Алена Нефедова - Невозможный мужчина

Оказалось, ничего. Ну, кроме купальника и пары сарафанов. Все дело было в том, что сразу после Гаваны, то есть буквально через пять дней, нам предстояло взойти на борт огромнейшего морского круизного лайнера «Harmony of the Sea», который Алекс арендовала на неделю празднеств, посвященных ее семидесятилетнему юбилею. И уже все, что надо приобрести для недели бесконечных вечеринок, можно и нужно будет купить на самом лайнере. Ибо Алекс – боги, ну что за женщина! – договорилась с несколькими самыми модными домами Европы о показе летних коллекций с последующей распродажей для ее специальных гостей. А надо сказать, что все ее гости были абсолютно «специальными»: от именитых актеров и певцов, о которых я только читала либо смотрела репортажи по телевидению, до знаменитых бизнесменов и политиков, ну, собственно, тоже знакомых исключительно благодаря средствам массовой информации.

Самое интересное же заключалось в том, что в отличие от себя вчерашней – вечно сомневающейся, неловко мнущейся и боящейся даже малейшего намека на публичность, сегодняшняя я совершенно не стеснялась ни себя, ни своего внешнего вида, ни своего подзабытого без практики языка. Какая мне разница, кто и что обо мне подумает, если у меня теперь есть самое главное – любовь МОЕГО мужчины. Нереального, невероятного, невыносимого, невозможного моего Макса Шереметьева.

О том, что на Новый год полагается послушать куранты и загадать желание под их бой, мы даже и не думали и спохватились уже ближе к полуночи по Гаванскому времени. Макс кинулся разыскивать шампанское, а я судорожно прикидывала, какой из имеющихся двух сарафанов больше подойдет для случая отмечания Нового года в тропиках – короткий синий или длинный бежевый. Макс очень быстро решил эту проблему, вернувшись с бутылкой запотевшего шампанского.

– Этот Новый год ты будешь встречать голой, – безапелляционно отрезал он, выхватив одежду из моих рук и закинув тряпочки куда-то на верх старомодного деревянного гардероба. – И, следуя хорошей, на мой взгляд, примете, весь этот год так и проведешь – голая и в моих объятиях.

– Только этот год? – притворно опечалилась я.

– Хм, действительно, что это я. Значит, заводим новую семейную традицию: вне зависимости от жизненных обстоятельств и мест отмечания Нового года, встречать мы его с тобой будем голыми, – предвкушающе ухмыльнулся Максим Владимирович, медленно стягивая с себя штаны.

И да, к установлению этой самой традиции он был готов более чем. Господи, меня перестанет когда-нибудь вот так накрывать одновременно и смущением, и ликованием при взгляде на него, так откровенно заявляющем о наличии постоянного влечения ко мне и словом, и де… телом, как говорится. Нет, не хочу, чтобы это прошло, пусть так и будет, чтобы и в краску, и в жар, и внутри все тянет и жаждет.

– Ну раз так, то давай приступим. – Пришлось прилагать немалые усилия, чтобы мои губы не расползались в дурацкой улыбке, а дело-то нешуточное – семейные обычаи на годы вперед устанавливать, тут серьезный подход нужен, вдумчивый, без спешки.

Пока Макс откупоривал бутылку, я, чуть не крадучись, обошла его со спины и прижалась, потерлась обнаженной грудью. Просунув руки между нами, сжала его ягодицы, не сдерживая сладкого вздоха. Когда тебе в жизни вдруг достался мужчина с таким телом, то усмирять свое им восхищение глупо, да и нереально. Хочется тискать и кусаться, как немного одичалая самка, – значит, отказывать себе не стоит. Особенно, когда по хитроватому и жаркому блеску глаз тискаемого прекрасно видно, насколько ему нравятся мои домогательства.

Пробка поддалась, и Макс развернулся ко мне, подавая оба бокала. Обхватил за талию, приподнимая, и перенес к кровати.

– За нас? – предложила я, передавая ему шампанское.

– За нас, – согласился он, – за нашу семью отсюда и до навсегда.

Первый поцелуй вышел со вкусом игристого вина и тут же ударил горячим хмелем в голову, закружил ее, наполнил меня дразняще-щекотным воздухом, будто я и сама сразу стала сосудом с хаотично мечущими пузырьками. Встряхни меня посильнее – и случится громкий ба-бах! Хотя он однозначно случится, потому как встряхивать мой мужчина умел, любил и практиковал.

Оплела моего любимого руками, потянула на себя, нуждаясь в его близости, в тяжести надо мной, уже такой знакомой, но желанной до тянущей боли внутри, до щемящей светлой тоски в груди. Как так вышло, что Макс не просто затронул что-то глубоко во мне, а будто весь в меня проник, переселился, обнажив изнутри перед собой, сконцентрировав на себе все настолько, что от интенсивности этого хоть кричи? Любое прикосновение, слово, взгляд как прямиком по моим нервам, душе и остро, и сладко, но никакого тебе надрыва, словно и я в ответ забралась куда-то в него, туда, где уют, защита и спокойствие.

– Люблю тебя, невозможный мой, – прошептала в губы между рваными вздохами и поцелуями.

Макс на мгновение замер, напрягаясь надо мной, и как будто тут же температура его кожи подскочила, а новые поцелуи стали едва ли не свирепыми, поглощающими и требующими уничтожения моей сдержанности окончательно, хоть и так от нее ничего уже не осталось.

– Люблю тебя, – простонала, выгибаясь под лаской его жадного рта на моей груди.

– Люблю… ох! – захлебнулась вскриком от извечного шока-счастья от вторжения Макса и грохнувшего за окном первого взрыва фейерверка.

Хаотичные разноцветные всполохи заметались по стенам, так похожие на искры моего удовольствия, даримые Максом.

– Вот так, да! – сдавленно проворчал он, прогибаясь в спине и делая простое проникновение каким-то немыслимым совершенством. – Слышишь, свет мой? Вот так же у меня в башке каждый раз… каждый, когда я в тебе… с тобой. Ты мой взрыв мозга!

***

Дни в Гаване, так же, как и ночи, пролетали стремительно – проносились перед глазами ярким калейдоскопом наполненных безумными красками картинок, хотя в солнечной столице острова Свободы мы просто гуляли. Гуляли с раннего утра и до обеда, всю жаркую сиесту предавались не менее жаркой любви, потом, после шести вечера снова шли нагуливать и аппетит, и впечатления. Знакомились с местными жителями, разговаривали с прохожими, полицейскими, барменами, танцевали под звуки музыки, льющейся с балконов домов, выходящих прямо на знаменитую гаванскую набережную Малекон, подпевали «ла-ла-ла» группам, играющим в каждом самом крохотном, ресторанчике, пили ром и даже выкурили одну на двоих крепчайшую сигару «Cohiba», тайком проданную нам седым кубинцем, явно подрабатывающим ворованными с фабрики сигарами. Возвращались в отель уставшие до чертиков и настолько же до чертиков счастливые. И в номере тоже болтали не умолкая, рассказывая друг другу все, что взбредало в голову.

– Макс, Алекс реально пригласила шесть тысяч человек? – переспросила я, открыв страничку в интернете с описанием круизного лайнера, куда мы должны были сесть буквально через пару дней.

– Ну, скажем так, «специальных» гостей – порядка трех тысяч, остальные – нечто вроде обслуживающего персонала, того, что нужен в дополнение к экипажу: модели из модных домов, их стилисты, парикмахеры, фотографы, личная прислуга самих гостей. Короче, народу на самом деле будет куча. Но ты можешь не особо париться на эту тему. У Алекс это не первая такая вечеринка, и у нее действует железное правило – все приглашенные имеют право общаться друг с другом без специальных на то разрешений и договоренностей. Если захочешь подойти поболтать с Джорджем Клуни или Вивьен Вествуд, они будут рады тебе хотя бы потому, что ты допущена в круг близких Алекс людей.

– У нашей Мегеры тоже есть свой фан-клуб? – улыбнулась я, невольно вспомнив эту невероятную женщину.

– Даже более того – куча людей мечтают, но не могут в него вступить. Алекс, с одной стороны, очень щедра, а с другой – если ее подставили и обманули хоть единожды, она закроет все двери перед таким человеком. Так что да, ее гости – друзья друг другу. Я тебя познакомлю со всеми, с кем успею.

Нашу неторопливую беседу прервал громкий бесцеремонный стук в дверь.

Мы с Максом удивленно переглянулись. Кто это может быть в такое время? Крикнув просьбу подождать пару секунд, Макс кинул мне белый банный халат, а сам впрыгнул в лежавшую у изголовья футболку. За дверью стояли двое в полицейской форме.

Вежливо козырнув, один из них на ломаном английском спросил у Макса:

– Сеньор Сереметеф?

– Шереметьев, – все так же удивленно поправил сеньор.

– Сеньор, мне очень жаль, но вы подозреваетесь в преднамеренном убийстве. Прошу следовать за мной.

– Что? – выдохнула я, глядя округлившимися глазами на такого же растерянного, как и я, Макса. – Убийстве кого?

– Сеньоры Гордон, сеньора. Мне жаль.

– Какое убийство? – потряс головой Макс. – Я с ней разговаривал буквально часов пять назад!

– Причем тут Макс? – одновременно с ним спросила я.

– Сеньор, сеньора, нам очень жаль, и мы тоже будем рады, если это все окажется большой ошибкой, – покивал головой улыбчивый полицейский. – Но нам в участок пришел факс из Лондреса, что вы, сеньор, единственный подозреваемый.

– Да черт с ними, с подозрениями! – вспылил вдруг Макс. – Что с Алекс? Где она?

– Сеньор, вам надо пройти с нами в отделение, мы больше ничего не знаем, сеньор, – развел руками второй.

– Вы уж как хотите, – решительно влезла я. – Но я тоже пойду с вами. Даже не уговаривайте меня сидеть в номере и ждать неизвестно чего!

– Сеньоры англичане? – зачем-то уточнил полицейский.

– Боже упаси, – замахала я руками. – Сеньоры русские и находятся здесь с вечера 30 декабря. И все эти дни мы провели вдвоем, не разлучаясь ни на мгновение.

– Как карашо! – вдруг возрадовался один из арестующих. – У меня мама русская, из Воронеши! Я тоже пополам русский. Меня зовут Хорхе, а мама зовет Жорой. Вы тоже можно звать меня Жорой. Так что, пошли? – И он, широко улыбаясь, приглашающе махнул нам рукой.

– Этого просто не может быть. Не может быть, потому что это же Алекс! С ней не могло и не может случиться нечто подобное! Она… Она все всегда предусматривает на десятки шагов вперед. Да и Ник – он лучший, понимаете? Он вообще самый лучший. У него не мог сломаться самолет. Да что за бред вообще – самолет Алекс сломался. Он что – игрушка? Чушь какая-то! Немыслимая чушь! – как заведенный, по кругу, одно и то же повторял я.

Мне любезно предоставили право на звонок в том отделении, куда проводили нас улыбчивые полицейские. И даже не особо смотрели на часы, пока я беседовал с адвокатом Алекс – своего у меня так и не было. Поэтому и удалось выяснить следующее:

Алекс пропала.

Исчезла.

Испарилась со всех радаров вместе со своим самолетом, на котором летела праздновать собственный юбилей. Вместе с экипажем. Сегодня. В три часа пополудни по Лондонскому времени.

Странным было то, что экипаж был не в полном составе. Франсуаза, стюардесса и мобильная медсестра, накануне сломала ногу и лежала сейчас в больнице, а второй пилот не был допущен к рейсу, потому что накануне сел за руль своего автомобиля в состоянии алкогольного опьянения и попал в ДТП – сам он при этом был жив и здоров, а вот пассажиры второго транспортного средства получили травмы, и теперь Ричу грозил как минимум серьезный штраф и лишение водительских прав на какое-то время. Хотя, если в принципе о странностях, то само словосочетание «Алекс пропала» – вот где апофеоз странности. Факт из разряда не умещающихся в голове, не поддающихся осознанию. «Алекс исчезла» вроде как ставило эту несравненную женщину в один ряд с нами, простыми смертными, а это принимать мой разум отказывался. Нет, естественно, я не обожествлял ее, но она была иной породы и… ну не могло с ней ничего случиться. Не могло!

Почему Алекс приспичило лететь именно сегодня, да еще и с неполным экипажем? Ведь и Ник, и сама она всегда очень серьезно относились к вопросам безопасности – как своей, так и окружающих? У нее было еще два дня в запасе, чтобы вовремя прибыть на «Harmony» к празднованию юбилея.

– Макс, не переживай. Мой представитель скоро приедет и вытащит тебя.

– Генри, даже если я вынужден буду доказывать свою непричастность самостоятельно, это не станет проблемой. Я готов пройти любые освидетельствования, любые детекторы. Я не имею к этому ни малейшего отношения. Я люблю Алекс, понимаешь? Она мне как…

– Как теща, знаю, – неловко пошутил адвокат.

– Нет, Генри. Ближе. Она мне практически как мать. Я бы ни за что в жизни не поднял бы руку на Алекс.

– Тогда кто?

– Генри, мы с ней в последнее время разворошили здорово старый арахнарий. Многие были недовольны ее чистками.

– Думаешь, кто-то из стариков рискнул бы?

– Сомнительно. Мне кажется, начали бы они как раз с меня. Потому как сама Мегера ткнула палкой в осиное гнездо и, умыв руки, выдвинула на первый план меня. Так что разгребаю эти завалы именно я. И решения по отставкам сейчас тоже выношу именно я.