– Масяня! Я дома! Брателка, привет!

Дэн ворвался в квартиру как всегда – шумно, гамно, ярко и много. Такой вот у меня сынуля – его много, даже если он молчит или спит. Обожаю его! Господи, какое счастье, что он у меня есть – мой сыночек, мой верзила, мой котеночек золотой, мой вихрастый…

Черная космическая дыра внутри резко схлопнулась, губы сами собой расползлись в глуповатой улыбке.

– Ты чё, Светик? Залипла над чем-то? – Сын подошел ко мне и громко чмокнул в нос. Что за манера – ну кто так с мамой обращается и разговаривает вообще, я ему подружка, что ли?

– Дэн, немедленно прекрати… – возмутилась, но глаза спрятала. Залипла, дылда ты моя родная, еще как залипла.

– Паясничать, ага, – продолжил за меня сынуля. – Мась, ну что ты такая сердитая сегодня? Злой начальник а-та-та сделал? Так ты мне скажи, я с ним разберусь по-нашенски, по-мужски. Как раз спарринг партнера на этой неделе у меня нет, будет мне груша.

– Какая он тебе груша! – всполошилась я не столько от его глупостей, сколько из-за того, что щеки загорелись, наверняка краснея, стоило ему лишь упомянуть Макса. – Что это за шуточки дурацкие?! Даже не вздумай! Он взрослый солидный человек. Директор нашего завода, между прочим. И он очень достойный человек, что б ты знал!

Под конец сорвалась на какой-то почти писк, и в глазах почему-то защипало. Да что же такое-то!

– Да ладно, мамуль, я все понял. Я ж шуткую, – успокаивающе огладил меня по плечам своими лапищами провокатор родных кровей. – Он и правда нормальный чел. Раз так машет ногами, что даже меня достал, значит, и в самом деле вполне себе достойный. Ма, я, смотри, тортик купил.

В груди моментально похолодело. Я же этого паршивца насквозь вижу. Во что-то опять вляпался, да?

– Дэн, что ты еще натворил, а? – тут же взвилась я, изыскивая взглядом тревожные признаки на его лице и костяшках рук. – Опять дрался? Или с Настей поругался? Сколько раз я тебя просила – засунь ты свой характер…

– Мамуля-а-а-а, – пропел Дэн, обняв меня, – ничего плохого я не натворил. И собираюсь не творить, потому что кое-кто согласился контролировать меня чуть плотнее и на ежедневной основе.

– Ничего не понимаю, – я беспомощно всплеснула руками, плюхаясь обратно на стул.

– Мамуль, мы тут с Настюшей поговорили и вот чё решили. – Сын развернулся к плите и включил чайник. Глаза прячет, свин, вот прячет же! – Мы решили пожить с ней вместе. Ну, знаешь, квартиру снять, однушку, напополам, попробовать хозяйство какое-никакое вести, ну, типа, быт и все дела.

– Дэн… – во рту стало сухо и горько. – Какое хозяйство? Настенька беременна?

– Ма! Ну ты чё такое говоришь, куда нам мелкого сейчас! Мы не потянем! Мы же не героическая ты.

Шестеренки в голове с трудом, но повернулись с рельс «все опять плохо».

– И что значит, квартиру пополам? Ты мужчина или как? – хлопнула по столу ладонью и ойкнула. – Я тебе всю жизнь говорю, что это должна быть твоя ответственность!

– Мамуль, я все помню, я Настехе тоже так и говорил, а она сказала, что сейчас так не модно.

– Сын, ты мужчина или… модный? – от возмущения я даже не нашлась что сказать. – Что значит не модно? Сейчас вон однополая любовь в моде, ты и тут тоже тренду последуешь?

– Ну, ты, мамуля, сегодня жжошь! – Дэн аж покраснел от негодования.

– Я не жгу и не убиваюсь апстену – так у вас говорят? Я тебе говорю, что раз уж вы дошли в отношениях до такой стадии, при которой хотите съехаться вместе жить, то изволь в первую очередь определиться с тем, зарабатываешь ли ты, лично ты, – я даже пальцем в грудь его ткнула, – столько, чтобы обеспечить своей женщине кров и комфортное в нем существование!

– Мамуль, ты права, я даже спорить не буду. Но ты же знаешь Настю – она тоже, если упрется, то я ее не сдвину. Я вот так прикинул, а что если мы начнем так, как она согласна, а я потихоньку буду ее уговаривать. Ну, как тебе теть Тома всегда говорит – лаской да сказкой.

– Дэн, сыночек, а не слишком ли рано вы, а? – Я вздохнула, глядя на то, как сын управляется с заварником.

– Ма, я тебе торжественно обещаю, что бабушкой мы тебя делать сейчас не собираемся. Хотя я знаю свои гены, ай! – Он шутливо прикрылся, когда я замахнулась на него кухонным полотенцем. – И потом, я же тебе по-честному все рассказал. Мне кажется, это лучше, чем втихаря зажиматься по углам, чтобы тебе потом соседи всякую ерунду про нас говорили.

– И где вы собираетесь искать квартиру? – перешла я к конкретике, пытаясь скрыть, что чертова черная дыра вернулась.

– А мы уже нашли, – радостно ухмыльнулся Дэн, и у меня горло опять перехватило, заставляя чаще заморгать. – Рядом с больницей, где Настена работает. Ей там добежать три минуты. А остановки рядом, мне по фигу, откуда ехать хоть в зал, хоть в клуб. А ты вот, если в командировки будешь ездить, Стасика сможешь нам оставлять. Да, братишка? Пойдешь жить к нам с Настей?

В смысле – забрать Стасика? А я? А меня? А…

От окончательного раскисания меня спасла трель мобильного телефона, ворвавшаяся в разговор. Звонила тетушка Тамара.

– Тетечка, миленькая, привет. Как ты там?

– Ох, пельмеш, да нормально уже, а вот в обед намучалася я с энтим врачом.

– Каким врачом, что случилось? – Я подскочила и заметалась по кухне, спотыкаясь о длинные мужские лапы и наступая на мохнатый хвостище.

– Да с энтим, с фельдшером нашим, с Петром. Грит, дуй, Тамарка в больницу в город. Там тебя спасут. А я ему – себя спасай, пустобрех окаянный. Вона, самогонку какую бормотушную да сивую гонишь, скоро коней двинешь. Нет чтобы отфильтровать, как водится, как положено, через березовый уголек, так он…

– Что? От чего спасут? Почему не хочешь в больницу? Томушка, тетечка, ты чего? При чем здесь самогонка и уголек! Ну-ка не увиливай и отвечай, от чего тебя спасать надо. – Пальцы уже дрожали, и трубка чуть не вываливалась из рук.

– Та давление опять. С утра-то нормально все было, я в магазин сходила за майонезом и шоколадкой, а Светка, ну, продавщица в сельпо, грит – не бери, Том, давнишние у меня и майонез, и шоколадка. Вот, ну, я домой и вернулась. А в обед чой-та заплохело. Ага. А тут Петька наш, фельдшер который, мимо ехал. Ну я ему и крикнула, мол, Петечка, сделай мне укольчик, а то мушки в глазах прыгают и ноги ватные совсем. Ну, он зашел, «травяной» моей отпробовал, наушниками железными своими руку мне пожамкал, укол сделал, давление и ста-би-ли-зи-ро-валося, фу ты господи, еле выговорила. А он возьми и ляпни, тебе, Тамарка, в город надо, в больницу, для профилактики, а то пройду мимо в очередной раз, а спасать и некого уже. Ну не пустобрех?

– Фу-у-ух, ну напугала ты меня, Томчик.

– Так это, пельмеш, «Капотен»-то мне все одно нужен, ага. Ты как, не собираешься на выходные? А то деревенских много поуезжало в город на Новый год, те, кто на своем транспорте. Мне и просить-то некого.

– Ну, конечно, тетечка. Конечно, приеду. Ща, пять сек, и я к тебе еду. Что, говоришь, купить надо в городе? «Капотен», майонез и шоколадку?

– Ага.

– Все, тетечка, скоро буду. С ночевкой. Все равно завтра суббота.

Положила трубку и на пару секунд застыла, глядя куда-то в пол. Да что ж такое все скопом и на одну меня!

– Ма, что-то с бабулей? Чё-то надо? Я сгоняю в магаз или в аптеку, хошь? – Дэн даже привстал со стула, встревоженно вглядевшись в лицо.

– Да, малыш, сбегай, деньги возьми в… – промямлила рассеянно.

– Мамуль, есть у меня деньги. Уж на аптеку бабуле и шоколадку ей точно есть. Ты пока собирайся спокойно, а я сбегаю и потом такси тебе вызову, лады? – Он для верности даже слегка тряхнул меня за плечо, чтобы убедиться, что я его слышала и поняла, и быстро умчался, пробормотав что-то про мою странность.

А я и есть странная, что в голове творится – самой не разобрать. Разве не странно в такой момент вдруг вспомнить, как пахнет Макс, когда обнимает меня, утыкая лицом в свою грудь, и как же хорошо, пусть и считанные минуты мне от этого бывает. Тепло, надежно, безопасно, все беды-проблемы-реальность где-то там, не с нами… До тех пор, пока не одерживает верх паника, вопящая, что нельзя-нельзя поддаваться, привыкать, хотеть этого еще больше, потому что получишь по полной и тем сильнее, чем больше раскиснешь.

– Лады, сыночка. Спасибо тебе. – Я потрепала малыша по голове и чмокнула его в подбородок, для чего пришлось изо всех сил потянуться на цыпочках.

Через часик я уже входила в калитку нашего бывшего дачного домика, который мы несколько лет назад утеплили, привели в порядок, и куда с превеликим удовольствием переехала из города тетушка. Под ноги, гремя цепью, тут же бросился Кузька, скуля и повизгивая от восторга.

– Ах ты, террорист мохнатый, привет, привет. Фу, фу, не прыгай, кому сказала. А ну-ка, шуш мне тут. Сейчас я тебя с цепи спущу, только чтобы через час был дома, понял? Все. Тикай отсюда.

Лохматое чудовище, прижав уши и со всей дури замотыляв хвостом, оббежал на дикой скорости вокруг меня пару кругов, звонко тявкнул в благодарность и пулей унесся по своим собачьим делам.

– Ла-а-ан, спусти Кузяку с цепи, а то я два дня ужо не спускала его, – донесся со стороны дома голос родственницы.

– Хорошо, тетечка. Ты не выходи, я сейчас зайду уже, – откликнулась я.

– Так я и не выхожу. Холодно дюже. Ты шоколадку привезла? – Вот же сладкоежка неисправимая.

– Ха! Я тебе, тетечка, целый шоколадный вафельный тортик привезла, твою любимую «Причуду», – приподняла я пакет, демонстрируя ей.

– От это хорошо, а я чайник тада поставлю. Заходи ужо скорее, холоду в окно напускаю, – проворчала тетушка и закрыла, наконец, окно.

Я обмела с сапог снег на крылечке и вошла в тускло освещенные сени, в которых уже ощутимо пахло печным дымком, вениками для бани и счастливыми детскими воспоминаниями о том беззаботном времени, когда мы приезжали сюда всей семьей: мама, папа, я…

– Лан, ты заснула там поди? – окликнули меня.

– Иду-иду, тетушка. – Я отворила дверь в жарко натопленную комнату и практически на пороге обняла доковывлявшую до меня тетю.

– Ох, Ланка, беда мне с тобой – отощщала вона как – одни глазищи да титьки торчать. А и славно, что торчать. Мужики-то небось пялются, бессовестные козлищи, а? Не тискают? А то по мордасам их, ежли чё, – сверкая шальными зенками, приговаривала тетушка, ловко снимая с меня шубейку и устраивая ее на теплый бок печки.

– Теть Том, ну опять твои шутки-прибаутки казарменные, – вздохнула я, невольно кося глазом на старое помутневшее зеркало в трильяже.

– Так ить какими им быть-то, ежли я в тех казармах стокма лет проработала, – словно оправдываясь, пробухтела моя роднуля. – Так чё с мужиками-то, пельмешка? Тискают? Али так и не пущаешь никого. – И, не услышав моментального ответа, тут же влепила: – Ну и дура. Вот доиграешься, как я, останешься без деток на старости лет.

Нет, и эта туда же? Это что, инфлюэнца какая-то, или у меня на лице что-то? Надпись: «Поговорите со мной о детях»?

– Томусь, ну окстись, у меня уже есть детка одна. Вон какой вымахал, – возмутилась я ее игнорированию столь очевидного и, между прочим, горячо любимого ею факта, то есть внучатого племянника.

– Дык вырос Дэн твой, женихается уж вовсю, чай. А ты садися, вона чайник закипел, сейчас мы с тобой горяченького попьем со сладеньким-то. – Тетушка захлопотала возле плиты, загремела чашками, блюдцами, а я выложила на стол гостинцы, достала разделочную доску и принялась нарезать «Причуду» мелкими квадратиками, как любит тетушка.

– Да старая я уже, тетушка, – внезапно ответила я. – Куда мне с мужиками тискаться. Им молодых подавай, упругих да с ногами от ушей.

– А ты у нас в каком месте не упругая? – удивилась тетка, выныривая из-за кухонной занавесочки, отделявшей общую комнатку от плиты. – Титьки, вишь, упругие да гладкие токма у телки нерожавшей. А ты у меня в самом соку баба-то. И молодая, и умная, и попа, и титьки…

– Том, ну хватит тебе, я же серьезно, – просипела, потому что горло опять предательски перехватило. Где сейчас этот любитель потискать, а главное с кем? Ладно-ладно, дети, Рождество, что это я, но ведь кроме детей есть еще их мать… моложе, ухоженнее, наверняка красавица… Какой там процент повторных любовных связей у прежних супругов? Немаленький, помнится. Да и какое у меня право вообще об этом думать, у нас-то, может, уже вообще все…

– А и я серьезно. Ты какая-то не такая седни, пельмеша моя. – Еще бы ей меня не насквозь видеть. – Давай, говори, что у тебя стряслось. Неуж влюбилась?

И в этот момент плотину, трещавшую по швам уже не один месяц, как будто прорвало. Я разревелась. Позорно всхлипывая и причитая, завыла-заревела белугой. В первые секунды тетушка опешила, застыв с приоткрытым ртом и повисшими на самом кончике носа очками.

– Ага. Тута чай не поможет, – хлопнула крепонькой ладошкой моя родственница и поковыляла в сени, в закуток, где хранился драгоценный самогон, настоянный на семи травах.