Аляска Ангелини - Невыносимый (ЛП)

Я чувствую, как мое сердце обжигает болью, будто его слова превращаются в кислоту.

— Нет! — по щекам катятся слезы, пока я мотаю головой туда-сюда, превращаясь в настоящую истеричку. Я отказываюсь думать, что проживу еще один день, пока их нет со мной, не говоря уже о десятках лет. — Это закончится сейчас, — визжу я. — Сделай это! Возьми нож и закончи свое дело, или оставь меня на хрен в покое!!!

— Ты не заслужила смерти. Еще нет, — сочувствие на лице испаряется, и гнев тут же занимает его место. Глаза мужчины из сапфиров превращаются в темные ониксы. Рывок со стороны бедра заставляет меня покачнуться, и я дергаю наручники, пока он разрезает мои трусики с другой стороны, и бросает их на пол к остальной изрезанной одежде. — Унижение тоже может сломить человека. Как думаешь, сможет ли оно сломить тебя?

Я плюю в его лицо, больше не задумываясь о последствиях.

— К черту тебя и твое унижение!!! Ты это пытаешься сделать?! Потому что у меня для тебя новость — ни у кого не хватит духу сломить меня!!!

Словно забавляясь, он стирает мой плевок со щеки, ни на секунду не упуская меня из вида.

— Вызов принят.

Он встает с кровати, делая звук на колонках еще громче. Женщина на экране лежит в ванной, наполненной собственной кровью, одна ее рука свисает через край. Пустота в ее глазах заставляет меня отвернуться. Этот взгляд, эти пустые глаза будут преследовать меня во сне. Прежде я никогда не видела трупы людей, которые покончили с собой. Эти жертвы на экране… они действительно пугают меня больше, чем я могла себе это представить. Они пустые. В них нет… души.

Дверь открывается, и он возвращается в комнату, только теперь в его руках находится коробочка, которую я так хорошо знаю. Я поднимаю голову и отворачиваюсь в сторону, с еще большим желанием выпрыгнуть в окно. Но я не могу никуда уйти. Благодаря ему.

— Я надеюсь, ты не против. Мои люди совершили небольшое путешествие в твой милый дом, и нашли это в твоем шкафу. Ты оставила их там, поэтому они, наверное, тебе не очень нужны.

Я осторожно смотрю на него.

— Не смей, — шепчу я. Отчаяния в одной моей фразе достаточно, чтобы он в изумлении изогнул бровь.

— Очень жаль. Я не успел хорошенько рассмотреть их. Лишь взглянул одним глазком. Умираю от любопытства. Что же получится, если сложить пазл твоей жизни. У меня еще кое — что припрятано в шкафу. Но всему свое время. А сейчас, думаю, можно отправиться в путешествие по твоим воспоминаниям.

Он оставляет звук включенным, и усаживается на кровать рядом со мной. Я снова отворачиваюсь, когда он открывает крышку коробки. Его пальцы смыкаются на моем подбородке, поворачивая голову к нему. Он не отпускает меня, когда показывает первое фото. На нем Кейли всего лишь два годика. Ронни держит ее возле своего лица, прижимаясь к ней и улыбаясь на камеру.

— Посмотри на них, Диана, — он пододвигается ближе. — Тебе не кажется, что они бы не хотели увидеть, как ты причиняешь вред сама себе? — он держит фото несколько секунд, и бросает его, хватая следующее. Я стою с Кейли перед ее школой в первый день подготовительного класса. Ей было не суждено пойти учиться дальше. — Смотри на нее, рабыня! Посмотри на эту прекрасную улыбку. Посмотри, как она вцепилась в твою руку. Она знает, что скоро вы больше не будете вместе. Но даже на этой фотографии я вижу, что она сильная. Я не думаю, что она проронила хоть слезинку из — за вашей разлуки.

Я кричу, в агонии дергая руки и царапая кожу. Впервые в жизни, я не могу закрыть глаза, хотя сильное желание сделать это немедленно, разрывает меня изнутри. Он прав. Она не плакала и не держалась за мою руку так, как другие дети держались за своих родителей. Но сейчас я вижу нервозность в ее улыбке. Это разрывает мне сердце. Фото падает, а перед глазами возникает еще больше воспоминаний. Хеллоуин. Рождество. Ночь кино. Даже когда мы втроем выбрались в Большой Каньон. Этим путешествием Ронни удивил нас всех.

— Им нравится то, что они видят? — его яростный крик прокатывается дрожью по всему моему телу, а последнее его слово превращается в рычание. Чем злее он становится, тем больше я могу почувствовать в себе человека, которым была, когда Ронни и Кейли были живы. Тогда я была сильной — жизнь закалила меня. Но с ними я менялась, представляя, что наконец — то, стала героиней истории со счастливым концом. Я ошиблась.

Это заставляет искорку во мне бороться больше, чем обычно. Огонь из этой искорки растет, пока полностью не поглощает меня. Медленно, он превращается в жизнь, выжигая внутри меня все, оставляя после себя черные обожжённые руины, в которые теперь превратилась моя душа. Огонь превращается в монстра, который ожидает свою жертву. Господин мог бы стать тем, чего я так хотела вкусить. Он получил бы от меня больше, чем требовал. Я бы уж точно в этом убедилась.

Я не знаю как, но я заставляю веки опуститься и утихомириваю свое дыхание, пока раздумываю над его вопросом. "Им нравится то, что они видят?"

Ненависть к жизни выплескивается вместе с моими словами, когда я открываю глаза:

— Скоро я это выясню.

Господин

30 августа (День 1)

Рабыня Диана сильнее, чем я вообще мог себе представить. Два часа я пытал ее фотографиями семьи и наблюдал, как она извивалась снова и снова, пока окончательно не отключалась. Она была полностью обнажена, до нее доносились звуки телевизора, где то и дело рассказывалось о крови и смерти, но мне все равно не удалось пробудить в ней те эмоции, которые я хотел. Даже сейчас, когда я наблюдаю за ней через монитор компьютера, я вижу, как прошлое окутывает ее, полностью вырывая из настоящего. Ей все равно, что показывают по телевизору. Я не припомню, чтобы кто — то другой выдержал так же долго, прежде чем закричать, чтобы я выключил эту хрень. Но она не сделает этого. Я ощущаю ее силу воли. Ее гордость.

За нежеланием делать так, как я велю, стоит нечто большее. Что — то случилось. Я видел, как что — то изменилось прямо на моих глазах. Где — то глубоко внутри нее. Я могу объяснить это только чувством, которое возникает и во мне, когда смотрю в ее глубокие зеленые глаза. Тьма взывает ко мне оттуда. Держит ее взаперти, и я понимаю, что только в этой ловушке ей невыносимо спокойно.

Настоящей Дианы здесь нет. Где она прячет себя, остается мне не понятно. Из больничных записей и рассказов людей, с которыми я общался, я узнал, что она была тихой, но доброй женщиной. Но сейчас передо мной лежит не она. Эта женщина такая же, как я. В ней… так много ненависти.

Я не могу не вернуться к моменту, когда заметил изменения.

— Я скоро это выясню.

Я знаю, что это значит — она решительно настроена убить себя. Угроза заставляет меня нахмуриться. Я был готов задушить ее за слова, которые мне пришлось произнести, но она остановила меня своей злобой, выплеснув ее на меня. Она хотела сделать мне больно. Возможно, даже что — то большее. Могла ли Диана думать о том, как навредить кому — то еще? В этом я не уверен. Любой, кто заставлял меня остановиться и задуматься над своими словами, всегда что — то подразумевали. Я не боялся ни одного из них, но в ту секунду, когда почувствовал ее невозмутимость… я уже знал, что столкнулся с равной себе. Если девичьи формы и тело полностью не поглотили бы меня, это сделала бы скрытая сущность ее личности. Но не так, как это происходит между обычными любовниками. Потребность сломить ее больше, чем кого — либо другого, захватила меня с головой. Я хотел открыть секреты, которые хранились не только в ее голове, но и в ее теле. Целых два часа я не мог усмирить свой член, который болел от постоянного напряжения. Я оставил рабыню, когда больше не смог этого выносить. С каждым ее неповиновением, я чувствовал все больший соблазн овладеть ею.

Она зевает, но не отворачивает голову и не закрывает глаза. Этого становится более, чем достаточно. Диана находится в своем маленьком коконе безопасности дольше, чем я позволял кому — либо другому. Настало время пойти дальше, и вернуть ее. Рабыне не понравится то, что я для нее приготовил. Боль, через которую я собираюсь ее провести, не оставит в ней ни малейшего желания жить, но это нужно сделать. Место, которое она в данный момент представляет в своей голове, не является безопасным, и я не позволю Диане там оставаться. Рабы, за которыми приглядываешь на расстоянии — могут быть опасными. Как для меня, так и для себя.

Я подхожу к своему шкафу, и достаю оттуда хлыст. Мысль о том, как я заставлю ее кожу гореть, вынуждает меня замедлиться, когда прохожу мимо зеркала. Я провел несколько часов с новой рабыней, и уже собираюсь преступить к вещам, которые обычно делаю на третий день. Необходимость увидеть реакцию Дианы на боль, является всем, что мне сейчас необходимо, и я не собираюсь этого отрицать. Будет ли она умолять меня остановиться? Будет ли плакать, и захлебываться от рыданий? Или все вместе… Но понравится ли ей это? Если только… Часть меня умоляет, чтобы она отреагировала на это. Я провел недели с навязчивой идеей овладеть ею. Но ничто не столкнет меня с того пути, которого я должен придерживаться.

По телу разливается жар, и я стягиваю с плеч пиджак, бросая его на кровать. Как только я вынимаю запонки и закатываю рукава, то начинаю блокировать в своей голове воспоминания о ее широких бедрах и полной груди. Она выглядит идеально во всех нужных местах. Мне не стоит обманывать себя. Я и не делаю этого. Надо сосредоточиться, но даже не находясь в ее комнате, она не дает мне это сделать.

Я поднимаю хлыст, и направляюсь к двери, которая разделяет наши прилегающие друг к другу спальни. Ее глаза становятся шире, когда я вхожу.

— Ты уже готова поговорить? Я уверен, что задал тебе вопрос перед самым уходом. Ты его помнишь?

Я приближаюсь к ней до тех пор, пока не останавливаюсь у края кровати. Проходит несколько секунд, но она не отвечает. Я ударяю кожаным хлыстом по верхней части ее бедра. Глубокий вдох… Вот и все, что я получаю вместе со следом на коже рабыни.

— Давай я освежу твою память. Я спросил, рабыня, почему ты не рассказываешь мне, где ты встретилась со своим мужем. Ты готова отвечать? Или мне снова причинить тебе боль?

Ответа не слышно.

В этот раз я бью сильнее, чем в предыдущий. Ее челюсти сжимаются, как и кулаки. Она смотрит на меня тем же взглядом, когда наши глаза встречаются.

— Можешь даже взять и отыметь себя! — произносит она, выплевывая каждое слово. Кажется, это входит у нее в привычку. Это одна из самых гнусных вещей, которые может совершить человек, и от мысли об этом, во мне каждый раз закипает кровь.

— Отыметь себя? Отыметь себя? Ладно, я отымею тебя, если ты так много об этом думаешь.

Я хватаю края рубашки и с силой дергаю. Пуговицы разлетаются по всей комнате. Злость на ее лице за мгновение превращается в ярость. Но я не останавливаюсь. Я сбрасываю с себя рубашку, не сводя с нее взгляда, и вижу, как нервно бегают ее глаза от моей груди к животу. Генетика делает свое дело. Мне не нужно работать над собой не покладая рук. У меня есть время между встречами с рабами, которых мне предстоит сломить, и я провожу его с пользой. Как только Диане станет лучше, она вернется в свою привычную рутину. Мы оба займемся тем, что не заставит нас заскучать.

— Не смей даже думать о том, чтобы прикоснуться ко мне своими мерзкими руками. Если ты хотя бы попробуешь это сделать, я убью тебя. Ты слышишь?! Я это сделаю!!! — кричит она, пока я снимаю с себя обувь и расстёгиваю ремень.

На моих губах расцветает ехидная улыбка.

— Мерзкими? С твоей стороны очень грубо говорить так. Ты меня даже не знаешь.

— Я знаю то, что ты отмороженный псих. Ты похитил меня, приковав к гребаной кровати. Ты раздел меня догола и бьешь палкой! Это мерзко! — она ставит ударение на последнем слове.

— Это хлыст, — поясняю я, ударяя ее по другой ноге. Из ее рта вырывается шипение, когда я повторяю маневр. А потом еще и еще.

— Прекрати!

Она напрягает прикованные наручниками руки, и пытается перевернуться на бок. Краем глаза я замечаю ее попку, и не могу устоять, чтобы не ударить по ней тоже. Жестко. Глубокий звук, вырывающийся из ее горла, эхом разносится по комнате, и она начинает отчаянно вырываться. Я скрещиваю руки на груди, выжидая, пока она успокоится.

Проходят минуты, прежде чем это происходит. Ее щеки покрыты дорожками от слез, и она тяжело дышит, притягивая к своей груди еще больше моего внимания. Но меня не соблазнить.

— Или отвечай на вопрос, или я продолжу.

— Мне нужно в уборную. Мне можно это сделать, или ты хочешь, чтобы я сходила в туалет прямо на кровать?