— Помощь нужна?

Поднимаю голову, вижу перед собой Криса Мерита и некоторое время молчу, не находя слов. Та свобода, с которой я общалась с ним в галерее, бесследно исчезла, как только выяснилось, кто он такой. Крис Мерит — блестящий художник. К тому же он невероятно хорош собой, а в эту минуту сидит рядом на корточках, и это почему-то кажется неправильным. Нынешний вечер заставляет думать, что я переступила порог реальности, — иных объяснений странности происходящих событий просто не найти.

— Я… ах… нет, — бормочу сбивчиво и невнятно. — Спасибо, уже все собрала. Сумка маленькая, так что вещей не очень много. — Подбираю губную помаду, крошечный кошелек, торопливо их прячу и поднимаюсь.

Он хватает ключи и тоже встает, на целый фут возвышаясь над моими пятью футами четырьмя дюймами. Сидя в галерее, я даже не представляла, насколько он высок и какой великолепный мужественный аромат от него исходит. А сейчас ветер щекочет ноздри и обостряет обоняние. Крис Мерит совсем не похож на Марка Комптона: не такой утонченный и любезный — скорее необузданный и, подобно своему запаху, земной.

Он дарит мне одну из тех неотразимых улыбок, которые так щедро расточал в галерее, и, словно колокольчиком, шутливо позвякивает ключами.

— Без этого вряд ли попадете туда, куда так спешите.

— Спасибо, — благодарю я и забираю связку. На миг наши пальцы соприкасаются; электрический разряд пронзает руку, добирается до груди и мешает дышать. Взгляды встречаются, и в глубине зеленых глаз вспыхивает понимание. Вот только не знаю, похоже ли это понимание на то, которое испытываю я. Может быть, я просто не умею прятать чувства; поэтому он видит мою реакцию, и она его забавляет.

— Рано уходите, — замечает Крис и одергивает блейзер, отчего становится заметной натянутая на сильной груди черная футболка. Молча одобряю, ни на миг не усомнившись, что со мной солидарно все женское население планеты.

— Да, — честно соглашаюсь я и усилием воли переключаю внимание на лицо, но тут же натыкаюсь взглядом на полные чувственные губы и снова испытываю недостаток кислорода. Впрочем, сегодня это случается по малейшему поводу. — Надо ехать домой.

— Почему бы мне не проводить вас до машины?

Крис Мерит хочет проводить меня до машины! Не понимаю, с какой стати у него вдруг возникло это странное желание. Он ведь меня даже не знает. Возможно, ощутил тот же удар током, что и я. Или мое поведение кажется забавным и хочется продлить развлечение. Марк же предупредил, что у него искаженное чувство юмора.

— Почему вы не представились? — спрашиваю я, не желая и дальше оставаться объектом насмешек.

Губы, на которые лучше не смотреть, слегка вздрагивают.

— Потому что вы сразу сказали бы, что любите мои картины, даже если на самом деле это не так.

Хмурюсь, поскольку не знаю, как следует отнестись к такому объяснению.

— Но ведь вы поступили коварно!

— Ничуть. Всего лишь избавил вас от неловкой необходимости притворяться.

— Притворяться незачем. Я действительно люблю ваши картины.

— И меня это обстоятельство очень радует, — одобряет он с теплой улыбкой. — Итак… позволите проводить до машины?

Долгожданное избавление откладывается, однако я уже не считаю, что это плохо.

— Позволю, — пищу в ответ, с ужасом осознавая, что голос пропал. Не случайно я так редко хожу на свидания: причина в том, что у меня это отвратительно получается. Неизменно смущаюсь и всегда выбираю неправильных мужчин, которые обе эти слабости тут же обращают против меня. Почему-то тянет к властным, резким, самоуверенным — они возбуждают в спальне, но оставляют равнодушной в реальной жизни. Это заложено генетически. Не сомневаюсь, что если бы у меня была сестра, то и она вела бы себя с мужчинами так же глупо, как я и мама. И хотя Крис не выглядит самовлюбленным и патологически властным, нежелание назвать свое имя объясняется стремлением владеть ситуацией. Вовсе не считаю, что сумела сразу вызвать его интерес. Излишняя склонность к самоанализу отлично мне известна. Крис Мерит может с легкостью получить любую женщину, какую пожелает, и ему ни к чему добавлять в длинный список еще одну, случайно встреченную на чужом вернисаже.

— Вы знаете мое имя, — говорит он, заставляя вернуться к беседе. — Наверное, было бы справедливо, если бы я узнал ваше.

— Сара. Сара Макмиллан.

— Приятно познакомиться, Сара.

— А вот это должна была сказать я. Поверьте, я была искренна, признаваясь, что ценю ваше творчество. Изучала его в колледже.

— Ну вот, теперь заставляете чувствовать себя стариком.

— Ничуть, — возражаю я. — Вы ведь начали писать еще подростком.

Он бросает быстрый взгляд.

— Оказывается, вы не шутили, когда сказали, что изучали мои работы.

— Основная специальность по диплому — искусствоведение.

— А чем занимаетесь сейчас?

Ощущаю неприятное жжение в груди.

— Преподаю в школе.

— Изобразительное искусство?

— Нет, английский язык в старших классах.

— В таком случае почему в колледже выбор пал на искусствоведение?

— Потому что люблю искусство.

— И при этом остаетесь учительницей английского?

— А чем плохо оставаться учительницей английского? — Спрятать настороженность не удается.

Он останавливается и поворачивается лицом.

— Абсолютно ничего плохого в этом занятии нет, вот только не уверен, что вы хотите делать то, что делаете.

— А вы не знаете меня настолько хорошо, чтобы позволять себе подобные утверждения. Точнее, совсем меня не знаете.

— Достаточно того, что отлично понимаю интерес и волнение в ваших глазах там, в галерее.

— Не отрицаю. — Внезапный порыв ветра заставляет вздрогнуть. Вот еще психоаналитик нашелся! Не хочу, чтобы меня изучали. Этот человек слишком многое видит. — Пойдемте.

Он стряхивает с себя пиджак и, прежде чем успеваю сообразить, что происходит, накидывает мне на плечи. Теперь мужественный запах окружает со всех сторон. Стою в блейзере Криса Мерита и снова внезапно теряю дар речи. Он придерживает руками лацканы и смотрит сверху вниз. Замечаю, что правая рука сплошь покрыта яркой татуировкой. Еще никогда я не стояла рядом с мужчиной, избравшим столь экстравагантный способ самоутверждения. Не ожидала, что изображения на теле могут привлечь мое внимание, и в ту же минуту предательски спрашиваю себя, в каких еще местах может обнаружиться татуировка.

— Видел, как вы разговаривали с Марком, — говорит Крис. — Что-то купили?

— С удовольствием купила бы, — фыркаю я, и неблагородный звук, вырвавшийся вполне естественно, заставляет трезво взглянуть на обстоятельства. Мы с этим мужчиной принадлежим разным мирам. Он — воплощение мечты, ставшей явью, а моя мечта так и не сбылась. — Сомневаюсь, что могу позволить себе даже самую маленькую вашу кисточку, не говоря уже о целой картине.

Он прищуривается.

— Нельзя лишать себя того, что привлекает и интригует. — Голос Мерита похож на шершавую наждачную бумагу, но мои воспаленные нервы почему-то воспринимают его как бархат.

Внезапно возникает сомнение: об искусстве ли идет речь? В горле мгновенно пересыхает. С трудом сглатываю и, хотя вовсе не уверена, что приняла окончательное решение, зачем-то сообщаю:

— Поступаю на временную работу в галерею «Аллюр».

Густые светлые брови удивленно поднимаются.

— Что, прямо сейчас?

— Да. — В это мгновение понимаю, что только что отбросила последние сомнения. — Буду заменять Ребекку Мэйсон вплоть до ее возвращения. — Пристально смотрю в лицо Мерита, пытаясь уловить его реакцию, однако не вижу ровным счетом ничего. Он непроницаем… или это я настолько взволнована его близостью, что ничего не вижу?

Теплые ладони все еще лежат на лацканах пиджака, и Крис не спешит убрать их. А я и не хочу, чтобы он убирал. Хочу, чтобы… не знаю… да, хочу. Хочу, чтобы он меня поцеловал. Глупое, фантастическое желание, рожденное дневниками. Краснею и отвожу взгляд, чувствуя, как огонь его воли выжигает изнутри. Поворачиваюсь к машине и с изумлением вижу, что она рядом.

— А я уже на месте.

Руки Криса медленно, неохотно отпускают мой — точнее, его пиджак. Тут же подхожу к машине, строго-настрого приказывая себе больше не ронять сумку. Отпираю замки и, прежде чем открыть дверь, останавливаюсь возле бордюра. Оборачиваюсь и обнаруживаю его совсем близко — восхитительно близко. А его пьянящий аромат сводит с ума и разжигает в животе пламя.

— Спасибо за компанию и за заботу. — С сожалением снимаю пиджак.

Мерит протягивает руку, а я надеюсь, что он дотронется до меня, и в то же время страшусь прикосновения. Окончательно теряюсь и перестаю понимать, что происходит.

Зеленые глаза пылают, но голос звучит негромко, мягко:

— Рад встрече… Сара.

Поворачивается и уходит, не добавив больше ни слова.


Через пару часов сижу на кровати в шортах и майке. Держу в руке отвертку и задумчиво смотрю на обитую черным бархатом шкатулку. Понятия не имею, почему работа в галерее требует немедленного ее вскрытия, однако это именно так и никак иначе. Рубины окаймляют крышку, а в середине образуют сложный абстрактный узор. Замок выглядит старым, ненадежным, но таким же красивым, как и сама шкатулка.

— Как изысканно, — бормочу, бережно проводя пальцем по рубиновому контуру.

Перспектива взлома мало радует, как, впрочем, и вторжение в личное пространство Ребекки. Так почему же, почему, почему необходимость открыть шкатулку ощущается так настоятельно, так остро? Почему не терпится увидеть, что скрывается внутри?

— Как известно, Сара, кошку сгубило именно непомерное любопытство, — напоминаю себе шепотом.

Веский аргумент не останавливает. Руки начинают действовать помимо моей воли. Засовываю плоский конец отвертки в щель под крышкой и прикладываю силу. Замок отскакивает практически без сопротивления.

Сердце молотом стучит в груди, а кровь в венах, должно быть, уже закипает. Не могу объяснить, что заставляет с непонятным упорством цепляться за тонкую ниточку. Почему этот черный ящичек так важен? Почему жизненно важна вся эта странная история? Медленно поднимаю крышку и поначалу вижу только роскошный алый бархат. Мгновение спустя обращаю внимание на то, что на нем покоится. На миг цепенею, а потом сердце начинает колотиться с новой силой.

Глава 5

Сосредоточенно рассматриваю содержимое шкатулки. Кисточка. Обрывок фотографии, разорванной так, что осталась только женщина. Это, конечно, Ребекка. Не знаю, почему не замечала, что до сих пор среди множества личных вещей не встретила ни одной ее фотографии. Портрета нет даже на сайте галереи. Может быть, просто не замечала этого, потому что не хотела знать, как она выглядит.

Достаю снимок и вглядываюсь с особым вниманием. Ребекка оказывается миниатюрной красавицей с длинными светло-русыми волосами и сияющей улыбкой. Видимо, в момент съемки она чувствовала себя необыкновенно счастливой. Цвет глаз разобрать трудно; кажется, зеленые. А у меня карие. Восхитительный образ завораживает; с недоумением спрашиваю себя, зачем она разорвала фотографию. Но еще большее удивление вызывает то обстоятельство, что, разорвав, она зачем-то сохранила свою половину.

Внимание переключается на кисточку. Реликвия не менее странная, чем половина фотографии. Вынимаю кисточку и осторожно провожу пальцем по мягким волоскам: кончики сохранили легкий налет желтой краски. На деревянной ручке нет ни марки, ни логотипа. Вещь определенно была дорога Ребекке, что вовсе не удивительно, если вспомнить, что она работала в художественной галерее. Был ли герой дневников художником? Трудно сказать; варианты бесконечны. Вспоминаю Криса. Нет, не вспоминаю; постоянно думаю о нем и о его невыносимо зеленых глазах.

Аккуратно кладу фотографию и кисточку на место и ставлю шкатулку на тумбочку возле кровати. Включаю компьютер и набираю в поисковике имя «Крис Мерит». Почти мгновенно получаю изображения двух разных людей; всматриваюсь и понимаю, что один из них — точная копия Криса, только значительно старше. Его отец был знаменитым пианистом и жил в Париже. Не понимаю, как я могла забыть это обстоятельство и почему в воображении перепутала внешность отца и сына. Сходство между ними действительно поразительное, заметна лишь разница в возрасте.

Открываю статью в Википедии и читаю, что Крису не тридцать пять, а тридцать три, что он встречался с двумя моделями и актрисой. Понятно. Совсем иной мир, так что напрасно мне сегодня почудилось нечто романтическое. Узнаю, что художник ни разу не был женат, и вспоминаю слова мамы: мужчина, который не женился до тридцати пяти, либо гей, либо прячет в шкафу парочку скелетов. В горле снова застревает комок. Ах, как же мне не хватает мамы! Как хочется, чтобы она по-прежнему была где-то неподалеку, чтобы можно было ей позвонить, поговорить… впрочем, рассказывать о внезапной одержимости сексуальной жизнью незнакомой женщины скорее всего не стоит никому. Озадаченно прикусываю губу, строго спрашиваю себя, действительно ли я одержима сексуальной жизнью незнакомой женщины, и решительно даю отрицательный ответ. Если уж чем-то и одержима, то только ее безопасностью.