Все, что она ела за обедом, было превосходно на вкус и рекомендовано Квентином Тивертоном как фирменные кушанья ресторана. Ей запомнилось оленье жаркое и пирог со сливками и мягким душистым сыром, но на стол было подано множество и других блюд, попробовать которые Селина не отважилась, а их названия выветрились у нее из головы.

— Завтра закажем тебе розенкюхен, — пообещал Квентин.

— Пирог с розами? — удивилась Селина.

— Или ты предпочитаешь угрей и лягушачьи лапки? — поддразнивая ее, засмеялся он.

Удовлетворяя ее любознательность, Тивертон рассказал Селине, что Баден-Баден стал курортом еще в 125 году до Рождества Христова и назывался тогда Водами Аврелия.

Римские солдаты для поправки своего здоровья пили здешнюю воду и купались в источниках, а в средние века тысячи паломников устремились сюда в надежде на исцеление.

— А кто правит городом? — спросила Селина.

— Это независимое государство, возглавляемое маркграфом, герцогом Захрангеном, — ответил Квентин Тивертон. — Так сложилось, что это сейчас старейшая правящая династия в Европе. Маркграфу предлагали королевский статус, но он отказался от короны и принял лишь титул Великого герцога Баденского.

— А я его увижу? — поинтересовалась Селина, движимая детским желанием хоть одним глазком глянуть на королевскую особу.

— Они сейчас, несомненно, на скачках, — сказал Тивертон. — Кстати, скачки в Бадене не менее пышно обставлены и знамениты, чем королевские бега в Аскоте в Англии.

Он еще о многом поведал Селине, так что, заканчивая ужин, она произнесла в восторге:

— Я столько интересного услышала сегодня, что у меня просто голова идет кругом. Ты не представляешь, но ведь я за исключением того случая с маркизом никогда раньше не обедала с джентльменом наедине.

— Я бы желал, чтобы маркиз стерся из твоей памяти навсегда, а я был бы первым, кто отобедал с тобой, — заявил Квентин Тивертон. — Правда, я рад и тому, что во второй раз выбор пал на меня.

— В тот раз это был не мой выбор… вы же знаете, — упрекнула его Селина.

— Забудем о маркизе и обо всем остальном, — сказал Квентин, заметив, как мрачная тень накрыла девичье личико. — То, что было до встречи с тобой, просто не существует. Если играешь роль, то необходимо целиком погрузиться в нее.

— Я и стараюсь так поступать, — сказала Селина. — Я уже почти… представляю себя твоей сестрой.

Говоря это, она подняла взгляд, и глаза их встретились. Что-то было в его лице, чего она понять не могла, и ее это встревожило. Селина вгляделась в него пристальнее. Тогда Квентин сказал:

— Продолжай в том же духе, сестричка. Мы едем в казино. Я забыл известить тебя, что мы не отправимся сейчас с визитом к мадам Леблан. Причиной тому ее послание, которое я получил недавно. Нас обоих приглашают позднее поужинать с нею и герцогом на его вилле. Уверен, что ты будешь обрадована.

— Да, конечно, — сказала Селина.

На самом деле ей было бы гораздо приятнее скромно отужинать в обществе одного только Квентина Тивертона.

Наемный экипаж, проделав короткий путь, подвез их к зданию казино, которое снаружи напоминало классический древний храм, а внутри — хоть Селина и не догадывалась об этом — было копией королевского дворца в Версале.

Там были статуи полуобнаженных богинь, поддерживающих на головах массивные канделябры, и была зала ослепительной белизны с золотыми затейливыми решетками и лепниной в стиле Людовика XVI. Был там и салон мадам Помпадур, в точности воспроизводящий обстановку комнаты мадам Помпадур в Трианоне, и Зеленая гостиная в стиле ренессанс, как в эпоху Людовика XIII.

Все это настолько поражало, ослепляло, дышало великолепием, что Селина, совершенно растерявшись, инстинктивно крепко ухватилась за руку Квентина.

Но еще большее впечатление, чем само казино, производила собравшаяся там публика. Селина и представить себе не могла, что увидит сразу в одном месте столько значительных и столь нарядно одетых персон.

Каждый из мужчин был личностью, и, разумеется, весьма примечательной. Как позже она узнала, здесь были представители самых знатных и прославленных благородных родов Европы. Ну а от взгляда на женщин дыхание просто замирало.

Их наряды, вышивки, кружева, перья на шляпках, цветы на корсажах, ленты, шлейфы, веера — все находилось в непрестанном движении, переливалось, сверкало, мелькало и менялось, как в калейдоскопе, и этим завораживающим танцем расцветок и оттенков хотелось любоваться до бесконечности.

Но если их платья ошеломляли, то от вида драгоценностей можно было просто обезуметь. Никакое зрелище не способно было сравниться с подобным парадом красоты и богатства.

Казалось невероятным, что грациозные белые шеи и тонкие руки, изящные пальчики и маленькие ушки могут нести такую тяжесть, не в прямом смысле, а в том, какое несметное богатство воплощалось в этих украшениях.

Наверное, на эти ограненные искусными ювелирами камушки можно было бы купить всю нашу планету. Если не всю Вселенную.

Селина чувствовала себя неуютно среди этого изобилия бриллиантов, сапфиров, рубинов и изумрудов. Кто-то со стороны, взглянув на нее, наверное, сравнил бы девушку с дикорастущей лилией, случайно попавшей в оранжерею, заполненную роскошными экзотическими орхидеями.

Квентин Тивертон медленно вел Селину по направлению к игорным столам, и, как он и предчувствовал, множество мужчин стали претендовать на якобы давнее знакомство с ним.

То один по дороге изъявил желание завязать с ним дружеский разговор, то подошли двое, чтобы представить третьего, а он всех троих никогда прежде не встречал. Пока они обменивались рукопожатиями с Квентином, глаза их упорно сверлили Селину.

«Моя сестра!» — эти два слова ему пришлось повторять десятки раз, и, переводя дух во время короткой паузы, он умоляюще обратился к Селине:

— Я хочу заняться игрой. Встань у меня за спиной, не поворачивайся ни вправо, ни влево, взгляд не отрывай от стола и постарайся разобраться в правилах игры.

Селина сделала, как он сказал, и увидела множество золотых монет, сложенных в кучки по краям стола, и пальцы, хватающие их беспрерывно, словно хищные когти.

Впервые она наблюдала за мужчинами и женщинами, целиком отдавшимися игре случая, ощутила их напряжение и взрыв эмоций, когда они выигрывали или оставались в проигрыше.

Вначале Селина очень боялась, что Квентин Тивертон проиграет. Ей было хорошо известно, что уже через несколько часов по прибытии в Баден-Баден он влез в долги.

Нужно было оплачивать номер в отеле, слишком дорого ему обошлись наряды, заказанные для Селины, и собственные костюмы. К обеду им подали специальное, янтарного цвета вино, про которое Тивертон сказал, что оно выдерживается в бутылках с «золотой» пробкой.

«Что будет, если он проиграет?» — задавалась вопросом Селина. Ее пальцы вцепились в спинку его стула и не ослабляли хватку, пока она с облегчением не увидела, что кучка монет перед ним увеличилась.

Селина почувствовала, что, занятый игрой, Квентин совершенно забыл о ее существовании.

И действительно, когда один из представленных ей только что джентльменов подошел к ней с разговором, Квентин не обратил на это никакого внимания.

— Могу ли я принести вам что-нибудь выпить, мадемуазель? — спросил француз.

— Нет, благодарю вас, — ответила Селина. — Я слежу за тем, как играет мой брат, и мне не хотелось бы отвлекаться.

— Объяснить вам правила игры? — предложил француз. — Или вы их знаете?

— Для меня это пока китайская грамота, — робко призналась Селина.

— Я буду счастлив взять на себя роль учителя. Давайте подойдем к соседнему столу.

Не зная, как ей следует поступить, но посчитав, что будет грубостью отказать любезному кавалеру, Селина позволила ему увести себя туда, где крутилась рулетка.

Она, стоя в стороне, наблюдала, как движется, подпрыгивая, маленький белый шарик, а деньги переходят из рук в руки и золото теряют те, кто поставил на неверный номер.

Ее спутник, пожалуй, безуспешно пытался втолковать Селине «сложную» механику игры в рулетку, разницу выигрышей или потерь, когда ставки сделаны на одну цифру или на комбинацию цифр.

И тут крупье провозгласил:

— Faites vos jeux, messieurs et mesdames![1]

Селина сказала:

— Я почему-то уверена, что на этот раз выпадет двадцать девять!

— Тогда мы должны поставить на этот номер, — поспешно сказал ее учитель.

Он поставил несколько золотых кружочков напротив этой цифры, прежде чем Селина успела задержать его руку.

— Я могла… ошибиться, — запротестовала она.

Но ее возражения запоздали. Крупье объявил:

— Vingt neuf noir[2].

— Я была права? — в изумлении воскликнула Селина.

— Говорят, что красивой женщине всегда везет, когда она в первый раз принимает участие в игре. Это уже стало традицией, — улыбнулся француз.

Когда распределяли выигрыш, он сгреб кучку монет со стола и ссыпал их в ладонь Селине.

— Зачем? Это ваши деньги! — противилась она.

— Вознаграждение за риск, — шутливо отозвался француз.

— Рисковали вы, а не я! — возражала Селина. — Я не могу принять это, месье.

— Вы вдохновили меня на риск!

— Нет, пожалуйста… У меня и в мыслях не было участвовать в игре.

Она произнесла это так убежденно, что француз несколько опешил:

— Ясно теперь, что вы, мадемуазель, новичок в казино и незнакомы с общепринятыми здесь обычаями. Но если вас это устроит, я заберу деньги обратно с условием, что вы подскажете мне номер, на который я их вновь поставлю.

— Я боюсь… что не осмелюсь… повторить… — Селина запиналась буквально на каждом слове.

— Пожалуйста, попытайтесь, — уговаривал ее француз, как будто вся жизнь его зависела от решения этой едва знакомой ему девицы.

У Селины не было ни сумочки, ни кошелька, куда можно было сложить монеты. Она так и держала их на раскрытой ладони и невольно следила за прыгающим над вращающимся кругом белым шариком.

Она была почему-то уверена, что число двадцать девять выпадет еще раз. Откуда в ней была такая уверенность, она и сама не понимала. Нервная дрожь охватила ее. Казалось, что подскоки шарика передаются ей, заставляя трепетать, или, наоборот, она управляет его бездумной пляской по кругу.

— Делайте ставки, месье и мадам!

Голос крупье не имел никакого выражения. Это был механический голос, и таким же безжизненным голосом Селина негромко произнесла:

— Ставьте!

Француз нагнулся к столу и успел сделать ставку в последний момент.

Колесо завертелось, шарик начал скачку. Продолжалась она недолго и происходила в полном молчании.

Селина выиграла вторично и теперь уже смотрела на мужчину, вовлекшего ее в игру, с торжеством. Глаза ее засияли.

— Теперь я могу с вами расплатиться и имею право на свою долю.

Его бледное лицо стало еще бледнее.

— Попытайтесь еще раз, — настаивал он.

Селина решительно мотнула головой:

— Нет, мое везение кончилось. Я не игрок и не хочу им становиться. Я должна вернуться к брату и рассказать ему, что произошло.

— Весь выигрыш ваш! — вскричал француз, но она не дождалась, когда он соберет монеты со стола, и устремилась обратно к Тивертону.

Так получилось, что он как раз поднялся ей навстречу.

— Погляди, сколько я выиграла! — воскликнула Селина, протягивая ему на раскрытой ладони монеты. — Это еще не все! За мной несут остальное.

Горстку монет она опустила в его руку и тут же заметила удрученное выражение его лица.

— А ты… проиграл? — И голос ее сник. Словно прокололи воздушный шарик. И он сморщился.

— Да, мне не повезло, — вздохнул он.

— Ну и ладно! — сказала Селина, стараясь его ободрить. — Ты проиграл, я выиграла. Я теперь знаю номер, который всю эту рулетку перевернет вверх тормашками.

— Неужели? — иронически задал вопрос Квентин Тивертон. — Откуда у тебя деньги? Они твои?

— Мои, но я не собираюсь их себе присвоить. У нас общая касса. К тому же я у тебя в долгу.

— А могу я сыграть на твои деньги, Селина? — не глядя ей в глаза, с усилием произнес Тивертон.

Она была только рада ему ответить:

— Все мое — твое. Пусть тебе повезет!

Квентин Тивертон взял у нее монеты и забрал то, что поднес галантный француз…

Затем он молча направился куда-то, бесцеремонно расталкивая на пути расточающих приветливые улыбки посетителей казино.

Селина, как собачка на поводке, следовала за ним.

В дверях Голубой комнаты, где шла самая отчаянная игра в баккара, какой-то мужчина преградил дорогу Тивертону:

— Привет, Квентин! Я ожидал встретить тебя здесь. Все выигрываешь?