– Для архаического религиозного опыта дерево является выражением силы, мощи. Представление об этой силе возникает как из восприятия дерева самого по себе, так и из интерпретации его связей с космосом. Природа и символ в архаическом мышлении сосуществуют. Ни феноменология религии, ни история религий никогда не смогут игнорировать это единство, а потому мы не вправе говорить о «культе дерева» в буквальном смысле. Дереву никогда не поклонялись исключительно как дереву, всякий раз действительным объектом поклонения было то, ЧТО оно означало, на что оно указывало и что его, дерево, превосходило.

Грациозная женщина на диване молча следила за ним глазами.

– Вышеупомянутые сила и мощь обоснованы определенной онтологией: дерево имеет вертикальную форму, растет, теряет и восстанавливает листву (умирает и возрождается) бесчисленное множество раз. Все эти обоснования восходят к простому созерцанию дерева как биологической формы. Но подлинную сакральность оно обретает вследствие подчинения прототипу, форма которого не обязательно является растительной.

Ему хотелось, чтобы она наконец поняла. Кто не имеет опоры в себе самом, не может наставить на путь истинный ближнего своего. Человек, лишенный целостности, не способен помочь другому.

– Но я забегаю вперед... – Грэм повесил на ветку красивый зеленый шар и потянулся за следующим. – Зиккураты Вавилона, храмы-башни Индии и Мексики, готические соборы Европы являются моделями пространственно-временной Вселенной, математически упорядоченными в соответствии с законами космической гармонии, которые в равной мере властны и над человеком. В легенде о Христе и Богоматери, в честь которой был возведен Шартрский собор, как и в легендах, вдохновивших строителей других храмов, выражается знание той основы, того центра внутри нас самих, что, являясь частью вечности, предшествует времени и пространству, никогда не гибнет и вечно обновляется, подобно свету солнца, луны и утренней звезды.

За темными стеклами кружился мягкий снежок. Маргарита тоже смотрела туда. Тонкие пальцы с длинными, выкрашенными в розовый цвет ногтями напряженно сжимали бокал. Грэм вспомнил, как они сжимали его руку по пути от машины к подъезду. Во дворе, во всем подлунном мире было так тихо, что незаметно для себя они начали переговариваться шепотом. Как дети, заблудившиеся в лесу. А потом, не сговариваясь, повернули головы и потянулись друг к другу холодными губами.

– Во многих случаях этот таинственный центр рассматривается как вертикальная ось, axis mundi, поднимающаяся к Полярной звезде и уходящая вниз, к некой кардинальной точке в бездне. Иконографически такую ось можно представить как гору, лестницу, шест, но в первую очередь – как дерево. Символом axis mundi является рождественская елка с центральной звездой на вершине, щедрыми дарами внизу и Христом-младенцем в яслях у основания. Расположенная в центре мира, она является также и Крестом распятия – связующим звеном между Небом, Землей и Адом.

– О! – вырвалось у Маргариты. Кашлянув, она поспешно поставила бокал на журнальный столик. – А ведь я это знала.

– Конечно. Но потом почему-то забыла. Так оно всегда и бывает.

Борясь с желанием схватить ее за плечи и опрокинуть на диван, он подошел, сделал глоток. Медленно провел языком по верхней губе.

Маргарита едва заметно вздрогнула. Часы показывали половину двенадцатого.

– В «Старшей Эдде» это осевое дерево носит имя Иггдрасиль, Конь (drasil) Одина (Ygg),поскольку бог Один висел на нем девять дней, чтобы обрести мудрость рун. Разбуженная Одином от глубокого сна, чтобы поведать богам о тайнах начала и конца мира, вельва (провидица) говорит:

Помню великанов, появившихся на свет на заре времен,

Тех, от кого некогда родилась и я.

Знаю девять миров, девять стран, скрытых под деревом мира,

Мудро устроенным деревом, уходящим корнями в недра земные...

Ведом мне ясень, который зовется Иггдрасиль.

Верхушку его омывают белые водяные пары,

Оттуда стекают капли росы, падающие в долину.

Вечнозеленый, высится он над источником Урд[28].

Когда елка была наряжена, а бутылка шампанского опущена в ведерко со льдом, он уселся на диван и наконец-то сжал в объятиях стройное тело Маргариты. Аромат ее духов – Insolence, которые он сам выбрал для нее, – заставил его задрожать. Впрочем, она тоже дрожала, несмотря на мягкий кашемир.

– Кроме того, существует представление о перевернутом дереве, корни которого направлены вверх; оно описано в индийской «Катха-упанишаде»:

Наверху ее корень, внизу – ветви,

это вечная смоковница.

Это чистое, это Брахман,

это зовется бессмертным.

В этом утверждены все миры,

никто не выходит за его пределы.

Поистине, это – То[29].

Образ перевернутого дерева встречается в Книге Зогар: «Счастлива та часть Израиля, в которой Святой, да будет Он благословен, радуется и которой дарована истина Торы, Древа Жизни. Кто бы ни познал ее, обретет жизнь и в этом мире, и в грядущем. Древо Жизни простирается сверху вниз; оно есть Солнце всеосвещающее»[30].

Их маленькая елочка кротко стояла на кухонной табуретке, электрические гирлянды подсвечивали ее изнутри. Минуты утекали с головокружительной быстротой. Он открыл шампанское, Маргарита принесла бокалы.

– Сухое?

– Моя дорогая Маргарет, французское шампанское не может быть никаким другим.

– Пожалуйста, говори. Я хочу тебя слушать. Пожалуйста.

Тихий, прерывистый голос. Умоляющий взгляд. Она хотела быть загипнотизированной, она мечтала остановить время.

– Мифы и легенды, связанные с Древом Жизни, почти всегда подразумевают, что оно находится в центре Вселенной и соединяет Небеса, Землю и Преисподнюю. Этот мотив обретает совершенно особый смысл в верованиях северных народов, как германских, так и алтайских, однако по происхождению является скорее всего месопотамским. Алтайцы, например, знают, что «из пупа Земли растет высочайшее дерево, громадная ель, ветви которой достигают жилища Бай-Ульгеня, иначе говоря, Неба». Поднимаясь на небо во время своего мистического путешествия, шаман взбирается на семи-девятиярусное дерево, однако чаще всего он совершает восхождение по священному столбу, который также имеет семь ступеней и располагается, естественно, в центре мира. Сакральные столб или дерево представляют собой символы, равнозначные космическому столпу – опоре Вселенной. Саксонцы называли этот мировой столб Ирминсуль. Согласно китайским мифам, чудесное дерево растет в центре Вселенной, там, где должна находиться Совершенная Столица. Оно соединяет Девятые Источники с Девятыми Небесами. Его называют «прямостоящим Деревом», которое не отбрасывает тени в полдень. Это космическое дерево напоминает Столб – опору мира, ось Вселенной из алтайской и европейской мифологий. Во всех этих мифах дерево выражает абсолютную реальность в аспекте нормы, устойчивости. Это точка опоры в высшем смысле – связь с небом осуществляется только через нее.

Тогда он уже знал, что конец близок, несмотря на то, что это были самые счастливые дни его жизни. А может, как раз поэтому. После праздников ему предстоит поездка в Европу. Точнее, возвращение. Родительскую квартиру он решил не продавать. Ольга было возмутилась, но Грэм неожиданно проявил настойчивость. Квартира ему нравилась, и он решил оставить ее за собой.

– Древо Жизни – прототип всех волшебных растений, которые воскрешают мертвых, исцеляют от болезней, возвращают молодость и так далее. Когда царь Соломон обсуждал проблему бессмертия с царицей Савской, та рассказала ему о растении, которое можно найти среди скал. Там Соломон встретил «седого человека» с искомой травой в руках; траву эту старик с радостью отдал Соломону, ибо пока она оставалась у него, он не мог умереть. Впрочем, эта трава даровала лишь бессмертие, но не вечную молодость. Настоящее Крестное Дерево воскрешает умерших, потому-то его стремилась отыскать Елена, мать императора Константина. Это легко объяснить, если помнить о том, что Крест распятия был вырезан из Древа Жизни, посаженного Богом в Раю. В средние века во всех христианских странах рассказывали множество легенд о дереве Креста и о путешествии Сифа в Рай. Источниками их были апокрифические «Апокалипсис Моисея», «Евангелие от Никодима», «Житие Адама и Евы». В одной средневековой немецкой загадке спрашивается о дереве, которое охватывает ветвями мир, корнями уходит в преисподнюю, а вершиной достигает Божьего престола, – дерево это и есть Крест.

– Так ты веришь? – спросила шепотом Маргарита, когда они уже лежали, в поту, под шелковым китайским покрывалом с золотыми драконами. – Веришь? Никогда бы не заподозрила тебя в симпатиях к христианству.

– Правильно. Потому что сейчас я говорю о другом. Не о придуманном апостолом Павлом культе, который позже разросся до религиозной системы, а о значении символа. Ты не хотела отмечать Новый год под предлогом того, что смена календарной даты ничего не значит для тебя. А она и не должна значить. Смена календарной даты – пластмассовая игрушка, увешанная игрушками стеклянными, – все бессмысленно и мертво, если за этим не стоит духовная сущность.

Под утро он проснулся. Его мучила жажда, тело сотрясал озноб. Тихо, стараясь не разбудить Маргариту, он выскользнул из-под одеяла, прихватил со стула одежду и направился в ванную.

Струи горячей воды низвергались ему на голову, стекали по плечам. С ними вместе уходило напряжение, расслаблялись мышцы.

Да, этому ты научился... смывать все в канализацию, довольствоваться простейшим ритуалом очищения. Убил, предал, украл – под душ. Значение слова «совесть» не было известно тебе никогда. Совесть, самопознание, свобода воли... Абстракции, семантические призраки. Но даже если не призраки, даже если каждому человеку и вправду полагается иметь какую-то там непонятную совесть, это не может быть одинаковая совесть для всех. Печень пьяницы существенно отличается от печени трезвенника. Совесть праведника – не то же самое, что совесть разбойника, распятого рядом с Христом.

– Ради кого-то он должен был оказаться распятым, – пробормотал Грэм, имея в виду не разбойника, а Спасителя. – Так пусть это буду я.

Он знал, что уедет, пообещав вернуться через неделю, – и не вернется. Что не будет отвечать ни на письма, ни на звонки. А потом звонки и письма прекратятся. И он почувствует себя... не свободным, нет. Он почувствует себя брошенным.

Это было единственным, чего он предвидеть не мог.

Квартира, где жила Маргарита, показалась ему образцовым, комфортабельным жилищем самостоятельной деловой женщины со средствами. Ни малейшего беспорядка. Современные отделочные материалы, журнальный дизайн. Пол в гостиной затянут белым ковролином, что наводило на мысль о притаившемся где-то в недрах стенных шкафов моющем пылесосе. Мебель простая, но явно не дешевая. Портьеры, сшитые на заказ. Итальянская люстра с матовыми плафонами. Грэм знал в этом толк, поэтому не сомневался: ни один предмет не оказался здесь случайно. Все, от обивки кресел до мебельной фурнитуры, было продумано до мелочей.

Кухня. Та же стерильная чистота, то же отсутствие лишних вещей, которыми неминуемо обрастает каждый живой человек. Но не она. Только не она. «О чем ты думала, правильная моя, выбирая эти кремовые занавески, этот электрический чайник, эту белую кафельную плитку знаменитого немецкого качества, которая всех нас переживет?..» Французская посуда из темного стекла, предназначенная для микроволновой печи, кухонный гарнитур с пластиковой столешницей и дверцами из натурального дерева. Все идеально функционально. В этой кухне хотелось повеситься, чтобы хоть на время разрушить ее бесподобное совершенство.

Зная, что чайник наверняка зашумит, Грэм вскипятил воду в маленькой стальной кастрюльке с длинной ручкой, которую обнаружил в одном из кухонных шкафов. Кинул в прозрачную французскую чашку пакетик с чаем и залил кипятком. Пошарил по карманам в поисках зажигалки.

От первой же затяжки в глазах потемнело так, что пришлось присесть. Голова кружилась. Сердце тяжело бухало в груди. Он знал эти симптомы и теперь понял, откуда они приходят. То, что принято называть совестью и в наличии чего он себе отказывал, вновь нанесло ему удар изнутри.

– Черт, – шепотом сказал Грэм. – Я свободен. Я волен делать все, что захочу.

«Ну да, ну да», – ухмыльнулось в ответ бессознательное. И черные врата безумия распахнулись перед ним так же широко и гостеприимно, как полгода назад.

– Я спускался вниз, – простонал он, теряя сознание. – Я поил тебя своей кровью...

Часы в деревянной раме (белый циферблат, острые ножи стрелок) оскалились на него со стены. Белый глянец плитки ослепил, сделав беспомощным перед лицом надвигающегося приступа. Стон застыл в груди острой ледышкой. Грэм потянулся за чашкой, но побоялся ее опрокинуть и убрал руку. В эту минуту он себя ненавидел.