Они выбрались на открытое пространство в парке, где могли пустить лошадей в галоп. У коня Тивертона был широкий шаг, но Селина не отставала и была очень горда этим. Проскакав галопом около мили, они придержали лошадей. Квентин не без удовольствия посмотрел на разрумянившееся личико Селины, на ее улыбающиеся губки.

— Так-то лучше! Быстрая езда развеивает грусть и вышибает из головы всякую дурь, — сказал он. — Если б вошло в моду играть в карты на природе, мне бы это новшество пришлось по душе.

— Ты выиграл прошлой ночью? — наконец осмелилась спросить Селина.

Она дала себе зарок не лезть в его игорные дела, но вопрос сорвался с ее уст.

— Вначале я выиграл гору монет, — усмехнулся Тивертон, — а потом эта гора растаяла. На последних нескольких сдачах хозяин дома выпотрошил всех, кто там был, до нитки.

— А кто он? — поинтересовалась Селина.

— Барон Бернстофф. Он немец и, как мне кажется, очень богатый человек. Он также и игрок высокого класса, опытный и искусный.

— Лучше, чем ты?

— Не уверен. Однако он отыграл у меня целое состояние, которое было у меня в руках после первых трех-четырех часов игры. Скажу тебе правду, Селина, я до сих пор не возьму в толк, где и как я допустил ошибку… Нечасто случается, чтобы я терпел столь сокрушительное поражение.

— Ты снова будешь с ним играть? — с некоторой тревогой поинтересовалась Селина.

— Обязательно, — твердо заявил Квентин Тивертон. — Те же участники, что и вчера, приглашены к нему и на сегодняшний вечер.

— Вероятно, в эту ночь ты добьешься успеха, — выразила надежду девушка.

— Я уже был на вершине успеха, черт подери! — в раздражении воскликнул Квентин. — Это и гложет меня! Когда человек попал в полосу везения, то уж очень странно, что он сошел с нее в самый последний момент, как раз когда мы уже решили расходиться по домам.

— Могу понять, как это обидно. — Селина была полна сочувствия. — Но ты умен и опытен, и я уверена в твоей победе сегодня… И в том, что свой выигрыш ты уже не упустишь на этот раз.

— Ты вселяешь в меня мужество, — сказал Квентин с улыбкой. — Будем надеяться, что ты права.

Они возвратились в город и без особого труда отыскали виллу, про которую Тивертону говорили, что она сдается.

С первого взгляда Селина поняла, что о таком жилище можно только мечтать.

Вилла была невелика и окружена высокой ажурной оградой. В саду росли стройные кипарисы, вдоль дорожек благоухали розовые кусты. В центре сада был фонтан. Вода прозрачной струйкой лилась из головы дельфина, которого держал в руках симпатичный, пухленький Купидон.

Внутри было четыре комнаты — салон и столовая внизу в цоколе, а на первом этаже две спальни, каждая со своей ванной.

Обстановка была изысканной, и Селина, переходя из комнаты в комнату, каждый раз восторженно восклицала:

— Какая прелесть! Даже странно, что такой сказочный дом сдается…

— Он принадлежит знаменитой парижской актрисе, — объяснил Тивертон. — Она жила здесь целое лето, потому что свято верит в целительную силу местной воды. Но открылся театральный сезон, а она выступает в новой постановке. Ей пришлось уехать, и она поручила агенту сдать виллу тем, кому можно доверять и кто не устроит в доме разгром. — Он улыбнулся и добавил: — Плата чисто символическая, деньги для хозяйки не важны. Ей покровительствует сам Наполеон.

Селина на мгновение застыла в неподвижности, потом решилась спросить:

— Значит, все женщины в Баден-Бадене кокотки?

— Тебя это разочаровало, я вижу. Не вздумаешь ли ты их осуждать? — с некоторой агрессивностью спросил Квентин Тивертон.

— Нет-нет, конечно, нет, — спохватилась Селина. — Просто я подумала, что мужчины здесь… все такие значительные персоны… а леди…

Она запнулась.

— Ну, договаривай, что ты намеревалась сказать, — произнес он жестко.

— Они… так прекрасны… — Селина с трудом находила слова. — И в то же время, когда вчера произошла эта ссора, они показались мне… такими вульгарными… как торговки рыбой…

— Если тебя воротит от их общества, если ты стесняешься знакомства с ними и предпочитаешь скучную добропорядочную публику, то незачем было цепляться за меня, — жестко произнес Тивертон.

Селина видела, что он рассердился, поэтому подошла к нему и, умоляюще сложив руки, сказала жалобно:

— Пожалуйста… пожалуйста, не думай, что я кого-то осуждаю. Я только стараюсь разобраться в той жизни, которой совсем не знаю. Я не представляла раньше, что есть на свете такие женщины, как мадам Летесснер и мадам Леблан. Но, как ты правильно сказал, они остроумнее, приятнее, веселее многих других леди.

Квентин молча выслушал ее, отвернулся и подошел к окну, встав к ней спиной.

Селине ничего не оставалось, как заняться осмотром комнаты, где они находились. Вероятно, это была как раз спальня той самой актрисы, которой принадлежал дом.

Стены были обиты бледно-розовой шелковистой тканью, а над кроватью на четырех инкрустированных золотом столбиках был укреплен овальный позолоченный венчик, с которого свисал кисейный полог. По углам располагались средних размеров бронзовые скульптурные группы амурчиков и нимф в разных позах, целующихся или обнимающихся.

Покрывало на кровати было шелковым, обшитым по краям брюссельскими кружевами. Обюссонский ковер на стене представлял собой гармоничное сочетание розовых и голубых тонов. Зеркала были повсюду, и в каждом отражалась Селина в элегантном белом костюме, но с расстроенным личиком.

Квентин Тивертон продолжал хмуриться, глядя на идиллический пейзаж за окном.

— Я сожалею… Пожалуйста, извини, если я что-то не так сказала, — с трогательной печалью в голосе твердила Селина. — Ты был так добр ко мне. Ты не должен думать, что я чем-то недовольна. У меня нет других чувств, кроме благодарности тебе за все, что ты для меня сделал.

— Мне не нужна твоя благодарность, — сухо сказал Квентин. — И не надо меня благодарить. Я поступил так, как счел необходимым для твоего же блага. Но сердце мне подсказывает, что я ошибся.

— Но почему же? — воскликнула Селина.

— Потому что тебе не следовало общаться с этими женщинами. Ты никогда не слышала о кокотках, о содержанках и об их покровителях. И лучше бы так и продолжала оставаться в неведении. Я не должен был бы вводить тебя в круг легкокрылых бабочек, которые порхают с цветка на цветок, выставляют напоказ своих любовников и хвастаются их громкими титулами, равно как и количеством бриллиантов у себя в ушах и на шее. К сожалению, может быть, это и мой мир… я в нем живу… и другого у меня нет…

— И у меня тоже нет… — сказала Селина. — Если б я была не с тобой, то с кем? Ты сам знаешь, что тогда случилось бы со мной.

— Знаю, и только поэтому заслуживаю снисхождения за свое опрометчивое великодушие. — Квентин Тивертон горько улыбнулся. — Остается только уповать на божью милость, что он позволит событиям развиваться так, как я надеюсь.

— А на что ты надеешься? — спросила Селина.

— Ответ ты сама знаешь. Все между нами давно переговорено, и… хватит об этом. Пока все не так уж плохо складывается. В этом доме мы найдем приют, и если призраки его прежних обитателей будут тревожить нас, нам некого винить за это, кроме как самих себя.

Он говорил столь сурово, что Селина не решалась вставить хоть словечко. Она укоряла себя за то, что по глупости рассердила его.

В молчании они покинули виллу, так же молча быстрой рысью доскакали до отеля и увидели, что Джим уже все упаковал и вещи выставлены в холле в ожидании наемного экипажа.

Селина с замиранием сердца наблюдала, как Квентин Тивертон просматривает счет, представленный ему портье.

Ее охватил ужас при мысли, что он вдруг не сможет оплатить его. Но Квентин достал из кармана пачку ассигнаций, и она выглядела внушительной.

Селина вздохнула с облегчением, но тут же расстроилась, заметив, что ни одна из банкнот не вернулась обратно в карман Тивертона. Все они перешли в руки портье.

Как же огромен счет за проживание в «Стефани»! Снова Селину стала мучить совесть за то, что она лишний и весьма тяжелый камень на шее Тивертона.

Затем они вновь уселись на лошадей, а Джим погрузил вещи в экипаж, чтобы препроводить багаж на виллу.

Когда они проскакали по мосту, перекинутому через живописную речушку, и отель исчез из виду, Селина нарушила молчание. Она задавала вопрос осторожно, опасаясь нового взрыва с его стороны:

— Очень дорого тебе это обошлось?

— Если сказать по правде, то мои карманы теперь совершенно пусты. Я должен сегодня вечером непременно выиграть, иначе тебе придется вернуться к рулетке.

— Мне действительно надо это делать? — спросила Селина.

— Нет! — вскричал он вдруг гневно. — Ты настолько тупа, что не понимаешь шуток! Я не допущу, чтобы ты втянулась в эту мерзость. Деньги я раздобуду сам тем или иным способом. Все, что от тебя требуется, это постараться быть любезной с лордом Хоудриджем. Он напыщенный болван и таким был всегда, но он богат и холост, и, возможно, в нем есть какие-то чувства, которые тебе удастся пробудить. Хотя я в этом глубоко сомневаюсь.

Квентин произнес это с такой злобной язвительностью, что Селина невольно затрепетала.

Что сказать ему? Что она могла сделать, чтобы их дела как-то наладились? Ведь это ее вина, что он истратил столько денег. Ко всему прочему Квентин еще не расплатился до конца за ее наряды, которые должны доставить сегодня вечером.

Джим не только быстро и четко организовал их переезд на виллу, но и выкроил время, чтобы закупить провизию для завтрака.

— Ты умеешь готовить? — спросил Тивертон у Селины.

— Конечно, — ответила она. — Не хочу себя хвалить, но все же скажу, что я отменная кухарка.

— В таком случае будет лучше, если ты возьмешься за дело вместо Джима. Он если что и умеет, так это просто зажарить кусок мяса.

Обрадовавшись возможности избежать дальнейших неприятных разговоров с Тивертоном, который явно пребывал в дурном настроении, Селина поторопилась сменить шикарный белый костюм для верховой езды на свое старенькое платье и почти бегом устремилась на кухню.

То, что она приготовила, нельзя было назвать изысканными яствами, но по крайней мере старания поварихи были налицо, а внешний вид каждого блюда радовал глаз.

Когда Тивертон съел омлет, приправленный ароматными травами, а также шницель по-венски, Селина уверилась, что ее хвастливое утверждение по поводу своих кулинарных талантов и опыта он уже не сумеет опровергнуть.

Затем на столе появился салат, украшенный, по ее вдохновенной фантазии, шапкой взбитой сметаны, и знаменитый пирог с сыром, который они попробовали уже раньше по совету Тивертона в придорожном трактире.

Завтракали они в небольшой, но уютной столовой за столом, накрытым скатертью такой красоты, что сама она, вероятно, обошлась владелице дома в целое состояние.

Внезапно Селина рассмеялась.

— Что тебя развеселило? — поинтересовался Квентин.

Его плохое настроение, по всей видимости, улетучилось после того, как он выпил несколько бокалов вина и съел все, что приготовила Селина.

— Я просто подумала… как это смешно…

— Что?

— Мы поселились на вилле, где все так роскошно. Мы с тобой одеты по последней моде, в конюшне стоят наши лошади, лакей прислуживает нам… У нас есть все, кроме денег…

Смех разбирал ее, она никак не могла остановиться.

— Мы живем на курорте — самом шикарном из всех курортов в мире, но если посмотреть правде в глаза, то кто мы? Нищие голодранцы — вот кто!

— Ничего смешного я в этом не нахожу… — начал было Тивертон, но потом, взглянув на Селину, расхохотался сам. — Ты права, — сказал он. — Ситуация забавная, но ты не должна забывать, что мы обладаем преимуществами, каких нет у других бедолаг с пустыми карманами.

— Какими же? — живо поинтересовалась Селина.

— Их целых два! Мои мозги и твоя красота, — ответил он. — Вот на них и надо делать ставку!

Глава пятая

Сидя рядом с лордом Хоудриджем в его фаэтоне, Селина оглядывала окрестности.

Баден-Баден очень походил на французский городок. В архитектуре жилых домов и официальных зданий, в облике бесчисленных кафе, магазинчиков, увеселительных заведений ощущался французский стиль, изящество и элегантность, отсутствующая напрочь в германских городах.

Они прокатились по восхитительной аллее Лихентайлер, мимо садов Курхауз, где, как поведал лорд Хоудридж Селине, однажды герцог Веллингтон на пари прогуливался с теленком, как с собачкой, на голубой ленточке вместо поводка.

Селина исправно воздавала похвалы лошадям лорда Хоудриджа, его фаэтону и манере править упряжкой, но мысли ее постоянно возвращались к Тивертону.