Татьяна Воронцова - Невроз

– Да. Я могу нарисовать их, если хотите. Мне говорили, что психоаналитики часто советуют своим пациентам рисовать.

– Что ж, нарисуйте.

Позже, сидя в своем любимом кресле перед неработающим телевизором, она долго разглядывала рисунок. Грэм оставил его на столе вместе с тонким черным фломастером, который извлек из кармана пиджака. Чаша, по форме напоминающая бокал для выдержанных вин, и копье с продолговатым четырехгранным наконечником. Змею он рисовать не стал. Не посмел.

...ибо есть ли какая плоть, которая слышала бы глас Бога живаго и осталась жива?[6] Но что же со всем этим делать дальше?

Он спросил: «По-вашему, это что-то означает?» – «Безусловно». – «В настоящее время я работаю над книгой, которая богата языческой символикой. Возможно, это как-то повлияло на мое подсознание». – «Вы путаете причину и следствие, Грэм. Сны – естественная реакция саморегулирующейся психической системы. Не вы пишете эту книгу, но книга пишет вас».

Книга, о которой шла речь, вскоре была закончена и стала бестселлером, что вызвало у Грэма противоречивые чувства: за ним мгновенно закрепилась слава автора «Первородной добродетели», а все остальные книги были забыты. Чем он занят сейчас? По-прежнему ли его мучит бессонница? Вернулись ли к нему старые фобии, от которых, казалось, он избавился навсегда? «Ты исцелила меня, Маргарита. Твоя любовь... если только это избитое слово подходит для описания того, что ты сделала для меня». Есть ли у него женщина? Помнит ли он...

Еще один сон, еще один крик в ночи, еще один испуганный взгляд приподнявшего голову с подушки длинноволосого юноши...

«Что с вами? Вам плохо? Кошмары?»

«Да нет, все в порядке... минуточку... эй, парень, что ты делаешь в моей постели?»

Боже, как он растерялся! Побелел как мертвец. Ресницы задрожали.

«Я ухожу».

«Только попробуй».

Моя рука на твоей тонкой смуглой шее, случайный знакомец. Сейчас, после этой длинной сумасшедшей ночи, мне хочется, чтобы ты думал, что я способен тебя придушить. Тебе полезно побояться, мой сладкий. За все твои неполные двадцать лет неужто никто ни разу не расквасил твои умопомрачительно красивые губы?

Увидев непритворный ужас в глазах мальчишки, Грэм смеется и разжимает пальцы. Заваливает паршивца обратно на кровать и, склонившись над ним, шепчет ему в лицо самые дикие непристойности, какие только может изобрести его извращенный ум. Тот слушает недоверчиво, но внимательно. Он здесь потому, что сам этого хотел. Это его решение. Его выбор. И он вернется, даже если и вправду через минуту встанет и уйдет. Он-то вернется... Но примет ли его Грэм?

«Почему вы оскорбляете меня?»

«Потому что знаю, что ты за птица. Потому что я сам из таких. Потому что... черт, да я знаю все твои мысли, гаденыш! По этой самой причине я и привел тебя сюда».

Еще одна сигарета. Грэм закуривает, стоя у окна, глядя через немытое стекло на темные воды каналов и белое кружево облаков. Рука дрожит. Сухие губы с жадностью впиваются в бумажный фильтр, тянут по капле спасительный яд... вдох-выдох.

Три дня назад он закончил книгу и стал обладателем копья. Да, только теперь. Змея насытилась и утратила бдительность... или просто сочла, что перенесенных страданий вполне достаточно для одного человека. Но история не закончена! Не закончена. Копье бессильно без чаши, как чаша бесплодна без копья. Ах, доктор, скажите же что-нибудь!.. Скажи что-нибудь, Маргарет.

Идея единства двух противоположных принципов – мужского и женского – относится к архетипическим образам[7].

Ваша мудрость выбита на моем щите, отчеканена на каждой монете, вырезана острием ножа на моей трепещущей плоти... Ведь вы всегда знали, что я немного того, правда? Я угадывал это по вашим взглядам, которые вы бросали на мои руки, обвешанные железом: массивные часы на левой, браслет на правой. Знаю, знаю... Потому-то я долго колебался, прежде чем рискнул рассказать вам это. Но я же должен был это сделать, правда? Таковы правила игры.

– «Напои меня своей кровью, и получишь копье»... Хорошенькое дело! Да и вообще, на кой черт оно мне сдалось, это самое копье? Даже во сне мне стало как-то не по себе. Плоская змеиная голова медленно раскачивалась из стороны в сторону точно напротив моего лица. Я видел ее глаза, вспыхивающие то рубиновым, то изумрудным огнем. Ее длинные, острые, слегка изогнутые молочно-белые зубы. Чего она ждала? Что я протяну руку и предложу ей испить? Бред какой-то...

Рассказывая, он представлял свое лицо – такое, каким видит его Маргарита. От природы светлая, но сейчас эффектно позолоченная средиземноморским солнцем кожа... темные брови, черные ресницы... давно не стриженные волосы, тоже темные, с проблесками седины... Смешно, если вдуматься, однако физическая привлекательность партнера много значит для женщины, во всяком случае, на первом этапе... этапе чего?

– Но чем дольше она смотрела на меня, тем сильнее становилось желание откликнуться на ее призыв. Исполнить ее волю. Быть может, в обладании этим копьем заключен какой-то высший смысл, который мне пока еще не открылся?

– Как же вы поступили? – спросила Маргарита после паузы.

Похоже, эта женщина испытывала подлинный интерес ко всему, что он делал и говорил. Ему пока что не удавалось понять, какого рода этот интерес – личный или профессиональный (к тому же он и сам не знал, что предпочтительнее), тем не менее с осознанным коварством продолжал затягивать ее в свои сети. Какой непростительный эгоизм... Но как от него удержаться? Она так женственна и так одинока. Приди же, Царевна-лебедь, в мои объятия! Даже если я не сумею тебя утешить, то удовлетворить-то смогу наверняка.

– Я спасся бегством. Не знаю, что бы я стал делать наяву, но во сне... Знаете, Маргарита, я никогда не считал себя храбрецом и по мере возможности старался избегать неприятных ситуаций, хотя и действовать, невзирая на страх, мне тоже приходилось. Любопытство иной раз сильнее страха. Поставить себя на чье-то место... испытать то, что не испытывал ни разу... Да, это я могу понять. Но укус змеи никогда не казался мне волнующим переживанием.

– Итак, вы бежали.

Маргарита задумчиво постукивала длинным, выкрашенным в молочно-белый цвет ногтем по краю стола. Спокойная, уравновешенная женщина, почти наверняка фригидная. Ему захотелось хорошенько встряхнуть ее за плечи, крикнуть: «Посмотри на меня! Я мужчина! мужчина, а не пациент!» Но стоит ли это делать – вот в чем вопрос.

Ольга сказала, что «она не из таких», и посоветовала выбросить из головы «все эти глупости».

Грэм изобразил удивление: «О чем ты, сестренка?»

«Сам знаешь. Все эти похожие друг на друга, как однояйцовые близнецы, куколки с силиконовыми бюстами, которые вешаются на тебя в клубах и засоряют твой электронный ящик... прибереги свои запасы тестостерона для них, а мою подругу оставь в покое».

«Ты же сама привела меня к ней».

«Не зли меня, Гришка, понял? Ты всегда был распутной дрянью, но мозгами-то тебя бог не обидел, верно? Ну то-то же. Держи свои грязные мысли при себе».

«А что такого грязного в моих мыслях?»

Это был бессмысленный спор. Один из тех, что случались у них неоднократно. Ольга всю свою жизнь старалась вести себя как ПОРЯДОЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК. Она была просто помешана на правилах приличия. Грэм не придавал значения этикету, не говоря уж о пресловутой нравственности. Для того чтобы оказаться с кем-то в постели, ему хватало обоюдного желания, а что по этому поводу думает уважаемая общественность, он не знал и знать не хотел.

– Да, я несся как заяц, пока не увидел впереди лестницу. Ту самую, по которой спустился в подземелье.

– А потом?

– У самого ее подножия я проснулся.

Пепельная блондинка со строгими, удлиненными к вискам, серыми глазами и нежными, пухлыми губами, которые так и хочется представить приоткрытыми для поцелуя. Или... да, лучше всего «или»... боже, избавь от греха! Нам же еще работать и работать, встречаться в этом кабинете, смотреть друг другу в глаза, произносить правильные слова...

Грэм услышал собственный смех и подумал со странным безразличием: «Скоро это случится. Я приведу ее в свой дом, сниму одну за другой все ее шикарные тряпки – медленно, красиво – и займусь с ней любовью. Она получит столько удовольствия, сколько сможет выдержать, и поймет, что все, кто был у нее до меня, не стоили ни времени, ни внимания. Память о них улетучится как дым. Следы их занесет песком пустыни. Эй, приятель, тебе не кажется, что ты заговорил штампами?.. И тем не менее. Взять ее и отдать себя – в этом весь смысл. Энергообмен. Для такой женщины можно и постараться. Клянусь, я сделаю это, да, она будет биться подо мной, умирая от наслаждения, а потом закричит и что есть силы вдавит в мое запястье металлический браслет, чтобы я закричал вместе с ней... Ну и бред!»

Однако он не сомневался, что все так и будет. Холодная красота Маргариты отпугивала «правильных» мужчин, мечтающих обрести счастье в браке. Да и сама она не очень-то интересовалась такими типами. Ей требовался авантюрист, беспринципный негодяй.

Усилием воли Грэм заставил себя вернуться к действительности. В сегодняшний день, который еще только разгорался за окном. Незнакомый юноша, худой и гибкий как тростинка, выходит из душа, вытирая полотенцем мокрые волосы. Незнакомый? Да ладно, брось, не сходи с ума, ведь именно с ним ты провел большую часть ночи... На нем темно-синие джинсы: в горизонтальных прорезях на бедрах и коленях виднеется смуглая кожа.

– Как тебя зовут?

– Кристиан.

– Француз?

– Да.

– Какого же черта ты делаешь в Амстердаме?

Кристиан пожимает плечами. Настороженно следит за каждым движением своего благодетеля. Того, кто подобрал его в одном из баров неподалеку от квартала Красных фонарей, угостил выпивкой, накормил, привел домой и... И ничего особенного. Ничего такого, чего бы парень двадцати лет от роду, привыкший к богемному образу жизни, не делал раньше. Никакого экстрима, никаких излишеств. Повезло. Мог попасть так, что мама не горюй. А может, когда и попадал. На левой скуле темнеет свежая ссадина, под лопаткой – тонкий шрам от ножа.

Заряжая электрическую кофеварку, Грэм искоса наблюдает за гостем. Тот сидит, откинувшись на спинку стула, положив ногу на ногу, и с любопытством озирается по сторонам. От нечего делать Грэм пробует взглянуть на свое жилище его глазами. Плавно перетекающие друг в друга жилые пространства, лишенные внутренних перегородок (исключение составляют два раздельных санузла), отделка природными материалами, в основном деревом и керамикой. Громадные окна, распахнутые двери лоджии. Минимум мебели, максимум воздуха и света. Маленькие шерстяные коврики, овальные и прямоугольные, разбросанные по полу тут и там. Рисунки и фотоколлажи на крашеных белых стенах.

Сделав глоток из красной керамической кружки, Кристиан ставит ее на стол и замирает, напряженно сдвинув брови. Взгляд его прикован к хлысту, висящему в простенке между окнами. Серьезная вещь – и по виду, и по весу.

– Если на стене висит ружье, рано или поздно оно выстрелит... – Щурясь от дыма, Грэм придвигает к себе пепельницу. – Об этом думаешь?

Мальчишка вздрагивает, торопливо отворачивается. Ему не по себе от того, что сидящий напротив человек умудрился одной-единственной фразой выразить все переполняющие его и кажущиеся такими запутанными мысли и чувства.

– Я снимаю эту студию вдвоем с приятелем, сейчас он в отъезде, – невозмутимо поясняет Грэм. – Это его игрушки.

– С кем же он играет? Случайно, не с тобой?

– Случайно, нет. Меня это не интересует.

Быстрый взгляд из-под дрогнувших ресниц.

– Правда?

– А почему ты спрашиваешь? Боишься за свою шкуру? А ты попробуй, вдруг это не так страшно. Что смотришь? Я не шучу.

Белые зубы, в замешательстве покусывающие нижнюю губу. Еще один взгляд в упор.

– Ты сам-то пробовал?

– А как же. Мне тогда было столько же лет, сколько тебе. Все, кто выходит на ночные улицы в погоне за легкими деньгами, рано или поздно оказываются перед выбором: зайти чуть дальше или сказать всему этому решительное «нет».

– И ты решил сказать «нет»?

– Не сразу.

– А твой приятель... он правда из этих? Или просто пускает пыль в глаза?

Губы Грэма раздвигает безжизненная улыбка.

– К чему эти вопросы?

– Ты мне нравишься.

– Ну еще бы!

– Нет! – Кристиан выпрямляется на стуле. В глазах негодование, обида, злость. – Я серьезно.

– Разумеется... Так вот, про приятеля. Как-то раз я вернулся с вечеринки вместе с подружкой, надеясь на ближайшие пару часов забыть обо всей грязи и жестокости этого мира. Но дома нас ждал сюрприз. Видишь вон то железное кольцо в стене? К нему была прикована абсолютно голая девица, которая визжала как недорезанный поросенок, в то время как дружище Фредерик вдумчиво перебирал свой инвентарь. Я взбесился. Во-первых, в это время ему вообще полагалось находиться где угодно, только не здесь. Я специально позвонил ему и сказал, чтобы он выкатывался к чертям собачьим из квартиры, потому что сегодня моя очередь расслабляться в приятной компании. Во-вторых, я не терплю принуждения и не могу видеть, как один из партнеров заставляет другого «раздвигать рамки», в то время как тот совершенно к этому не готов. Пришлось устраивать шоу со спасением прекрасной блондинки и усмирением разбушевавшегося чудовища. Дело осложнялось тем, что чудовище было удолбано в хлам. Мы разругались. Правда, через неделю помирились. Сейчас Фред в Греции, у него роман с какой-то богатой вдовой. Надеюсь, он не вернется раньше Рождества.