Светало. В комнате царила предрассветная серость, а Мередит продолжала мирно спать, не почувствовав того, что он к ней только что прикасался, не ведая о наступающем дне. Ник обнял ее рукой за талию. Мередит, испустив едва слышный вздох, приникла к его груди. Сердце сжалось при виде этого безмерного доверия, которое она выказывала даже во сне. Ник прикрыл веки, затем вновь открыл глаза и уставился на Мередит. Неужели он когда-то думал, что она совсем безразлична ему? Приоткрытые во сне губы, слегка припухшие вследствие безумства поцелуев. Пожалуй, она была самой красивой из всех его женщин.

Несмотря на то что он мало спал, мужчина совершенно не чувствовал себя утомленным. Он мог бы еще несколько часов без устали лежать вот так и смотреть на нее. От этой мысли, подсказанной Нику сердцем, ему стало по-настоящему страшно.

До той ночи он считал, что выражение «заниматься любовью» придумали женщины, для того чтобы красивее описать похоть, возникающую между мужчиной и женщиной во время совокупления, и придать больше смыла этому слиянию тел. Но с появлением в его жизни Мередит прошлое словно перестало существовать для него, а после этой ночи, похоже, для него прекратил свое существование и весь остальной мир. Ночью он узнал разницу между похотью и любовью. Из-за Мередит вычурное выражение приобрело свой истинный смысл.

Больше он не мог закрывать на это глаза. Гнев на Мередит давным-давно угас, если он вообще когда-либо по-настоящему на нее сердился. Ее обман был вполне ему понятен. Возможно, он с самого начала понимал мотивацию ее поступков, но воспользовался своим раздражением для того, чтобы воздвигнуть между ними стену, помешать их сближению. Глядя на Мередит, Ник понимал, что любит ее. Это чувство ослабляет и разрушает человека, делает его уязвимым, приносит страдания и муки…

У него оставался лишь один выход.

Глава 24

Мередит, выйдя из кареты, встала лицом к знакомому до боли фасаду Оук-Рана. День клонился к вечеру. Солнце, пробиваясь сквозь облака, озаряло лучами стены дома, словно приветствовало ее. Мередит перевела взгляд на Ника. Она была рада тому, что вернулась домой, что вместо Лондона он поехал с ней в Оук-Ран.

Входная дверь распахнулась. В проеме появилось широкое, улыбающееся лицо Мари. До сих пор Мередит даже не подозревала, как же она скучает по экономке. Ей казалось, что со времени расставания прошла целая вечность, что за время ее отсутствия Оук-Ран словно усох. Подхватив подол платья, графиня бросилась в широко раскрытые объятия Мари. Освободившись от ее рук, Мередит услышала, как Ник говорит кучеру:

– Только багаж леди. Мой оставь здесь. Распорядись, чтобы запрягли свежих лошадей.

Радость увяла. Женщина повернулась к мужу.

– Ты не останешься?

– Поеду дальше, когда запрягут свежих лошадей.

В глубине глаз графини сгустились сумерки.

– Уже поздно. Разве ты не хочешь остаться хотя бы на ночь?

Ник ничего не ответил. Впрочем, в этом не было особой необходимости. Обо всем сказало решительное выражение его лица.

– Когда ты вернешься? – Она ненавидела себя за этот вопрос, но не смогла сохранять видимость равнодушия по поводу его отъезда.

Мужчина пожал плечами, не глядя ей в глаза.

– Не знаю.

Хотя вслух это не было произнесено, Мередит поняла скрытый смысл: «Я не вернусь».

Тело ее онемело. Женщина стояла на ступеньках крыльца, наблюдая за тем, как конюхи меняют лошадей. Молчаливый Ник стоял рядом. Когда все было готово, чтобы продолжить путь, он повернул голову к Мередит. Она понимала – в ее взгляде сверкает вызов. Она хотела, чтобы муж признал правду, прямо сказал, что бросает ее и навсегда уезжает отсюда. Ник сделал шаг в ее сторону, как будто желая поцеловать на прощание.

Мередит отшатнулась. Бегство мужа слишком сильно задело ее за живое, потому она и не желала этой близости.

Его губы сложились в тонкую линию на хмуром лице.

– Ты должен ехать, – произнесла женщина звенящим от гнева голосом. – Уверена, в Лондоне тебя ждет много важных дел. А здесь ничто не удерживает.

Бросив на жену последний колючий взгляд, Ник запрыгнул в карету и на секунду помедлил, прикрывая за собой дверцу.

– Береги себя. – Таковы были его прощальные слова.

Мередит глядела вслед удаляющемуся экипажу, пока он не скрылся вдалеке. Женщина вытирала слезы на щеках и презирала себя за это. С какой стати она плачет? Она получила все то, чего желала: стабильное, обеспеченное будущее для своей семьи. Она же не искала любви.

Почему же теперь она жаждет ее?


– Если все время убегать, ничего не достигнешь.

Мередит, оторвавшись от шитья, воззрилась на тетушку. Она сразу же поняла, о чем идет речь.

– Это он сбежал, а не я, – ответила племянница.

– Да неужто? – поджав губы, лукаво спросила тетушка Элеонора. – Разве ты призналась ему в любви?

С каких пор ее тетушка стала поборницей честности?

– А с какой стати мне признаваться? – резковато произнесла Мередит. – К тому же я его не люблю.

По крайней мере, она не совершила этой непростительной глупости, не открылась перед ним. Уже того, что вышла за него замуж, – более чем достаточно.

– Ты точно в него влюблена, – сказала тетушка Элеонора. – Одни люди бегут в прямом смысле слова. Это совершил Ник. Твой же побег произошел на эмоциональном уровне. Ты и прежде так делала, делала и делаешь.

– Ерунда, – фыркнула Мередит, разглядывая рядок малюсеньких розочек, которые она вышивала.

Дрожащие руки неважно справлялись со стежками. Не впервой ей захотелось, чтобы тетушка оставалась в Лондоне, а не приезжала в имение, как только узнала, что племянница живет сейчас в Оук-Ране, вернее, когда услышала, что она одна… Без мужа… Снова… Ее жизнь и так не сахар, а тут еще тетя со своими проницательными, иногда колкими замечаниями.

Тетушка Элеонора не унималась:

– Что в таком случае мы делаем здесь, пока он в Лондоне?

Впервые за много дней графиня улыбнулась.

– Мы? – не сдержала она ехидства.

После отъезда Ника у нее не было особых поводов улыбаться. Оук-Ран, который она прежде представляла в качестве своего пристанища, тихой гавани, единственного места, где земля не убегает у нее из-под ног, теперь не мог заполнить зияющую пустоту в ее сердце. Ник уехал, и ничто не могло и не сможет восполнить это.

Улыбка на лице Мередит увяла, когда тетушка произнесла:

– Похоже, ты позволила и второму мужу бросить тебя чахнуть в селе. Подумать не могла, что этот брак окажется таким же, как первый. – Пожилая женщина покачала головой и неодобрительно щелкнула языком.

Мередит чувствовала, что кровь отхлынула от ее лица.

Заметив, как побледнела племянница, тетя принялась извиняться:

– Дорогая! Прости меня! Это было весьма жестоко с моей стороны.

– Нет, ты права, – промямлила Мередит, стараясь подавить трепет сердца и слегка качая головой из стороны в сторону.

Лицо тетушки сморщилось в сочувственной гримасе:

– Я…

Мередит рассекла рукой воздух, тем самым заставляя старушку умолкнуть. Рот тетушки Элеоноры закрылся. Зубы слегка щелкнули. Отложив шитье в сторону, Мередит поднялась со своего места и, сохраняя полное молчание, задумчиво уставилась на стеклянную дверь. Причина, по которой Эдмунд бросил ее, уже не являлась загадкой. Она даже испытывала нечто вроде жалости по отношению к умершему мужу. Бремя тайного существования, скрытого от всех окружающих, не могло сделать его счастливым человеком.

Но Ник…

Никто не заставлял его жениться на ней. У мужа – обычные мужские потребности. Он интересуется прекрасным полом, очень даже сильно интересуется. Ему, как казалось Мередит, было весьма приятно заниматься с ней любовью. В чем тогда проблема? Почему он не здесь? Почему он не с ней?

Гордость Мередит не позволяла ей кинуться вдогонку за ним, вымаливать у него любовь. В конце концов, это он ее бросил. Если все, что он к ней испытывает, – похоть, гордость требовала от нее остаться в Оук-Ране и ожидать, когда Ник сам приедет к ней. Она задумчиво поглаживала кончиками пальцев свои губы, пока глаза ее смотрели сквозь стекло. В голове выкристаллизовывалась твердая уверенность.

Он не вернется.

В этом Мередит была убеждена в не меньшей степени, чем в том, что солнце взойдет на небе завтра утром.

Если, конечно, кто-нибудь не сделает так, чтобы он приехал сюда. Этим кем-то должна стать она.

Если она будет сидеть сложа руки, то так и останется соломенной вдовой. Только на сей раз ее душевные муки будут намного сильнее, намного мучительнее, ибо теперь она сама влюблена.

– Придумала! – просияв, воскликнула тетя Элеонора. – Ты можешь опять сказаться беременной, только в этот раз…

– Нет, – перебила ее Мередит, невольно приложив руку к животу. – Исключено. Я не собираюсь врать Нику.

Пока говорить об этом было рановато, но предложение тети вполне могло оказаться истинной правдой. Саму женщину подобный поворот событий радовал, но использовать ребенка ради того, чтобы удержать возле себя Ника, она не собиралась.

– А ты что предлагаешь? – осведомилась тетя Элеонора, пристально всматриваясь в ее лицо.

Вопрос тетки пролетел мимо ушей Мередит. Она как раз обдумывала, что именно в состоянии вернуть Ника в Оук-Ран. Если она вновь сможет заглянуть мужу в глаза, то Ник, чего доброго, поймет, что у них общее, что их соединяет, чем они смогут стать, если превратятся в одно целое… Что могло бы заставить такого гордого человека бросить все и…

Чувствуя прилив вдохновения, Мередит перестала поглаживать пальцами губы и промолвила одно-единственное слово:

– Гордость.

Ник был горд, временами заносчив.

– Мередит! – окликнула ее тетушка, когда племянница устремилась прочь из комнаты. – Куда ты?

– Нанести визит.

– Кому?

Недоумение тетушки было вполне простительным. За прошедшие две недели Мередит носа не показывала из дому, предпочитая предаваться хандре в четырех стенах, где свидетелями ее уныния могла стать лишь прислуга. Упиваясь своей меланхолией, графиня отказывалась принимать непрошеных посетителей. Но больше такому не бывать! Она не собирается и дальше прятаться ото всех. Она не будет себя жалеть. Пора взять свою судьбу в собственные руки.

Мередит задержалась в дверном проеме. Озорная улыбка осветила ее чело.

– Я намерена нанести визит сэру Хайраму. – Бросив лишь мимолетный взгляд на испуганное лицо тетушки, графиня, развернувшись, стремительно вышла из комнаты.


В последнюю неделю сэр Хайрам вел себя как стервятник, учуявший запах первой крови. В данном случае это были первые слухи о жене, недавно брошенной своим мужем. Он наносил ей визиты почти каждый день. Мередит отделывалась извинениями, которые передавала через прислугу. Ей совсем не хотелось принимать от него излишне пылкие знаки внимания. Он наверняка слышал, что после продолжительного отсутствия она вернулась одна, и теперь спешил возобновить свои прежние поползновения. О случившемся шушукались все в округе. Этим отчасти можно было объяснить необычный наплыв визитеров. Всем хотелось узнать, куда подевался молодой муж новобрачной.

На сей раз Мередит решила поощрять ухаживания сэра Хайрама и постараться, чтобы Ник обо всем узнал.


Ник соскочил с коня. Соломон остался на дорожке, ведущей к дому. Поводья касались земли. Все равно конь далеко не уйдет. Жеребца приучили оставаться там, где хозяин оставил его. Соломон еще ни разу от него не сбегал… в отличие от женщины, которую он взял себе в жены. В любом случае, на то, что задумал Ник, много времени все равно не уйдет.

Перескакивая через ступеньки, граф, не взглянув на дверной молоток, со всей мочи забарабанил кулаком в дверь. Шелест бумаги в его кармане напомнил о письме Порции и еще сильнее разжег в нем злость. Когда он прикрывал глаза, перед его мысленным взором возникали строчки, написанные изящным, витиеватым почерком. Слова намертво запечатлелись в его памяти:


Мередит пишет, что по возвращении в Оук-Ран она весьма занята приемом гостей. Самым частым гостем в доме является некий сэр Хайрам Роулинс, который в Ваше отсутствие часто составляет ей компанию во время чудесных прогулок и катания верхом. Мое сердце согрето мыслью о том, что, хотя я и скучаю по подруге, сейчас она находится в приятном для нее обществе…


Приятное общество! Ха-ха! Он прекрасно знает, что на уме у этого негодяя. Новобрачная, и никакого мужа на горизонте… Роулинс взялся за старое. Ник намеревался предупредить сего джентльмена, что новый муж Мередит не потерпит подобного рода шалостей, не позволит, чтобы другой вертелся вокруг юбки его жены.

Дверь ему открыла уставшая на вид экономка. Из-под белого чепчика выбивались седые волосы. Визг, который могли издавать лишь маленькие дети, резанул слух графа. Экономка окинула беглым взглядом дорогую, хотя и немного помявшуюся в дороге одежду.