Барбара Картленд - Невольный обман

— В данный момент все это не имеет значения. Важно лишь то, моя дорогая женушка, чтобы у меня было где заняться с тобой любовью.

Его рот завладел ее губами, и она прижалась к нему всем телом.

— Когда тебя провозгласят королем? — спросила Теола спустя некоторое время.

Когда она задавала этот вопрос, голос ее звучал напряженно. Сама идея о том, что Алексис станет таким высокопоставленным лицом, приводила ее в смущение.

— Никогда!

— Никогда?

— Нет. Думаю, Кавония достаточно натерпелась от власти монархов. Мы станем независимой республикой.

— Но кем же… будешь ты?

— Президентом, и я буду очень демократичен! Полагаю, именно это необходимо в современном мире! Он помолчал.

— Ты не слишком огорчишься, если не станешь королевой, моя драгоценная?

— Я хочу только быть… твоей женой!

— И ты всегда ею будешь!

Он поцеловал ее, и прошло некоторое время, прежде чем Теола могла спросить:

— Что ты сделаешь с дворцом?

— Одно крыло превратится в больницу, пока я не смогу выделить деньги на строительство нового здания, — ответил Алексис. — Второе крыло отдадим под конторы. Центральная часть останется для визитов представителей других стран и для тех случаев, когда понадобится устроить прием, или, возможно, много позже, когда в стране наступит процветание, бал.

Он привлек ее к себе, тела их соприкоснулись, и Алексис продолжал:

— Как бы я хотел потанцевать с тобой, моя обожаемая женушка, но в данный момент мне достаточно прижимать тебя к себе вот так, когда вместо музыки слышно лишь биение наших сердец.

Эти слова пришли ей на память, когда Теола села в постели и увидела свое розовое вечернее платье, небрежно брошенное на спинку стула, разбросанные по полу туфельки, а также то, что ее тетка называла «предметами туалета».

Теола вспыхнула, вспомнив, как бушующее в них пламя заставило отбросить прочь все, кроме сжигающего их желания.

— Я люблю его! Благодарю тебя… благодарю тебя, боже… за его любовь, — вскричала Теола. — Благодарю тебя за то, что дал мне это… совершенное, невероятное… счастье.

Пока она молилась, раздался стук в дверь и вошла Магара.

— Вы уже проснулись, мадам? — задала она совершенно лишний вопрос. Теола улыбнулась.

— Проснулась, Магара, и очень, очень счастлива!

— Я так и подумала, мадам, когда узнала, что генерал отвез вас сюда.

— Здесь так красиво, — сказала Теола, оглядывая комнату, — и так не похоже на дворец.

Контраст был поразительным. Вся комната была белой, как и кровать. Над ней не было тяжелого балдахина, как во дворце, а вместо него резное изголовье украшали фигурки искусно вырезанных купидонов и дельфинов, инкрустированные серебром.

Теола была уверена, что это работа местных мастеров, так же, как и ковры, покрывающие пол, с цветным орнаментом на белом фоне — подобный она видела на фотографиях предметов древнегреческого искусства.

Яркие узорчатые шторы были вытканы вручную.

Казалось, комнаты сливаются с садом, в который выходили широко распахнутые окна. Аромат роз и лилий почти ошеломлял, и пока Теола одевалась, Магара сообщила, что приказала подать завтрак на открытом воздухе, в патио, куда выходила гостиная.

— Надеюсь, ты привезла мне какое-нибудь платье? — спросила Теола.

— Одно из самых красивых и прохладных, мадам, — ответила Магара. — Позже я привезу сюда и другие платья. Сегодня утром у меня не было времени заказать карету.

— Я так рада, что мы будем жить здесь.

— Вилла после дворца кажется очень маленькой, — заметила Магара, — но в ней легче вести хозяйство, а слуги сочтут за честь прислуживать вам.

«Невозможно чувствовать себя более счастливой!»— думала Теола, сидя в патио, в тени под навесом.

Ей хотелось только одного — быть с Алексисом, ухаживать за ним, знать, что они принадлежат друг другу и она больше не одинока на свете. После всего, что она выстрадала, после всех пережитых бедствий, ее словно вырвали из глубин ада и вознесли в рай — таким счастьем было сознавать, что она — его жена, что нужна ему так же, как и он ей.

«Я должна во всем ему помогать, — думала Теола. — Я так много могу сделать для женщин Кавонии и, конечно, для детей».

Она решила, что, как только Алексис позволит ей, она навестит ту маленькую девочку с поврежденной ногой, а также выяснит, что стало с детьми, которых тогда привезли во дворец.

Теола была уверена, что матери их уже забрали, но она должна удостовериться, зажили ли их раны и не нужна ли им медицинская помощь.

«Все эти вещи я должна взять на себя, — думала она. — У Алексиса теперь так много важных дел, что он не должен беспокоиться о таких мелочах».

Закончив завтрак, Теола вышла в сад и обнаружила, что он гораздо красивее английского дворцового парка, уставленного статуями. В нем цвели яркие азалии, лилии, заставившие ее вспомнить о возвышенной атмосфере собора, и орхидеи всех форм и цветов, многие из которых уже одичали. Еще там был водный сад с небольшим каскадом, струящимся среди искусственных скал, а в чаше фонтана, под плоскими зелеными листьями водяных лилий, скользили золотые рыбки.

«Это место создано для любви», — подумала Теола и осознала, что уже давно бродит по саду.

Наверное, уже близится полдень. Ее сердце встрепенулось при мысли о том, что Алексис скоро вернется к ней.

Она знала, что теперь, когда он появится, она сможет подбежать и броситься к нему в объятия, как ей хотелось вчера ночью, когда он пришел к пей в комнату во дворце и привел с собой часовых.

Что, если бы она повиновалась ему и вместо того, чтобы находиться сейчас здесь и ждать его возвращения, находилась бы на борту английского корабля, плывущего в Афины, где ее ждали дядя и Кэтрин?

Она содрогнулась при этой мысли, потом сказала себе, что ей больше нечего бояться.

Ничто больше ее не испугает.

Она принадлежит Алексису, и, подобно Аполлону, он принес свет во тьму ее существования, и, как говорил ее отец, это было «танцующее, дрожащее пламя».

Она вошла через открытую дверь обратно в прохладную белую гостиную. На ее стенах висели картины, которые она еще не успела рассмотреть, но знала, что они прекрасны, потому что принадлежали семье Алексиса.

Теола собиралась поближе рассмотреть одну из них, по только двинулась к ней, как дверь открылась. Один из слуг объявил по-кавонийски:

— Вас хочет видеть один джентльмен, мадам.

Теола обернулась и застыла на месте.

В гостиную входил герцог, а следом за ним шла Кэтрин!

Теола остолбенела.

— А, вот ты где, Теола! — произнес герцог.

— Я , не ожидала… увидеть тебя здесь… дядя Септимус! — заикаясь, выдавила Теола.

Он показался ей таким огромным и властным, что она снова почувствовала себя подавленной его отвращением к пей, которое, казалось, исходило от него вместе с волнами злобы.

— Вижу, что не ожидала! — ответил герцог. — Я немедленно возвращаюсь в Англию, и мы с Кэтрин заехали, чтобы тебя забрать, — Забрать… меня? — воскликнула Теола.

— Мы направляемся в Кевию, — объяснил герцог, — где, слава богу, стоит британский корабль, который доставит нас домой, подальше от этих опасных мест. Поторопись со сборами. У нас очень мало времени!

Последние его слова заглушил внезапный вопль Кэтрин.

Она вошла в комнату вслед за ним, принялась оглядываться кругом и до этой минуты даже не взглянула на Теолу. Теперь она закричала:

— Ты надела мое платье! Как ты смеешь носить мою одежду! Снимай сейчас же! Ты слышишь?

Она двинулась к Теоле, которая продолжала смотреть на дядю.

— Я… мне надо… кое-что сказать тебе, дядя Септимус.

— Что такое? — резко спросил герцог.

— Я… вышла… замуж!

Если Теола хотела удивить его, она, несомненно, своего добилась.

Герцог уставился на нее, словно не веря собственным ушам, затем поинтересовался:

— За кого? И как ты успела выйти замуж за время, прошедшее после нашего отъезда?

— Я… жена… генерала Василаса!

Несколько секунд герцог, по-видимому, не в состоянии был осознать все значение ее слов. Затем он взревел на всю комнату:

— Василас? Мятежник? Тот человек, который сверг короля и залил кровью эту несчастную страну? Ты сошла с ума!

Теола не отвечала. Она только дрожала, не отрывая глаз от лица дяди.

— Полагаю, он принудил тебя к этому, — ворчливо заметил тот, — хотя меня удивляет, что он вообще предложил тебе замужество. Тем не менее этот брак не может считаться действительным: как тебе хорошо известно, в твоем возрасте ты не можешь выйти замуж без согласия опекуна. А такого согласия я никогда не дам, я тебе уже говорил. Предоставь это дело мне и собирайся. Мы немедленно уезжаем в Англию!

— Я… я не могу… ехать с вами! Теола попыталась ответить храбро, но голос ее задрожал.

— Ты сделаешь, как тебе говорят, — отрезал герцог. — Если не хочешь, чтобы я прибегнул к насильственным методам убеждения.

— Она надела мое платье, папа! — опять закричала Кэтрин. — Она пользуется моими вещами! Накажи ее! Она не имеет права вести себя подобным образом!

— Теола будет наказана, когда мы отсюда уберемся, — ответил герцог. — Можешь в этом не сомневаться! Л пока, если мы хотим успеть па корабль, нам надо ехать. — Он вынул из кармана часы. — У тебя двадцать минут, чтобы уложить вещи.

— И мои вещи пусть тоже уложит, — вставила Кэтрин. — Все вещи! И не забудь, папа, что мамина тиара все еще здесь!

— Я помню, — ответил герцог. Он сунул часы обратно в карман и тут обратил внимание на то, что Теола даже не пошевелилась.

— Ты что, отказываешься делать то, что тебе велят, Теола? — спросил он.

Теперь он произносил слова медленно, а Теола давно знала, какая угроза таится в его неестественно тихом голосе.

— Я… я должна… остаться с моим… мужем. Слова с трудом срывались с ее дрожащих губ. Герцог замахнулся, и она приготовилась выдержать неизбежный удар по щеке. В этот момент дверь распахнулась. На пороге возник майор Петлос, и герцогу пришлось опустить руку.

— Как приятно снова видеть вашу светлость, — радушным тоном произнес Петлос.

— Это вы, Петлос? — спросил герцог.

— Он самый, ваша светлость. Помните, я плыл вместе с вами на корабле, который доставил вас в Кевию.

— Я помню вас, — невежливо буркнул герцог, — хотя и не могу понять, почему вы все еще здесь.

— Вам все объяснят, если вы, ваша светлость, и леди Кэтрин последуете за мной во дворец, — ответил майор Петлос. — У дверей ждет карета.

— У нас есть своя карета, — возразил герцог.

— Разумеется, — согласился майор Петлос. — Вы ведь направляетесь в Кевию?

— Да, — ответил герцог, — В таком случае ваша светлость поедет со мной, — произнес майор Петлос, и в его голосе прозвучали властные нотки.

— Полагаю, мы еще успеем на корабль, — уступил герцог. — Он снова взглянул на Теолу. — А ты делай то, что тебе сказано, — приказал он. — Если не будешь готова к тому времени, как я вернусь, ты об этом горько пожалеешь.

Он двинулся следом за майором Петлосом к выходу из гостиной, но Кэтрин вернулась назад.

— Сейчас же сними мое платье! — прошипела она Теоле. — А если на тебе надеты еще и мои нижние юбки и шелковые чулки, снимай их тоже! Как ты посмела взять мою одежду? — Она замолчала, а потом прибавила с ясно различимыми мстительными нотками в голосе:

— Обещаю позаботиться, чтобы не только папа, но и мама сурово наказали тебя за твое возмутительное поведение. Какой стыд!

И она вылетела из комнаты, не дожидаясь ответа Теолы. Едва ее сапфировый бархатный костюм для верховой езды исчез за дверью, Теола закрыла глаза ладонями.

Как она могла хотя бы на минуту вообразить, чти ее счастье будет длиться вечно и она останется в Кавонии с Алексисом? Ей следовало знать, что волшебство прошлой ночи — всего лишь мимолетная радость. Теперь она должна посмотреть в лицо реальности: ей слишком хорошо известно, как накажет ее дядя за поступки, которые он считает преступными.

Прежде его телесные наказания были для нее мучительными и унизительными, но теперь, после того как она узнала подлинное счастье, вынести их будет совершенно невозможно. Но хуже всякого наказания, хуже жалкого существования и тьмы, ожидающих ее в Англии, была мысль о» разлуке с Алексисом.

Теола была уверена, что дядя сказал правду, утверждая, что ее брак недействителен, так как она не получила разрешения своего опекуна. И еще он, конечно же, воспользуется возможностью рассказать Алексису о ее отце и постарается убедить его, что она вообще недостойна стать чьей-либо женой.

Она знала, насколько жестоким мог быть ее дядя, когда хотел настоять на своем. И хотя Теола верила, что Алексис будет сражаться за нее, вряд ли он сможет сопротивляться власти и влиянию, которыми обладал ее дядя в Англии и которые мог употребить против Кавонии, если бы захотел.