Татьяна Воронцова - Невроз

Комплексы – это автономные группы ассоциаций, имеющие тенденцию самостоятельно перемещаться, жить собственной жизнью, независимо от наших желаний... Наше индивидуальное бессознательное состоит из неопределенного количества комплексов или фрагментарных личностей. Эта идея объясняет многое, в частности тот общеизвестный факт, что поэт обладает способностью драматизировать и персонифицировать свои ментальные содержания. Когда он создает образы своих персонажей на сцене или же в поэме, драме, романе, то всегда думает, что это просто плоды его воображения, но эти персонажи каким-то неведомым путем создают себя сами.

– Я где-то читал, что ты русский.

– Так и есть.

– И тебя зовут Грэм?

– Григорий.

– Григорий, – повторяет Кристиан. – Красивое имя... Ты не прогонишь меня?

Глаза его по-прежнему закрыты. Он тоже боится выйти навстречу дракону, как боялся когда-то ты.

– Уйдешь, когда захочешь.

– У тебя есть женщина?

Этот вопрос Грэм пропускает мимо ушей.

Поскольку Ольге требовался точный диагноз, пришлось его озвучить. Рита понятия не имела, будет ли сказанное незамедлительно передано Грэму, или же у заботливой сестрицы хватит ума придержать язык. Так или иначе, слова прозвучали.

– Психастения. Пусть тебя не пугает название. Люди, подобные твоему брату, я имею в виду конкретный психологический тип, часто страдают от нее. Симптомы типичные: чрезмерная сенситивность, нервное истощение, хроническая усталость.

Ольга напряженно слушала.

– Это излечимо?

– Как тебе сказать... Психоанализ – это ведь не курс лечения в привычном смысле этого слова, который требует определенного времени и в конце концов приводит к полному выздоровлению. Это, скорее, приведение в порядок психического состояния пациента с помощью врача. От подобных трудностей нельзя избавиться раз и навсегда, поскольку и по завершении анализа жизнь бессознательного продолжается и постоянно порождает проблематичные ситуации.

– То есть ты хочешь сказать, что его будет все время вот так колбасить?

– Я помогу ему выбраться из тупика, в который он сам себя загнал, но в дальнейшем... Пойми, человеку нужны трудности, они необходимы для его здоровья. Нежелательны только чрезмерные нагрузки.

– Но ты уверена, что справишься? – Ольга хотела гарантий. – Учитывая его мерзкий характер и все такое прочее...

Чтобы прервать поток слов, Рита заверила: все будет в порядке. Братишку подлечим, будет как новенький. Но работы еще предстоит о-го-го! Причем работы, требующей дьявольского упорства и ангельского терпения.

Сидя в кресле в своей излюбленной вызывающе непринужденной позе – нога на ногу, голова слегка запрокинута, кисти рук свободно свисают с подлокотников, – Грэм в очередной раз дал понять, что не считает свою сексуальную жизнь возможным источником невроза. А значит, нечего ее и обсуждать. Это был протест эго-сознания, напуганного близким и неизбежным вторжением в запретную зону. Ту самую зону, куда в свое время были вытеснены воспоминания о самых неприглядных фактах, самых невыносимых унижениях, самых болезненных травмах, какие наносит людям жизнь.

– Мне очень жаль, Грэм, но нам придется продолжить. Я уже объясняла, почему.

– Вы уверены, что внутри орешка находится ядрышко?

– Да.

– Почему?

– Потому что вы не даете его расколоть. Именно поэтому.

– А что говорит по этому поводу старина Юнг?

Может, это была шутка, но Рита встала, сняла с полки книгу, открыла по памяти и спокойно зачитала вслух нужный абзац:

– «Внимательно прослеживая историю невроза, как правило, можно обнаружить некий критический момент, когда всплывает именно та проблема, от которой стремятся уклониться. Так вот, это уклонение является реакцией столь же естественной и общераспространенной, как и находящиеся в ее основе леность, инертность, малодушие, робость, незнание и бессознательность. Где становится неприятно, трудно и опасно, там часто колеблются и по возможности всего этого избегают»[10].

Захлопнув книгу, она поставила ее обратно на полку и вернулась в кресло. Грэм смотрел на нее, как удав на кролика. Грудь его тяжело ходила под рубашкой.

– Так вы считаете, – медленно заговорил он, усилием воли поборов желание встать и выйти из кабинета, – что если я вывалю перед вами все дерьмо из тайников своей души, это поможет мне обрести спокойствие, целостность и внутреннюю свободу?

– Не знаю. Но я знаю другое: если вы не вывалите его, если оставите там, где оно есть, рассчитывать на какую-то положительную динамику уж точно не придется.

Некоторое время он молчал. Потом снял пиджак, повесил на спинку кресла. Темно-бордовая рубашка очень шла ему, тем более что он расстегнул две верхние пуговицы, открыв изящную ложбинку у основания шеи. В очередной раз напомнив себе, что каждая его демонстрация что-нибудь да значит, Рита постаралась придать своему лицу абсолютно непроницаемое выражение.

Откинувшись назад, он сложил руки на коленях (пальцы правой руки тут же грациозно переплелись с пальцами левой), закрыл глаза и начал говорить. Его низкий, глуховатый голос в сочетании с манерой изредка заглатывать окончания придавали исповеди странную и трагическую окраску.

– Я уже отучился два семестра в Оксфорде и приехал домой на каникулы, когда меня познакомили с человеком... назовем его Лео, производное от Леонид, не возражаете? Он работал в одном из столичных клубов и был богом и отцом для мальчиков, танцующих стриптиз. Мы с приятелем сидели в баре, а он спустился из своих апартаментов на втором этаже. Выяснилось, что они с Антоном старые друзья. Впрочем, я уже знал, что Антон приторговывает, так что по большому счету в этом не было ничего удивительного. Лео тоже взял себе какой-то коктейль, сделал глоток и спросил меня: «Хочешь заработать?» Я заметил, что он разглядывает мои руки, и сразу понял, о чем пойдет речь. Дело в том, что в Оксфорде у меня была подружка, с которой мы позволяли себе... легкие девиации, скажем так. Мне нравилось раскрашивать ее тело красной и золотой красками, а она обожала привязывать меня за руки к спинке кровати так, чтобы на запястьях оставались следы от ремней. На них-то Лео и смотрел. Накануне моего отъезда у нас с Мелиссой была жаркая ночка на двоих, и, поскольку с тех пор прошло всего два дня, ссадины не успели исчезнуть.

Я спросил: «Что за работа?» Деньги мне были нужны, но в Москве я совершенно не представлял, где их раздобыть. Он предложил пройти наверх. Мне одному, Антон вообще делал вид, что все происходящее его никоим образом не касается. И я пошел. Меня разбирало любопытство, несмотря на легкий мандраж.

В своем рабочем кабинете, обставленном с патологической роскошью – бархатные гардины, ковры, громадные кресла, диван с кучей подушек, – он выложил передо мной альбом с фотографиями. Я посмотрел и молча покачал головой. Лео заметно приуныл. Несколько минут ушло на вялый торг, но было ясно, что это пустая трата времени. Я не оправдал его ожиданий. Но что я мог поделать? Кожаные корсеты, цепи, плетки – вся эта эстетика BDSM смешит меня до слез! Я не мог фотографироваться в таком виде. Ни за что, ни за какие деньги. К тому же кто знает, где и когда всплывут эти снимки. Нет, нет и нет!

– Позвольте уточнить, – мягко произнесла Рита. – Вы сказали «вся эта эстетика BDSM смешит меня до слез». В таком случае что означает браслет на вашей левой руке?

– Этот браслет мне надел и собственноручно запаял мой друг Колин Мастерс. Я надел ему такой же, с ним его и похоронили. Ни разу в жизни – ни до, ни после – у меня не было такого друга, как он.

– Насколько мне известно, он был наркоманом.

– Нет-нет. Наркоман – это человек, который не может обходиться без психотропных препаратов. Колин мог. У него не было метаболической зависимости. Но ему нравились наркотики, и время от времени он баловался ими. На той вечеринке, которая оказалась последней в его жизни, ему просто подсунули некачественный продукт.

– Ваши отношения можно было назвать любовными?

– Смотря что понимать под этим словом. До секса дело никогда не доходило.

– Вы до сих пор ощущаете духовную близость со своим погибшим другом?

– Да. Образно выражаясь, мы соединены тонкой серебряной нитью, протянутой от моего браслета к его браслету. Не важно, где он при этом находится. Не важно, где нахожусь я. Нить не порвана, значит, мы все еще вместе.

– До этого у вас были связи с мужчинами?

– Связи? – Губы его изогнулись в скептической улыбке. – Не уверен, что могу дать однозначный ответ на этот вопрос. Связь – это что-то продолжительное, что-то важное для обоих. Такого у меня не было ни с кем, кроме Колина.

– Но что-то все же было.

– Так, эпизоды.

– Как часто они случались?

– Время от времени, когда я особенно остро нуждался в деньгах.

– Вы торговали своим телом, Грэм?

– Ну, это сильно сказано. Я оказывал услуги.

– Интимные услуги?

– Да, пожалуй. Но они ни в коем случае не подразумевали половой акт.

– А что же?

– То, что любитель специфических удовольствий не может получить от своего постоянного партнера. Только от платного.

Он отвечал быстро, не задумываясь. Говорит правду? Хорошо, если так.

– Понятно. Вернемся к вашему рассказу. Вы отказались сниматься в костюме раба. Что было дальше?

– Лео достал из бара бутылку «Наполеона». Я понял, что сейчас последует еще одно предложение, и не ошибся. Он выразил желание употребить меня прямо на этом диване за три сотни баксов. Я осторожно поставил рюмку на стол и направился к двери. Он схватил меня за руку. Козлить не имело смысла, прогуливающиеся по коридору ребята могли запросто взять меня за горло и держать до тех пор, пока хозяин не натешится вволю, поэтому я без возражений дал припереть себя к стенке и приготовился вытерпеть все, на что толкнет его неудовлетворенная похоть.

Не сводя глаз с моего лица, он медленно выворачивал мне запястье. «Полторы штуки за одну ночь. И без глупостей, понял?»

Я сказал: «Не пойдет».

«А сейчас?»

Я уже почти смирился с мыслью, что из клуба мне придется двигать прямиком в травмпункт, но тут мужик разжал пальцы, поцеловал меня пылко, как девицу, и подтолкнул к столу.

«А теперь поговорим о деле».

«Это все?» Я ощупал запястье.

Он чуть усмехнулся: «Расслабься. Ты хороший мальчик. Как раз такой, какой мне нужен. Садись и слушай».

В течение следующих десяти или пятнадцати минут я узнал, что у него есть клиент (старый и о-о-очень надежный клиент), который в прошлом не раз оказывал ему услуги, так что теперь Лео считает себя его должником и стремится во что бы то ни стало ему угодить. Клиент этот – солидный мужчина, отличающийся несколько... э-э... своеобразными вкусами. Ничего такого, и тем не менее. Он готов платить, а я должен буду выполнять все его требования. Во-первых, полная анонимность. Никаких вопросов, никаких разговоров по душам. Встреча, во всяком случае первая, состоится у него на квартире, но адрес я должен забыть сразу же, как только за мной закроется дверь. Во-вторых: перед началом сеанса хозяин передаст мне записку, содержащую четкие инструкции относительно того, как мне следует себя вести. Никакой содомии, если я этого не люблю. Никаких увечий. Он не агрессивен, однако покорность поощряется. Оральный секс? Да, возможно. То есть он вправе потребовать этого, а я вправе согласиться или отказать – в последнем случае размер вознаграждения будет изменен не в мою пользу. Клиент – личность довольно известная, но даже если я узнаю его, не стоит подавать виду. На то короткое время, которое он будет щедро оплачивать из своего кармана, нам предстоит перевоплотиться в хозяина и раба, без лиц и без имен.

Я спросил о размере вознаграждения, и ответ меня удовлетворил. Оплата на месте? Наличными? Безусловно. Только так и никак иначе. Что ж, я дал Лео номер своего мобильного и спустился в бар.

* * *

Вытянувшись на диване, Рита рассеянно скользила взглядом по потолку. На животе у нее лежала раскрытая и перевернутая обложкой вверх книга Грэма Мастерса «Великое молчание» – о человеке, который, подобно библейским праведникам, без конца вопиет к богу, но, в отличие от большинства из них, не получает ответа. Тогда, чтобы привлечь к себе внимание равнодушного божества, он начинает чудить. Совершает один смертный грех за другим... и ничего не происходит! Молния с неба не сходит, земля под ногами не разверзается. Обитатели небесных чертогов даже не думают превращать его в соляной столп. Осмелев, он решает продолжить эксперимент и в течение многих лет с восторгом попирает все существующие нормы и правила, преступает все законы, божественные и человеческие. Никаких признаков недовольства со стороны высших инстанций. Наконец, совершенно отчаявшись, парень порывает с монотеизмом своих сородичей и соплеменников и впадает в махровое язычество. Отныне он живет как хочет, без оглядки на всякие там священные заповеди. Не мучается совестью, не задумывается о смысле жизни, спасении души, извечном противостоянии добра и зла... И вскоре с удивлением замечает, что потерял вкус к эпатажу. Для того чтобы быть сильным и уверенным в себе, ему уже не нужно никому ничего доказывать. Для того чтобы получать удовольствие от каждого прожитого дня, не обязательно окружать себя роскошью и предаваться разврату. Он живет в большом городе, но чувствует себя отшельником и ведет себя соответственно. Нет необходимости грешить, нет необходимости получать отпущение грехов. Живи! Все просто. Как у Алистера Кроули: делай что пожелаешь – таков да будет весь закон. И в конце концов, когда человек этот уже лежит на смертном одре, к нему является Ангел Господень и сообщает, что тот прожил весьма неплохую жизнь. «Как же так? – вопрошает наш герой. – Ведь я грешил». «Да, – невозмутимо отвечает Ангел. – И мы знаем, сколько для этого требуется мужества. Чтобы прийти к истинному пониманию человеческой природы, ты использовал все средства, какие были в твоем распоряжении. Ты пропустил через себя всю сладость и горечь этого мира. Не бойся вечных мук. Их не существует. И рай, и ад – суть изобретения человека, продукты его рефлексирующего сознания».