За последние несколько месяцев Ксавье не раз напоминал матери о своем чудаковатом друге Лайаме Эллисоне. Он утверждал, что это самый талантливый из известных ему художников, и хотел, чтобы Саша непременно посмотрела его работы.

– Охотно это сделаю, но пусть сначала пришлет слайды. – Ей не хотелось терять время, она привыкла составлять первоначальное впечатление по слайдам. Но сколько бы она ни повторяла это Ксавье, его друг так и не удосужился ничего прислать. По словам Ксавье, тот робел. Вообще-то это было характерно для начинающих художников, да и для более зрелых тоже, но, судя по рассказам Ксавье, его приятеля никак нельзя было назвать застенчивым. Всякий раз, как Ксавье ударялся в какое бы то ни было распутство, за ним неизменно стоял Лайам. Совсем недавно, воскресным днем, они вместе отправились пообедать, перебрали спиртного, доехали на такси до аэропорта и на четыре дня рванули в Марракеш. По словам Ксавье, это были лучшие четыре дня в его жизни. Вернувшись, он сразу позвонил матери. Саша уже начинала нервничать – сын пропал чуть ли не на неделю.

– Дай угадаю, – сказала она, когда он наконец подал голос и сообщил, где успел побывать. – Ты ездил со своим Лайамом. – Теперь она всегда знала: если Ксавье затеял какую-то авантюру, то наверняка рядом с ним был Лайам. – Твой друг определенно чокнутый. А вот жена у него, должно быть, просто святая.

– Она и вправду очень хорошая, – согласился Ксавье. – Хотя временами теряет терпение. Она работает и рассчитывает, что он будет смотреть за детьми. А вместо этого – сама видишь…

– Так она еще и семью содержит?! – изумилась Саша. Знавала она таких художников, правда, не столь охочих до веселья и разгула – по крайней мере, если судить по рассказам Ксавье. – На ее месте я бы его просто убила.

– Не сомневаюсь, такое желание у нее не раз возникало. Поездка в Марокко явно не была звездным часом их брака.

– Ничего удивительного. Тебя послушать – так он в точности как те ребята, с которыми я тебе еще в детстве играть запрещала, потому, что они вечно втягивали тебя в какие-то истории. Когда-нибудь ты с ним вляпаешься. Или он сам вляпается в какую-нибудь пакость.

– Да нет, мам, он парень добродушный и никогда ничего опасного не сделает. Просто любит хорошо время провести и ненавидит, когда его призывают к порядку. Думаю, его в детстве запретами замучили. У него на них аллергия. Он натура свободолюбивая.

– Похоже на то. Жду не дождусь, когда с ним познакомлюсь, – саркастически заметила Саша. Она интуитивно полагала, что, если слайды все-таки придут, его работы ей, скорее всего, не понравятся. Не нужна ей такая головная боль. Хотя порой люди с таким темпераментом действительно оказываются исключительно талантливы. Саша была убеждена: таким художникам, как Лайам, требуется узда и плетка, иначе они про работу забывают. Правда, Ксавье говорил, что Лайам к работе относится очень добросовестно и серьезно. Зато во всем остальном он – полный разгильдяй. Ксавье все же не оставлял надежды познакомить мать со своим другом. Он был убежден, что для полотен Лайама «Сювери» – правильное место.

Июль Саша провела в Нью-Йорке, но на море так и не съездила. Она не могла себя заставить войти в этот дом и сказала Татьяне, чтобы та пользовалась им, как ей захочется. Даже посмотреть на дом у Саши не было никакого желания. А в августе она на две недели уехала в Сен-Тропе погостить у друзей. Она остро чувствовала свое одиночество, ее словно лишили корней. Конец месяца она провела в своем парижском доме, который теперь был непривычно просторен. Весь мир для нее без Артура стал неудобен и просторен. Жизнь стала как пара туфель, которые больше не годятся. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой маленькой и уязвимой. Когда умер отец, рядом с ней был Артур, она испытала тогда и боль, и горе, но пустоты не ощутила. Теперь рядом не было никого, одни воспоминания да редкие встречи с детьми.

В конце августа Саша вернулась в Нью-Йорк и первого сентября наконец нашла в себе смелость съездить в Саутгемптон. Почти год она здесь не была, и в каком-то смысле была рада этой поездке. Саша будто заново открыла для себя частичку Артура, ту самую, которой ей так не хватало. В шкафу еще были его вещи, а постель словно хранила тепло их последней ночи. В то утро, когда она уезжала, он шепнул ей, что любит, она поцеловала его, и он тут же опять уснул. Здесь жили воспоминания, и Саша провела много часов, думая о муже, вспоминая их жизнь и гуляя вдоль моря. И именно здесь она наконец поняла, что начинает выздоравливать.

После выходных Саша вернулась в галерею другим человеком. Вот уже месяц, как она вынашивала одну идею, но решения пока не приняла. Они задумывали это еще с Артуром, а сейчас ей захотелось это осуществить. Ее потянуло домой. Жить без Артура в Нью-Йорке ей было тяжело.

Сентябрь прошел в хлопотах по организации двух выставок, одной из которых она занималась лично. Саша никогда не пускала выставки на самотек, всегда сама выбирала работы и место для них, стараясь, чтобы контрасты и сочетания подчеркивали выигрышные стороны того или иного полотна. В этом ей не было равных, и эти хлопоты доставляли ей удовольствие. Еще она провела встречи с несколькими старыми клиентами, заседала в музейных советах, делала распоряжения насчет поминок по случаю годовщины смерти Артура. Обещал прилететь Ксавье. Как и следовало ожидать, это было тяжелое мероприятие для всей семьи. Собрались его коллеги по работе, партнеры, дети, близкие друзья. Трудно было поверить, что прошел уже год.

После поминок Татьяна объявила, что ушла с работы и собирается на несколько месяцев отправиться с друзьями в Индию. Она хотела сделать серию экзотических снимков, с тем чтобы, вернувшись, поискать работу в журналах. К Рождеству дочь обещала быть дома. Татьяне уже было двадцать три, и она жаждала расправить крылья, что немного тревожило Сашу, но другого выхода, как дать ей волю, она не видела. Потом она рассказала детям о своих планах. Она решила перебраться жить в Париж, заняться вплотную галереей, а сюда наезжать, как делала все эти годы, только в обратном направлении. С самой смерти Артура она желала одного: вернуться к истокам. А если еще и Татьяна уезжает, то в Европе ей быть прямой резон – хоть к сыну будет поближе. Татьяну решение матери озадачило, а Ксавье – обрадовало.

– Думаю, это пойдет тебе на пользу, – согласился он с доводами матери. Весь этот год она его очень беспокоила. Ему и раньше всегда казалось, что в Париже Саша чувствует себя счастливее. Может быть, так будет и теперь? С Америкой связаны слишком тяжелые воспоминания.

– Квартиру продашь? – спросила Татьяна с тревогой. Она редко здесь появлялась, но было приятно знать, что отчий дом существует. О планах отца подать в отставку и уехать во Францию она ничего не знала, как и о том, что они собирались продать квартиру и купить что-нибудь поменьше для коротких наездов.

– Пока не стану. Пригодится, когда буду приезжать. Дочь вздохнула с облегчением. Вообще-то переезд в Европу мало что изменит для Саши. Просто центр ее деятельности переместится в Париж, а сути это не изменит. Ее многое связывало с обоими городами, она жила так вот уже тринадцать лет. Управляющие в обеих галереях были первоклассные, вели дела наилучшим образом и, где бы она ни находилась, постоянно были на связи. Ей не придется подлаживаться под новый уклад жизни.

С переездом Саша решила повременить до ноября. Октябрь в Нью-Йорке – оживленный месяц в мире искусства. Надо было участвовать в заседаниях музейных советов, организовывать выставки, а к тому же, прежде чем уезжать, ей хотелось повидаться кое с кем из американских друзей. Она почти год ни с кем не общалась. Саша собрала гостей в честь Аланы – та как раз объявила о своей помолвке с тем самым человеком, с которым встречалась с июня. Алана была счастлива устроить свою личную жизнь и излучала радость. Жених тоже казался вполне счастливым. И конечно, верная себе, Алана не удержалась и спросила, не созрела ли Саша для романа. Этот вопрос она задавала ей всякий раз.

– Пока нет. – Саша улыбнулась и отошла. «Не дождешься», – прибавила она про себя. Последний уик-энд перед отъездом она провела в Саутгемптоне, а День благодарения отметила с друзьями. Ксавье был у себя в Лондоне, а Татьяна путешествовала с друзьями по Индии. Саше было легче в праздничный вечер уйти из дома, чем сидеть одной. В чужом доме праздник не был таким личным, таким семейным. Год назад, когда они впервые отмечали День благодарения без Артура, боль утраты была еще совсем свежа, и это было очень тяжело. В этом году стало намного легче. Среди гостей Аланы Саша с радостным удивлением встретила своего старинного знакомого Джона Мередита и с еще большим удивлением узнала, что он только что развелся после тридцати четырех лет брака. Джон был ровесник Артура, они не виделись лет десять. За ужином Джон по секрету признался Саше, что его жена превратилась в алкоголичку и в последние двадцать лет имела серьезные проблемы с психикой. Избавившись от этого кошмара, он испытал облегчение, хотя это и было очень и очень непросто. Джон явно огорчился, когда Саша сказала о том, что переезжает жить в Европу. Они увлеченно проговорили весь вечер, и Саша заметила, что хозяйка дома поглядывает на них с надеждой. Она пригласила их обоих не случайно, в этой компании они были единственными, кто пришел без пары. А еще больше Саша удивилась, когда на следующий день Мередит ей позвонил. Она как раз собирала вещи в дорогу. Лететь надо было уже завтра.

– Я тут подумал, не сводить ли тебя в ресторан? – с сомнением и долей смущения предложил Джон. Саша с Артуром всегда были ему симпатичны, но из-за проблем с женой он редко встречался с друзьями. Сейчас в его го-осе явно слышалось напряжение и неуверенность.

– Я бы с удовольствием, – ответила Саша. Она знала, что, поскольку она уезжает, ничего у них не получится, да и в любом случае бы не получилось. Они просто старые друзья, не более того. – Увы, я завтра улетаю в Париж. Домой, – облегченно прибавила она. Теперь Саша не сомневалась в правоте своего решения. Даже дети ее поддержали.

– Жаль! Я-то думал тебя куда-нибудь сводить. Поужинали бы вместе. – Джон был искренне рад возобновлению их знакомства. Да и сама Саша готова была признать, что он ей симпатичен. Просто он был не Артур, а никто другой ей не нужен.

– Я раз в месяц буду прилетать в Нью-Йорк. Ты обязательно должен прийти ко мне в галерею на вернисаж, – уклончиво произнесла она, и он обещал.

– Если буду в Париже, я тебе позвоню. Я иногда там бываю по делам. – Но ему был нужен кто-то более близкий – и в географическом, и в душевном плане, и Саша знала: он ей больше не позвонит. Впрочем, ей было все равно. Он пожелал ей удачи, а наутро она села в такси и поехала в аэропорт. Еще не было и девяти, как самолет взмыл в небо, а через полчаса Саша мирно уснула. Она вылетела из Нью-Йорка ясным свежим днем, а в Париж попала в дождь и слякоть. Да, парижские зимы бывают очень унылыми. Но она все равно была рада вернуться домой. Так, под звуки дождя, она и уснула в своей парижской кровати.

Проснувшись в воскресенье утром, Саша обнаружила, что туман только что не лежит на крышах домов. Было пасмурно и холодно, в доме и то чувствовалась сырость. Вечером она легла спать в холодную постель и промерзла до костей. На мгновение Саша заскучала о своей теплой и уютной нью-йоркской квартире. Она вдруг поняла, что, куда бы она ни ехала, всюду за ней неотступно следует ее печаль. И было совсем неважно, в каком городе жить и в какой постели спать. Где бы она ни находилась, в любой стране и в любом городе, ее постель была пуста и она была совершенно одна.

ГЛАВА 3

В декабре в Париже у Саши было много дел. Дела галереи шли успешно. Она успела повидаться со множеством важных клиентов, которые либо хотели что-то приобрести, либо, наоборот, спешили продать до Нового года. Чуть не каждый день она говорила по телефону с сыном. Она купила себе и детям горнолыжный тур в Сен-Мориц. Ехать надо было на следующий день после Рождества. Там у нее тоже было запланировано несколько важных встреч.

В Париже светская жизнь носила куда более официальный характер, чем в Нью-Йорке. В Америке среди ее заказчиков было много преуспевающих людей, что отнюдь не мешало их неформальному общению. За долгие годы многие стали ей близкими друзьями. Это были интересные люди, очень разные по происхождению и по роду занятий. В Париже действовали свои, европейские, законы. Крупные клиенты галереи были, как правило, из аристократических родов, нередко титулованные особы, либо имели состояние, которое создавалось веками, как у Ротшильдов, а были и просто любители жить на широкую ногу, и многие знавали еще ее отца. Здешние приемы отличались большей пышностью и церемонностью, чем в Америке. И здесь было труднее отказаться от приглашении, поскольку ее, как правило, приглашали те, кто приобретал у нее дорогостоящие картины. Саша чувствовала себя обязанной отвечать на приглашения. Когда она жаловалась на это сыну, тот говорил, что это ей на пользу. Но она, даже в свои годы, зачастую оказывалась самой молодой из приглашенных, и, как правило, эти вечера нагоняли на нее скуку. И все равно она их посещала – в интересах бизнеса. И всякий раз с радостью возвращалась домой.