать передо мной.

Ободренная поддержкой Касса, Джулия через силу улыбнулась, после чего снова обратилась к мужу:

— И как долго вы собираетесь отсутствовать?

— Я не могу сказать точно. Если мы задержимся дольше чем на несколько недель, то обязательно дадим тебе знать.

— Тогда… тогда, наверное, мне надо будет собрать для вас кое-какие вещи в дорогу.

Выражение лица Джека смягчилось в первый раз за все время разговора.

— Это было бы замечательно.

Джулия вышла из комнаты, как обычно смирившись с неизбежным и понимая, что любовь делает ее бессильной хоть как-то изменить положение.


Облака плыли по ночному небу, закрывая тусклую луну, когда Роджер мчался во весь опор в город. Его лошадь оступилась на неровной тропинке. Роджер выругался и сильнее дернул за поводья. Животное заржало от боли, но он даже не обратил на это внимания: мысли о столкновении с Пьюрити владели всем его существом.

Лицо девушки промелькнуло в воображении, и страсть вспыхнула в Роджере с новой силой.

Будь она проклята! Будь проклята эта прелестная ведьма! Она ведь знала, что творила, не могла не видеть, как он боролся с обуревавшим его желанием, когда, спешившись, опустила на землю длинные ноги с той неуловимой грацией, которая была свойственна только ей одной! И уж конечно, понимала, что аромат ее тела, капельки пота, которые стекали по шее и исчезали в ложбинке между мягкими бугорками грудей, скрытых грубой рубашкой, возбуждали его так, что он едва мог совладать с собой. Ей, несомненно, было известно, что одного взгляда ее светлых глаз достаточно, чтобы он задрожал от страсти…

Девчонка была уверена, что ему не терпелось ее заполучить, что чувство досады только разжигало в нем аппетит.

Аристократические черты Роджера исказились внезапной яростью. Ему удавалось держать себя в руках во время визитов к Пьюрити, удовлетворяя между делом свои порочные желания на женщинах легкого поведения из публичного дома Софи. Он не позволял себе ничего лишнего, разве что слегка поцеловать Пьюрити в щеку и время от времени обнять ее за талию, тогда как ему больше всего на свете хотелось владеть ею безраздельно!

Он не был уверен, что именно заставило его переступить черту во время их недавней встречи. Вероятно, причиной тому был отблеск серебристого лунного света на безупречно гладкой щеке Пьюрити, когда они шли рядом, слабое сияние, отражавшееся от ее великолепных волос, или врожденное очарование женственности, присущее только ей. А может, все дело было в ее рассеянности, которая невольно наводила на мысль, что девушка предпочла бы находиться где угодно, только не с ним.

Если бы только Пьюрити знала… Разрешение на продление срока ссуды Стэна Корригана было у него в кармане с первого же дня, когда она к нему обратилась. Его отец передал все дело на его усмотрение с понимающей улыбкой и указаниями решить вопрос со ссудой так, как он сочтет нужным. Роджер предпочел до поры до времени держать свой главный козырь в кармане, не зная, как придется ему в конце концов использовать его — в качестве приманки или награды.

Теперь Роджер понимал, что допустил ошибку. Mинутное удовлетворение от удара, который он нанес Пьюрити, никак не могло возместить ущерба, причиненного его планам. Положение еще более осложнялось тем, что Бак Парсонс стал свидетелем его прискорбного промаха. Этот старый ковбой с твердым характером не так-то скоро забудет о случившемся.

Однако Роджер по-прежнему был уверен, что рано или поздно Пьюрити вынуждена будет вернуться к нему. Он кивнул, как бы безмолвно соглашаясь с самим собой. Да, еще не все потеряно. Очень скоро он получит свое. Сомневаться в этом не приходится. А когда это произойдет, он заставит ее платить за все… снова… снова… снова. Это было лишь вопросом времени.


Несмотря на одолевавшую его бессонницу, Джек заставлял себя неподвижно лежать в постели. Джулия восприняла его заявление о предстоящем отъезде достаточно спокойно, однако ее отрицательное отношение к тому, что они с Кассом на рассвете уедут, было совершенно очевидным. Она словно чувствовала, эта крайне несвоевременная поездка связана с какой-то тайной. Она всегда отличалась восприимчивостью к малейшим движениям его души, это ее качество одновременно и очаровывало, и смущал его. Джек знал, что любовь, которая заставила Джулию порвать все узы, связывавшие ее с прошлым, не угасла с годами. Он был уверен в этом так же, как и в том, что она любила Касса как родного сына. За долгие годы их совместной жизни она не раз доказывала это.

Любящая, глубоко порядочная, Джулия воплощала себе все достоинства преданной жены. Однако она не была…

— Джек? Ты не спишь?

В голосе Джулии слышалась неуверенность, от которой сердце Джека разрывалось. Первым его побуждением было сделать вид, будто он спит, однако он понимал, что жена без труда разгадает его уловку, и тихо ответил:

— Нет.

— Я тоже не могу заснуть. — Джек ничего не ответил. Тогда Джулия робко сказала: — Ты знаешь, мне будет тебя не хватать.

— И мне тебя тоже.

— Это правда, Джек?

Джек обернулся к Джулии, глубоко растроганный.

— Ну конечно, правда, дорогая. Ты же знаешь, я уезжаю не по собственной воле. Я уже говорил тебе, что есть такие долги, которые любой мужчина обязан платить.

— Я знаю, что ты порядочный человек.

Джек покачал головой:

— Не всегда.

— Нет… нет, ты самый порядочный из всех, кого я когда-либо знала.

— Джулия…

— Я люблю тебя, Джек. Ты ведь понимаешь это, не так ли?

— Конечно, понимаю. Я тоже очень люблю тебя.

— Ты… ты вернешься ко мне, да, Джек?

— Джулия…

Тусклый свет в комнате не мог скрыть слез, выступивших на глазах Джулии. В горле Джека встал ком, придавший его голосу хрипотцу, когда он прошептал в ответ:

— Разумеется, вернусь.

Внезапно осознав, что он дал это обещание не столько ей, сколько самому себе, Джек заключил жену в объятия.


Касс пересек гостиную, освещаемую лишь слабым светом луны. Его беззвучные шаги не нарушили царившей вокруг тишины. Он открыл дверь и оказался во дворе обнаженный до пояса, подставив широкую грудь ночном ветерку.

Юноша понимал, что его отец тоже не спит в эту ночь. Джек не мог простить себе того, что считал изменой матери Касса, женщине, которую любил больше всего на свете. И письмо, которое он получил, только укрепило это убеждение.

В душе Касс вынужден был признать, что когда-то и сам думал, будто отец предал его мать. Но с годами душевная буря улеглась, и на многое он смотрел теперь по-другому. И все же это письмо вызвало в нем самые противоречивые чувства.

Инстинктивным жестом, выдававшим внутренний разлад, Касс провел рукой по темным волосам. Он не мог избавиться от какого-то странного предчувствия.