Таня слушала и удивлялась. Не могла представить деда весёлым, танцующим вальс. После ухода соседки открыла дверцу шкафа и вытащила военный китель. Задумчиво погладила ладонью, позвякивающие медали, строгие ордена. А он, оказывается, герой. Вон, сколько наград! За вечерним чаем рискнула расспросить.

– Я видела военную форму, но не поняла, какое у тебя звание? – полюбопытствовала Таня, подавая стеклянную вазочку с вареньем.

– Тебе точно интересно?

Он взял вазочку, положил в чай пару ложек варенья.

– Вышел в отставку в звании майора.

– Только сейчас я поняла, что тебе нет и шестидесяти, совсем нестарый. Это борода придаёт возраст патриарха. Может, сбреешь? – предложила Таня.

– Нет. Я хочу выглядеть как дед, к тому же мне так удобно.

Он не стал говорить, что это траур по его Насте. Зачем лишний раз расстраивать внучку.

Таня отхлебнула горячий чай, обожгла язык и смешно зашипела.

Дед Иван хмыкнул:

– Куда торопишься? Кипяток ведь.

Она подула в чашку и перевела взгляд на пожелтевшие фото в красивых резных рамках, висящие на стене. На одном снимке высокий молодой лейтенант обнимал совсем юную девушку, очень похожую на Танину мать.

–Дед, как ты попал на войну? Почему наша страна там воюет? – ей не хотелось признаваться, что она мало знает об Афганистане. Разговоры о выводе наших войск звучали по телевизору.

Иван Данилович поставил опустевшую чашку на стол, вздохнул и нехотя произнёс:

– Война – всегда политика. Решили ввести войска в семьдесят девятом и ввели. А я военный, приказы не обсуждаются. Вот и пошёл воевать в чужую страну, – дед горько усмехнулся. – Пусть выводят армию поскорее. Пора эту авантюру прекращать. Все афганцы воины. Им привычнее убивать, чем растить хлеб. Ни британцы не смогли их сломить, ни мы, только людей положили зря.

– Тетя Галя говорит, что тебя несколько раз ранили?

Голос Тани дрогнул.

Дед Иван покачал головой.

– Ох уж, эта тетя Галя. Болтушка.

Таня попросила:

– Расскажи, пожалуйста.

– Прежде всего, ты должна знать правду. Наша страна влезла в чужой конфликт по приглашению действующего президента Амина5. Дальше всё сложно и ненужно тебе знать. Спецподразделение «Вымпел» уничтожило президента Амина и всех, кто находился во дворце. Новым лидером Афганистана был назначен Бабрак Кармаль6 ставленник нашей страны. Первое ранение я получил в Машхадском7 ущелье, у кишлака Шаеста. Там попал в засаду мой 783-й отдельный разведывательный батальон. Сорок восемь цинковых гробов увезли на родину «чёрные тюльпаны». Сорок девять тяжелораненых попали в госпитали, и я в том числе. Тебе хочется ещё что-то узнать? – спокойно спросил он внучку, но желваки на скулах выдали его волнение.

– Извини, дедушка. Тебе тяжело вспоминать и нельзя расстраиваться, – огорчилась она.

Иван Данилович усмехнулся:

– Да твои вопросы ни при чём. Война в меня вросла. Прошло девять лет, а мне кажется вечность. Второй раз я получил ранение в провинции Фарах. В том бою погиб мой хороший знакомый генерал-майор Хахалов8, – дед замолчал, задумавшись. Потом продолжил: – После ранения приехал домой, а моя Настенька как тростинка стала. Все пули, что я получил, попали ей в самое сердце. Вот оно и не выдержало. Через полгода меня комиссовали. Вернулся в Степановку навсегда. Только шесть лет спокойной жизни без переездов было у твоей бабушки. До этого исколесили всю страну. Она со мной по всем гарнизонам ездила. А её всегда тянуло на родину, сюда, к березам, в родительский дом.

– Получается, когда вы переехали в село, мне уже исполнилось одиннадцать лет, – подсчитала Таня.

– Ну да. Вы приезжали в Степановку, когда здесь ещё жили родители Насти, а я находился в отпуске, мы приехали повидаться и с ними, и с вами. Уже тогда ты казалась обстоятельной, маленькой старушкой. Настя решила, что внешне ты наша, а характер Васильевых – такой же спокойный, как у Антона. – Дед посмотрел на часы. – Совсем заболтала. Уже поздно, а тебе завтра в школу. Всё, давай спать.

Таня нахмурилась:

– Странная штука память. Я сейчас с трудом вспоминаю седую старушку в белом платочке и дедушку в валенках и фуфайке. Получается, это были бабушкины родители?

Иван Данилович кивнул.

Таня растерянно пробормотала:

– Я их плохо помню. А вот рыжего кота, которого таскала на руках, помню хорошо. И петуха не забыла. Огромный цветной петух вечно гонялся за мной по двору, я его до ужаса боялась. Он мне долго потом в кошмарах снился. А ещё помню большущие пыльные листья лопухов, я заблудилась в их зарослях и от ужаса заорала так, что все прибежали меня спасать.

Дед поднялся из-за стола.

– Воспоминания детства странная штука, как в выпуклом стекле, что-то увеличили, что-то уменьшили. Надеюсь, сегодня ты будешь спать без кошмаров.

Таня собрала посуду со стола.

– Дедушка, ты иди ложись. Я быстренько сполосну чашки и тоже отправлюсь в кровать.


Проснулась она до звонка будильника от странного звука. За окном хрустело и с тяжелым звуком падало вниз. Таня быстро оделась. Открыла дверь и ахнула. Ночью, видимо, ударил мороз, а дождь моросил не переставая. Ледяной панцирь рос на деревьях, проводах, крышах домов, траве, сохранившейся во дворе. Ветви деревьев не выдерживали огромной тяжести и ломались. Хруст и треск слышался отовсюду. Тополя стояли с уродливо обломанными макушками. Стволы яблонь, будто гигантским топором, рассекло пополам, их сердцевина белела оголившейся костью. Таня вышла в сад. Под ногами хрустели и рассыпались льдинки. Деревья, колыхая ветвями, позванивали словно стеклянные. Израненный сад выглядел необычайно красиво. Сказочно прекрасные деревья, покрытые сверкающим льдом, казались хрустальными. Особенно великолепен был абрикос. Его ровным слоем заковал лёд. Издали он походил на бесценный сверкающий камень, прожилками в котором чернели ветви. Таня подняла яблоко, наверно, оно висело на самой макушке дерева, вот и не заметили его, снимая урожай поздних сортов. Из-за необычно теплой погоды, установившейся в этом году, ещё цвели розы, хризантемы, дубки и календула. У яблока сквозь корку льда краснели гладкие, яркие, сочные бока. Оно напоминало изделие из прозрачного стекла. Возле дома Таня заметила не сломанные, сохранившиеся кусты роз. Подошла ближе, ничего подобного в своей жизни она не видела. Такое чудо, такая необъяснимая, несравнимая ни с чем красота. Полураспустившиеся розы и бутоны находились внутри ледяных шаров, сияющих на солнце алыми, желтыми и розовыми оттенками. Эти прозрачные шары, постукивая, покачивались на ледяных стеблях. Как только солнечный луч попадал на лёд, он начинал искриться, делаясь невидимым. Солнце поднялось чуть выше, осветило сад, и он засиял так, будто деревья усыпали россыпью драгоценных камней. Возле самой калитки росли игольчатые темно-бордовые хризантемы, сейчас представляющие собой высочайшее произведение ювелирного искусства – кристаллы вишневого граната.

На занятия Таня добиралась через сказочный замерзший лес. Всю дорогу любовалась им, не замечая израненных ветвей и стволов. В классе только и говорили о странном капризе природы. К обеду солнце прогрело воздух. Лёд начал таять. С деревьев сползла ледяная кора. Они предстали перед глазами людей без прежнего великолепия.

Вернувшись из школы, Таня осмотрела сад. Теперь он был печален и тих. Оголённые деревья сбросили тяжкую ношу. Руки-ветви на изгибах белели свежими ранами. Головы-верхушки лежали у корней в лужах талой воды. Нерастаявшие льдинки усыпали землю толстым слоем. Ей казалось: деревья плачут от боли, качая обезображенными ветвями. Почерневший сад страдал как человек, он замер в немом крике, протягивая к солнцу обезглавленные кроны.

«Какая жестокая плата за былую красоту!» – подумала потрясённая Таня.

В доме никого не было. В печи, потрескивая, догорали поленья. На столе стоял обед, накрытый белым полотенцем. Мерно отстукивали ходики. Всё говорило о том, что дед только что вышел.

В последнее время он редко выбирался из дому. Всё больше лежал, слушая любимые песни, или читал, приподнявшись на локте. Таня недоумевала: куда он делся? Вышла во двор. Осмотрела пристройки. Зашла в мастерскую, на верстаке что-то поблёскивало. Подошла ближе и похолодела от ужаса. Рядышком прислоненные к стене стояли две металлические таблички, на них красивой вязью выгравированы имена и фамилии деда и бабушки. Только на табличке деда нет даты смерти. Таня попятилась к выходу, ног под собой не ощущала. Сердце гулко стучало в груди. Перепугавшись до смерти, побежала к соседке.

– Тетя Галя! Тетя Галя! – закричала она с порога.

– Господи. Что случилось? Ты чего так орёшь? – встревоженная женщина выскочила на крыльцо в одном халате, не накинув тёплой одежды.

– Где дедушка? Что с ним? – Таню трясло так, словно она заболела лихорадкой.

– Ничего. Я его только что видела, направился к фотографу. Спросила, как себя чувствует? Сказал, что значительно лучше. Идет на поправку. Ты можешь толком объяснить, чего всполошилась?

– Я пришла из школы, а его нет дома. Вот и перепугалась. – Про таблички говорить не стала, что-то удержало.

Вечером поинтересовалась у деда:

– Сегодня я искала тебя и зашла в мастерскую. Нечаянно увидела там… – Она в упор посмотрела на него, ожидая объяснений.

Иван Данилович стряхнул пепел в поддувало, открытое настежь, повернулся к внучке.

– Видела? Ну и как? Красиво? Я сам всё сделал, смотри, – он показал на стену.

На ней висели разные чеканки по металлу: большие и маленькие, грустные и веселые, цветные и однотонные.

– Понимаешь, внучка, мне самому захотелось на памятник таблички сделать. Наши мастера всем одинаково клепают. К тому же безобразно. А я хочу, чтобы у нас с бабушкой одинаковые и красивые были.

– Дедушка, ты что умирать собрался?

Голос Тани задрожал. В нём явственно чувствовались слезы.

Дед Иван улыбнулся:

– Нет, солнышко, не пугайся. Пока поживу. Раньше умные люди и домовину сами делали. Я заказал фото Насти. Когда будет готово, закреплю на табличку, а моё потом сами… Танечка, ты сейчас не поймешь меня. Просто поверь, смерти нет – есть окончание боли. Я столько повидал всего в жизни, и странного в том числе. Знаю точно, ничего не исчезает бесследно. А душа и вовсе бессмертна… – Он обеспокоенно вгляделся в расстроенное лицо внучки. И очень пожалел, что она увидела эти таблички. Для неё боль и смерть – огромная травма.

Таня молча водила пальцем по рисунку на клеёнке, накрывавшей обеденный стол. Потом решилась:

– Дедушка, поехали к нам в поселок. Вместе веселее будет, поехали.

Ветер прогудел в печи, словно соглашался с ней.

Иван Данилович поднялся с табуретки и приблизился к внучке.

– Я не могу. Мне не прижиться на новом месте. А ты поезжай, теперь сам справлюсь. Тебе нужно возвращаться домой. – Он ласково обнял её за плечи и чмокнул в макушку.

– Ну почему ты не хочешь ехать? – расстроилась Таня.

– Почему? Ты вот табличек испугалась, а я боюсь умереть, когда-нибудь, – быстро исправился дед, увидев снова заблестевшие глаза внучки, – у вас на Кубани. Не хочу лежать среди чужих людей. Здесь рядом с бабушкой похороните. Тебе, и, правда, пора возвращаться домой, что тут со стариком делать.

Он присел за стол и задумался.

Притихла и Таня. Каждый думал о своём.

Иван Данилович о том, что дни его текут, как вода сквозь песок. Смерть он уже чувствовал, знал недолго осталось. Она и так оставила его зачем-то, видно не всё сделал в жизни – не выполнил предназначенное. Смерти он не боялся – это молодые боятся. Старики и солдаты, глядевшие костлявой в лицо, устав от ран и болезней, спокойно ждут своего часа. Для чего отсрочено его время, не дано понять. Может ради этой тихой и грустной девочки, которую он не знал раньше. Для последних не сделанных дел?

Таня же размышляла о том, что ей очень хочется домой. Снова увидеть Сашку. Только как оставить деда одного? Вдруг он снова заболеет? Никого не окажется рядом в трудный час. Никто не подаст воду и лекарство. Вот окрепнет дед, перестанет думать о смерти и поедет к ним жить. Или отец с матерью, что-нибудь придумают.


***


В комнатах сумрачно, задымлено. Дым лезет во все щели. Таня протёрла глаза. Встала с кровати, прошла на кухню и приоткрыла дверь на улицу. Ворвался узкий луч света. Стали видны мелкие пылинки. Они взлетали и кружились в этом луче. Таня помахала руками, разгоняя пылинки, заплясавшие вокруг её пальцев. За полосой света они незаметны. Открыла дверь шире, луч раздвинулся. Тело окутали пылинки, освещённые солнцем. Надо же, сколько в воздухе пыли или дыма? А откуда дым? Осмотрела печь. Нет, всё в порядке. На припечке9 заметила большую тарелку с пригоревшими блинами. Значит, дед с утра пёк блины. А она в своей спальне ничего не слышала. Зябко поёжилась, переступая босыми ногами по полу. В раскрытую дверь заполз холод. Дым выветрился.