Аляска Ангелини - Невыносимый (ЛП)

— Раздвинь ноги.

Приказ вырывает меня из размышлений, но я колеблюсь. Жгучая боль заставляет меня жадно вдохнуть через нос. Он наносит три быстрых удара по моему бедру, рядом с тем местом, которое больше всего требует внимания.

— Сейчас, рабыня, — рычит он.

Обрушивается последний удар, и мой рот заполняют вибрации от рыданий. Он толкает мои ноги, и я раздвигаю их так широко, как только могу. Знаю, что это не то, чего он хочет. Он хочет разместиться между ними, но я не могу не бросить ему вызов. Я прищуриваюсь, пока мы смотрим друг другу в глаза. Моя интуиция подсказывает, что нужно отвести взгляд, и я бы так и сделала, если бы не голод, которым он пронизан. Я едва замечаю, как он замахивается, прежде чем удар приходится на мой клитор. Его силы достаточно, чтобы внутри разлился жар, но не на столько, чтобы причинить боль. Я выгибаюсь, не в силах себя остановить.

— Я думал, что ты ненавидишь меня? Хочешь, чтобы я никогда не прикасался к тебе снова? — он упирается коленями в кровать, а его рука ложится на мое бедро. — Когда ты на меня так смотришь, то словно просишь, чтобы тебя трахнули. Ты скучала по моему члену, рабыня? Или ты полна решимости довести меня, чтобы я удавил тебя голыми руками? Ты хочешь, чтобы я покончил с тобой из — за твоей же провокации? Ты думаешь, что я настолько неуравновешенный, что потеряю контроль?

Я медленно качаю головой.

— Ты хочешь, чтобы я тебя трахнул?

Я опять качаю головой, давая отрицательный ответ.

Он щурится, и это говорит мне о том, что он расстроен. Хорошо. Возможно, он вытащит кляп.

— Что же, очень плохо. Я собираюсь трахнуть тебя в любом случае.

Я сдвигаю ноги вместе, практически зажимая его руку, но он успевает ее отдернуть. Это не причинило бы ему боль, но по крайней мере, я удовлетворена тем, что заставляю его нервничать.

— Ноги! — в этом единственном слове звучит приказ, я пристально смотрю на него и выполняю команду. Жар продолжает нарастать от предыдущих шлепков. Он собирается бить по уже имеющимся синякам? Бл*дь, он точно хочет сделать именно это.

— Ты получишь по десять ударов по каждой стороне. Если ты попытаешься пошевелиться, то я добавлю еще десять. Кивни, если поняла.

Я закрываю глаза, но киваю.

— Пять по каждой ноге за свою точку зрения.

Первый шлепок практически заставляет меня дернуться от неожиданности. Пальцами нащупываю цепочку, которая соединяет манжеты, и сжимаю ее, пока он работает над внутренней и внешней поверхностью моих бедер. Жар от ударов, которые он наносит чуть ниже моей киски, заставляет мой рот наполниться слюной. Я хочу пошевелить бедрами. Если бы не желание заплакать и сбежать, то я могла бы это стерпеть.

— Семь слева. Ты уверена, что не хочешь пошевелиться? Мне нравится идея продолжить, — кончик хлыста скользит по щели, размазывая мои соки. Он встряхивает его и снова опускает на мою кожу. Я вздрагиваю от ощущения текущих по моим щекам слез. Остальные удары он наносит медленно, выдерживая между ними промежуток. Он только что нанес самый болезненный, и судя по выражению лица Господина, он наслаждается каждой минутой происходящего.

— Что, ты желаешь обвинить меня еще в чем — то, прежде чем я закончу?

Молча, он отталкивает мою ногу и переворачивает ее на бок. Шлепок по заднице заставляет меня захныкать, несмотря на заткнутый кляпом рот. Понимание ситуации отвлекает меня от слез, соплей и слюней, которые стекают по моему лицу, и я начинаю рыдать еще громче, когда он вытаскивает шарик.

— Теперь ответь мне. Ты все еще винишь меня?

— Да, Господин, — я не двигаюсь. Мое лицо все сильнее прижимается к шелковым простыням, пока я разваливаюсь на части. Я, бл*дь, чуть не умерла, а теперь меня наказывает человек, чувства к которому выбивают меня из колеи. Этого вполне достаточно, чтобы сойти с ума. Бл*дь, я уже сошла, без сомнения. Поэтому стремлюсь к излечению. "Стокгольмский синдром" во всем его проявлении? Ее удивлюсь, если так и есть. В глубине души, я с самого начала наслаждалась тем, что тону, не желая выбираться из воды.

Рука Господина сдавливает мое плечо, и он разворачивает меня так, чтобы я оказалась перед ним. Его лицо ничего не выражает. Вообще ничего. Лишь взгляд того незнакомца, которого помню, и теперь я не знаю, кто мне нравится больше. Его хорошая или плохая часть? Нежная или грубая? Словно он одновременно скрывает в себе двух разных людей. Личности которого не принадлежат одному человеку.

— Ты останешься здесь до тех пор, пока я не решу иначе. Я буду приходить. Иногда ты будешь надолго оставаться одна, но у тебя есть работа, которую необходимо выполнить, и я не стану отвлекать тебя от нее.

— Работа? — мой голос звучит хрипло, когда я пытаюсь понять, о чем он говорит.

— Я спонсор крупного благотворительного фонда. И должен появиться на мероприятии, которое очень важно, а ты собираешься написать мне речь.

— Благотворительного фонда? Ты? — я почти готова засмеяться от того, как абсурдно это звучит, но останавливаю себя при виде его подергивающейся щеки. Монстр, человек, который не слушая возражений заклеймил меня своим проклятым скальпелем, оказывается крупным спонсором и помогает… людям? Помогает… я смотрю ему в глаза, пока пытаюсь все осмыслить. Это больше, чем я; больше, чем вероятно я могу понять. Что — то подсказывает мне, что вина лежит на мне. Статус. Деньги. Власть, которую он источает. Он уже говорил, что потерял кого — то, и я осознаю то, что он не позволил бы мне убить себя. Но он дал мне таблетки. Это заставляет меня задуматься, ведь если бы я не струсила и использовала свой билет в один конец, то куда бы попала: в рай или в ад? Что бы это значило? Ничто из этого не имеет смысла. — Кто ты на самом деле?

— Немного поздно для знакомства, ты так не думаешь, рабыня? В любом случае, это уже не важно.

Он встает, и я не могу не заметить, как его губы растягиваются в печальной улыбке.

— Подожди… пожалуйста, Господин! — я с трудом сглатываю, пытаясь подтянуть себя, чтобы принять сидячее положение. Черт возьми, если эта тайна не усмиряет мой гнев. Я хочу узнать, кто он на самом деле. Если бы он не показал мне свою другую сторону, я могла бы предположить, что этот монстр действовал только одному ему известным способом. Благотворительный фонд. Но нет, я чувствую нечто другое внутри него. Что — то, что как мне кажется, он хочет скрыть от меня и возможно не зря.

— Что еще? — он оборачивается, его тело снова выглядит так, словно высечено из камня. Мои мысли хаотичны. Он забрал меня от моей семьи. Пусть и не физически, но мне нужно попробовать воссоединиться с ними. Я не могу об этом забыть или вовсе простить ему все что случилось, но я не в состоянии игнорировать его секрет. Я точно знаю, что это будет опасно для меня, но все равно не могу остановить слова, которые вырываются:

— Можешь ли ты поцеловать меня сейчас? Как… собирался это сделать раньше?

Здесь что — то есть. Жесткий взгляд тает от моей просьбы, и незнакомец передо мной ищет что — то в моих глазах, но я не могу понять, что именно. Возможно, в этот момент меня меньше всего интересует, что он там ищет; я очарована этой его новой стороной. Любопытством и его попытками сопротивления.

— Нет. Я ухожу за едой для тебя.

Даже когда он ушел, я не смогла перестать обдумывать все, что увидела. Начиная с того момента, как он уходил, продолжая смотреть на меня, и то, как он разминал кулак, пока поднимался вверх по подвальной лестнице. Я забралась ему под кожу. Он сказал, что хочет оставить меня себе. Это заявление сделал монстр, а не его лучшая часть, но мне интересно, что же случится, если я попытаюсь воззвать к его хорошей стороне? Ведь есть еще и середина между плохим и хорошим, та часть, которая называет себя Господином? Или зло в нем слишком укоренилось? Я не уверена, но, черт меня возьми, если я не попытаюсь это выяснить. Вместе со всеми последствиями.

Господин

Мог ли я поцеловать ее, как хотел сделать это раньше? Она не могла спрашивать об этом серьезно. Ее вопрос меня разозлил. Мне хочется забрать назад эти слова и бросить ей в лицо. Это, бл*дь, заставляет меня желать подчиниться ей; целовать медленно и страстно, когда она не сопротивляется, а дышит необходимостью быть со мной. Черт возьми. Я не могу об этом думать. Диана засела в моей голове так же глубоко, как и я в ней, когда трахал ее тело. Хотя она сделала это не намеренно, или все же нет? Как возник этот вопрос? Что вообще заставило ее задуматься об этом?

Я замираю с подносом в руках, пока обдумываю произошедшее. Почему она передумала? Сама мысль о смерти или пробуждение после того, как она поняла, что выжила, заставили ее переосмыслить чувства, которые она может быть ко мне испытывает? Будь я проклят, если знаю ответ. Эта женщина сводит меня с ума всеми возможными способами, которые я только могу вообразить.

— Поцелуй ее… — в моем тоне полно сарказма, но я качаю головой и ставлю миску на столешницу. Бл*дь, мой член этого хочет. Но это действие не входит в мои нынешние планы. Сегодня она меня взбесила — пробудила желание трахать ее долго и мучительно. Возможно, я так и поступлю. Проучу ее и заставлю держаться подальше от моей хорошей половины. Диане не нужно ее знать. Даже эта часть меня не достаточно хороша для нее. Конечно, я делаю правильные вещи в глазах общества, но во мне всегда будет жить тот человек, которым я являюсь сейчас. Я не могу убежать с одной частью и оставить другую далеко позади. Ответственность несут обе стороны. Для меня — это все, или ничего. Это не безопасно для нас обоих, независимо от того, что я хочу сохранить ее для себя. Мой мозг подсказывает мне, что ничего подобного не случится. Диана моя. Нет никаких сомнений, если речь идет о ней. Тем не менее, у меня остается четкое представление всей ситуации. Я не могу удержать ее, и причин для этого достаточно, чтобы написать гребаный роман. Когда Диане станет лучше, ей придется уйти. Исходя из того, что я увидел за последние двадцать четыре часа, понадобится всего пара недель. Нет, я даже преувеличил срок ее восстановления. Это случится гораздо раньше.

— Поцелуй ее, — повторяю я снова. — Черт бы побрал эту женщину, — черт, для меня даже секс с ней — это пытка. Теперь она знает, что во мне есть другое "я", лучше того, которое она привыкла видеть. Я должен попробовать заблокировать эту часть себя. И заставить ее забыть то, что она увидела.

Звучит сигнал, и я слышу:

— Господин.

Голос Джейми заставляет мои брови изогнуться. Это не похоже на него — зайти без приглашения, но я действительно не хочу иметь дело с этим прямо сейчас. И велика вероятность, что независимо от того, что он хочет сказать — это будет касаться работы.

Парадная дверь закрывается, тревога усиливается от звука шагов, которые приближаются ко мне.

— В кухне, — я ставлю тарелку супа на печь и оборачиваюсь, когда он входит в дверь. Костюм, в который он одет, сшит на заказ, подчеркивая его широкие плечи и тонкую талию. Желтый галстук сбивает меня с толку. Обычно, он надевает черный, синий, или красный. Это не похоже на него. Это что — то новенькое. Он человек привычки, по крайней мере, таким я его знаю.

— О, обед, — он засовывает руки в карманы, осматривая небольшой стол в стороне, и снова смотрит на меня. Этот взгляд длится всего несколько секунд, прежде чем перемещается в сторону двери, выходящей из столовой.

— Она не там, — сухо произношу я и беру ложку, чтобы перемешать суп.

— Разве она еще не заработала возможность заходить на кухню? Прошло чуть больше месяца, — на одно короткое мгновение, прежде чем он успевает себя остановить, его лицо приобретает мрачное выражение. Мои глаза прищурены, пока я наблюдаю за ним, изучая, как он стоит в непривычной для меня позе.

Между нами повисает молчание, пока я продолжаю помешивать суп и обдумывать то, что собираюсь сказать ему. Прежде я никогда и ничего не скрывал от него о рабах, но с другой стороны, он никогда ничего о них не спрашивал раньше.

— Диана провалила свой тест этим утром. Приняла таблетки. Она не готова.

Джейми опускает голову, его челюсти напрягаются, а взгляд упирается в пол.

— Я знал, что она была в плохом состоянии. Я чувствовал это. Видел это в ее глазах, когда бросил здесь. Полагаю, что я не справился. Отчасти, поэтому я здесь.

— Да, она через многое прошла. Хотя, ей становится лучше. Она призналась, что не хотела умирать после того, как приняла их. Даже вызвала у себя рвоту. Конечно, она сделала это не достаточно быстро. И так или иначе, она уснула.

Он качает головой с недоверием, в то время как его взгляд по — прежнему устремлен в пол.