Он покачал головой и мягко привлек ее к себе.

— Знаешь, — сказал он, не отводя взгляда от ее настороженного лица, — а ты была права, когда говорила, что совсем не разбираешься в людях.

— Но…

— Глупышка ты моя! Ну неужели ты до сих пор не поняла, что ты для меня значишь? Ладно, — обронил он с ласково-ироничной усмешкой, — когда-нибудь ты это поймешь, а сейчас… пообещай мне хотя бы, что с этого дня ты всегда будешь доверять мне, как самой себе.

— Значит, я не стала тебе против…

Она испуганно замолчала под его грозным взглядом.

— Так что же? — повторил он свой вопрос. — Больше никакого притворства, никаких недомолвок?

— Никаких! — пылко пообещала Полина. А затем, неожиданно для себя самой, порывисто обняла его за шею и прижалась губами к его губам.

— Кстати, дорогая… Мне не совсем понятен один момент из твоего рассказа, — произнес Владимир пару минут спустя. — С тем разговором, что ты подслушала в доме графини Лисовской. Ты сказала, что Элеонора упомянула своего любовника, которому Вульф будто бы обязан женитьбой на тебе.

— Да, она именно так и выразилась, — подтвердила Полина. — «Дурак! — сказала она. — Да благодаря моему любовнику ты заполучил жену с имением в сорок тысяч дохода! Или забыл уже, что Полина стала твоей только благодаря мне?»

— А Вульф ничего не возразил.

— Ничего. Напротив, даже как будто смутился и пошел на попятную, в том смысле, что согласился дать ей тысячу рублей.

— Хм, интересно! — Владимир нахмурился и пристально, взволнованно посмотрел на Полину. — Ну, и кто же этот таинственный любовник? У тебя есть на этот счет хоть какие-то предположения?

— К сожалению, никаких, — со вздохом призналась Полина. — Даже не знаю, что и думать. Я уже неделю ломаю себе голову над этой загадкой, но… — она огорченно развела руками.

— А вот у меня есть, — произнес Владимир так мрачно, что Полина даже вздрогнула. — Хотя, на первый взгляд, мое предположение выглядит абсурдным… Пожалуйста, Полина, напряги память и вспомни: Элеонора называла имя этого человека?

— Кажется, да… Да, точно называла. Вот только не могу его вспомнить.

— Ну хотя бы примерно… Русская фамилия?

— Не совсем. То есть не то чтобы не русская, а такая, своеобразная.

— Малороссийская?

— Да, верно! — Полина оживленно закивала. — Именно! Именно малороссийская! Коношевич… Нет, не так! Черт, да как же это его… Малевич… Нет, длиннее. Матусевич…

— Марасевич?

— Да! — Полина радостно всплеснула руками. — Точно, Марасевич. А почему ты так разволновался? Ты что, знаешь этого человека?

— Я? Я-то знаю, — отозвался Владимир с нервным смешком. — Боже мой, ну и сволочи!

— Кто?

— Твой муж. И твоя разлюбезная золовка.

— Но почему? — Полина судорожно провела руками по лицу. — Владимир, объясни же мне, наконец, в чем дело. Я просто… Нет, я, наверное, сойду от всего этого с ума!

— Тише! — Он успокаивающе обнял ее за плечи. — Тише, малышка, спокойнее. Ничего страшного не произошло. Вернее, произошло, но не сейчас. Сейчас, наоборот, все проясняется.

— Владимир, перестань со мной играть, объясни все толком!

— Потом, дорогая, потом… Слушай, — Владимир слегка прищурился, — а тебе-то самой эта злосчастная фамилия — Марасевич — ни о чем не говорит?

— Не-ет…

— Поразительно! Неужели твои родители ни разу ее не упоминали? Ладно, бог с ним, разберемся. — Владимир бережно погладил Полину. Ну что, дорогая? Пора прощаться?

Вместо ответа Полина грустно вздохнула, а затем обняла его за шею и страстно приникла губами к его губам. Прощальный поцелуй — особенно нежный и пламенный из-за осознания предстоящей разлуки — затянулся на несколько минут. А потом Владимир через силу разжал объятия и взялся за повод коня.

— Мне нужно прокатиться в Москву, совсем ненадолго, на пару дней, — сказал он, стараясь подбодрить Полину своей улыбкой. — А потом мы встретимся, у Крутобоева. Все будет хорошо, мой ангел, — ласково промолвил он, снова заключая ее в объятия и осыпая ее лицо целым водопадом нежных поцелуев. — Вот увидишь, все будет хорошо…

Лишь когда Владимир ускакал, Полина вспомнила, что он так и не рассказал ей историю своего знакомства с Вульфом.

— Надеюсь, он умолчал об этом не намеренно? — пробормотала она с легким недовольством. — И вообще: мне уже тоже порядком надоели все эти тайны и недомолвки!

Впрочем, сердиться на Владимира Полина сейчас не могла. Впервые за последние месяцы на душе у нее было радостно и спокойно. Она больше не чувствовала себя одинокой и беззащитной. Рядом находился надежный, преданный и решительный друг. Он не уверял ее в своей любви, не давал никаких клятв и обещаний. Но этого Полине и не требовалась. Она и так не сомневалась, что он сделает для нее все, что можно. Эта уверенность крепла с каждой минутой, наполняя сердце молодой женщины тихой и светлой радостью. И еще надеждой.

* * *

Оказавшись дома, Полина направилась в гостиную. Правда, она вошла не сразу, а сначала постояла под дверью: так получилось. Да и как можно было удержаться от подслушивания, когда до ее слуха долетела столь интригующая фраза:

— Ах, Самсон Львович, у меня такое чувство, что я наконец-то встретила мужчину своей мечты!

После этого последовала довольно продолжительная пауза: видимо. Элеонора ждала, пока Крутобоев осмыслит ее признание. А может, обдумывала дальнейшие стратегические ходы.

— Нет, в самом деле, — продолжала она, — кто из современных мужчин достоин женской любви больше, чем вы? Ну скажите, кто?

— Какой-нибудь молодой, симпатичный и остроумный кавалер, — отвечал Крутобоев с интонацией завзятого простака. — Скажем, блистательный гвардейский офицер…

Графиня расхохоталась:

— Самсон Львович, как вы наивны! Как плохо понимаете женское сердце! Я бы даже сказала, вы совершенно не понимаете женщин!

— Гм… Вообще-то, сударыня, если уж начистоту, вы не так далеки от истины, — в голосе Крутобоева звучало столь натуральное смущение, что Полина едва не захлопала в ладоши. — Я, честно сказать, вовсе не по этой части… То есть, не по части прекрасного полу. Вот полком командовать в восемьсот двенадцатом году — это было по моей части. Имением управлять да следить, чтобы подлец управляющий не надул — тоже по мне. А галантные ухаживания да утонченные разговоры это уж, пардон, не для меня.

— Но ведь это же как раз и чудесно! — восторженно вскрикнула Элеонора. — То, что вы неспособны задурманивать женские головки пошлыми медоточивыми речами. Вы не фат, не вертопрах, не пустобрех. Вы — простой, искренний человек. А где простота, там и порядочность, и глубина. Поверьте мне, дорогой Самсон Львович, уж я-то знаю цену вашим достоинствам. Моя жизнь была нелегкой, и я научилась отличать благородные алмазы от стекляшек.

«Складно плетет, чертовка, — усмехнулась про себя Полина. — Надо отдать ей должное: она действительно ловка. И пускай она не слышала ни про Шекспира, ни про Рафаэля, а Пушкина не отличит от Жуковского, но по части житейской хитрости и плетения интриг нам за ней не угнаться».

— Как странно мне вас слушать, прелестное дитя, — отвечал Крутобоев задумчивым, глубоко растроганным голосом. — Вы рассуждаете, словно умудренная опытом женщина, а ведь вам еще, наверное, не исполнилось и двадцати пяти.

— О нет, дорогой Самсон Львович, — Элеонора грустно рассмеялась. — Мне уже почти двадцать восемь. И не смотрите на меня так изумленно! Женщины предпочитают скрывать возраст от мужчин. Но я не такова. И потом, перед кем мне притворяться? Перед вами — единственным мужчиной, к которому я почувствовала искреннее и полное доверие?

— Нет-нет, что вы! — поспешно возразил Крутобоев. — Ради Бога, не притворяйтесь передо мной, будьте такой, какая вы есть на самом деле. Поверьте, я тоже способен оценить женскую бесхитростность и прямоту. Тем более что эти качества так редко встречаются в современных женщинах!

— Одну из таких женщин вы видите сейчас перед собой, — торжественным голосом произнесла Элеонора, видимо, утомившись затянувшимся разговором и решив идти ва-банк. — И она готова на все, чтобы составить ваше счастье.

«А теперь, как говорится, веселым пирком да за свадебку, — язвительно подумала Полина. — Да, ну и мастерица же она околпачивать честных людей! Страшно подумать, что могло случиться, если бы я не предупредила Самсона Львовича о ее коварстве!»

— Святые небеса! — воскликнул Крутобоев в притворном смятении. — Вы — вы — предлагаете мне ваше сердце! Такая прекрасная, очаровательная женщина… Сущий ангел красоты, ума и добродетели! А я — старый, разбитый циклоп… Нет, не могу согласиться на такую жертву!

— Стало быть, вы хотите сделать меня несчастной? — с хорошо разыгранной обидой проговорила графиня. — А я-то надеялась, что мое признание тронуло вас!

— Я тронут! Тронут до самой глубины души, клянусь вам! Но… кто, кто я такой, чтобы мечтать о счастье с вами?!

— Герой, — тихо и проникновенно ответила Элеонора. — Тот самый герой, которого я искала всю свою жизнь. Да что там объяснять! У вас даже имя особенное, легендарное библейское имя! Самсон… Так звали одного из героев Ветхого Завета. Будьте моим Самсоном! — пылко воскликнула она, и чуть высунувшаяся из-за дверей Полина увидела, как ее золовка порывисто обхватила Крутобоева за шею. — А я… я стану вашей Далилой, вашей верной подругой.

Полина зажала рот, чтобы не прыснуть. Да, древнюю историю нужно хотя бы немножечко учить! Или не пытаться говорить о ней, чтобы не угодить впросак…

— Постойте, сударыня, — растерянно пробормотал Крутобоев, — насколько я помню из Библии, именно Далила и погубила несчастного Самсона! Согласно преданию, она остригла у спящего Самсона волосы, в которых заключалась его сила, а затем сдала его врагам, и те его ослепили.

— Ах, Боже мой! — воскликнула Элеонора в глубочайшей досаде. — Я просто оговорилась. Да и как не оговориться, когда у меня все мысли бегут вразброд? И вы, вы, любезнейший Самсон Львович, в этом виноваты!

— Господи, но что же мне сделать, чтобы искупить свою вину?! Постойте, — торопливо пробормотал Крутобоев, роясь в кармане парадного сюртука. — Вот, — он протянул графине две сторублевые бумажки, — здесь двести рублей. Примите в виде небольшой компенсации за огорчение. Я бы дал больше, но, ей-богу, нет!

Лицо Элеоноры отразило благородное негодование. Правда, как подозревала Полина, вызвано оно было не тем, что малознакомый человек предлагал ей деньги, а, скорее, мизерной суммой презента. Но жадность все-таки победила. Решив, что и такая сумма не лишняя, Элеонора сменила гнев на милость, взяла у Крутобоева двести рублей и кокетливо промолвила:

— Благодарю вас, друг мой, вы и здесь оказались на высоте, — она выпрямилась и многообещающе взглянула на собеседника. — Ну а теперь ответьте: вы готовы назвать меня дамой сердца и начать за мной ухаживать?

«Как она, однако, ловко все вывернула!» — не без восхищения подумала Полина.

— Готов, — с чувством ответил Крутобоев. И, схватив руку Элеоноры, осыпал поцелуями. — Итак, — произнес он, молодцевато приосаниваясь, — вы — моя возлюбленная! О, как я буду за вами ухаживать! Вы даже не представляете! За одну ночь любви я осыплю вас золотом, с головы до ваших прелестных ножек… Когда же вы меня осчастливите?!

— Терпенье, Самсон Львович, терпенье, вы слишком напористы! — игриво посмеиваясь и уклоняясь от поцелуев, остерегла Элеонора. — Не все сразу…

— Задаток вперед — тысячу рублей! Две тысячи! Три!

— Помилуйте, друг мой, что за выражения? — графиня слегка поморщилась. — Задаток вперед… Разве на таком языке полагается изъясняться влюбленным?

— Так вы отказываетесь от денег?

— Нет-нет! — испугалась Элеонора. — Как я могу обидеть вас отказом? Вы же предлагаете мне деньги от чистого сердца, не так ли?

— От самого что ни на есть чистого, — подтвердил Крутобоев. — Я так разумею: если уж предложил даме покувыркаться в постели, то плати вперед аванс.

«А ведь это, черт возьми, справедливо, — с улыбкой подумала Полина. — Вот бы нашим столичным молодцам принять это к сведенью. А то все норовят пристроиться к богатенькой дамочке да пожировать за ее счет. Или еще хуже — за счет ее рогатого муженька».

— Рыцарь! — с пылким восхищением воскликнула Элеонора, целуя Крутобоева в обе щеки. — Вы, Самсон Львович, настоящий рыцарь без страха и упрека.

— Стало быть, по рукам, красотуля?

— По рукам. — Элеонора задорно хлопнула ладонью о его ладонь. — А теперь пора перейти в столовую. — Она деловито взглянула на часы. — Половина пятого. Поленька с Жюлем, должно быть, уже там.