Наталья Медведская - Незабудка

– Эта девушка уже приглашена.

– Может быть, и приглашена, но это моя девушка! – возмутился Сашка и повел Таню к сцене подальше от соперника.

– Ты ничего не перепутал?

– Нет, а ты?

Лукьянов так сильно прижал её к себе, что она уткнулась носом в ворот его расстегнутой рубашки.

– Мне дышать нечем, – пожаловалась Таня.

Сашка немного отстранился.

– Извини, я нечаянно.

Впервые Таня танцевала с ним и была так близко. Голова чуточку закружилась. Она не смотрела ему в лицо, видела только шею и кусочек груди. Запах его кожи показался ей родным и волнующим, будоражил кровь и будил неведомые чувства. Таня ощутила тепло его рук на спине. Она словно превратилась в туго-натянутую звенящую струну, и этот неслышный другим звон уловила его душа. Неровное дыхание Сашки попало точно в такт её дыхания. Сердца забились в унисон, как будто они превратились в единое существо.

«Что с ним? Почему так волнуется? Руки дрожат, как у нервной дамочки. Где его знаменитое хладнокровие, которым так гордился?»

Сашка осознал: он ревновал, дико ревновал. Никто не должен касаться Тани! Плевать ему на Ларису и на всех, кто рядом с Ледовской. Оказывается, ему нужна только эта девушка, колючая и нежная одновременно. Раньше он не ревновал – думал выше этого. И вдруг обнаружил, что готов прибить незнакомого парня только за то, что тот танцевал с ней. Что-то похожее на панику нарастало в его душе: «Что же Василёк со мной сделала?»

Они медленно шли по вечерней улице. Пары обгоняли их. Сашка накинул Тане на плечи свой пиджак. Она куталась, касаясь щекой поднятого воротника, и украдкой вдыхала его запах.

– Я начинаю завидовать этому пиджаку, – улыбнулся он.

Таня смутилась. На высоком орехе возле дома в тумане висели качели.

– На твоей улице растут одни ореховые деревья, а она называется Рябиновой. Почему? – чуть растягивая слова, поинтересовался Сашка, любуясь нежным овалом лица девушки.

– Мне сегодня уже задавали этот вопрос. Видимо собирались посадить рябины, но нашли только ореховые саженцы, – озадачилась она.

Они приблизились к её дому. На толстом суку тополя висели качели. Когда-то отец повесил их для маленькой Тани, но крепкий канат легко выдерживал и взрослого. Они с Женькой до сих пор время от времени садились на отполированную попами дощечку. Она показала на качели.

– Покатаешь?

– За поцелуй, – ответил Сашка и поразился бешеному стуку своего сердца.

Придержал дощечку, пока Таня усаживалась. Он катал, а она вспоминала, сколько вечеров провела на этих качелях, мечтая о нём. Как волновалась душа, ожидая неизведанного и прекрасного. Теперь понимала – это было предчувствие любви. Качели плыли в тумане. Таня находилась в столбе рассеянного света, льющегося из окон дома.

– Ты как на сказочных качелях, – тихо произнёс Сашка, останавливая их. – Красиво, правда? – в этот миг он понимал её полностью.

Она благодарно улыбнулась и впервые за весь вечер посмотрела ему в лицо. От светящихся глаз Лукьянова сердце дало сбой. Сашка наклонился и прикоснулся к её губам. Таня подняла руки, обняла его за шею и дотронулась до волос на затылке.

– Мягкие, как я и думала, – прошептала она, перебирая пальцами завитки.

– Сладкие, как я мечтал.

Его руки на плечах Тани вздрогнули.

– Черт! Голова закружилась, как у барышни, – хрипло засмеялся Сашка.

Она отстранилась от него и заглянула в глаза.

– Это плохо.

Его зрачки расширились, от чего глаза превратились в бездонные

колодца.

– Мне лично, очень хорошо, – он пристально смотрел на неё, – никогда такого не чувствовал.

– А я не знала, что так бывает…

«Зачем призналась? Теперь он понял, что ни с кем ещё не целовалась», – вспыхнула Таня.

Ей показалось: между их душами протянулась прочная невидимая нить. Когда простившись, Сашка уходил домой, её сердце рванулось за ним. Она не знала, что он тоже испытал острую боль от расставания.

На следующий день Таня проснулась рано. Долго лежала с закрытыми глазами. Не заметила вошедшей в комнату матери.

– Что с тобой творится, ты сама не своя?

– Просто хорошо жить. – Она потянулась и обняла мать. – Как ты себя чувствуешь?

– Ужасно, как будто каждое утро меня выворачивают наизнанку. Когда я носила тебя, было легче. И почему ему не сидится спокойно? Как я выдержу ещё пять месяцев, не знаю.

Таня не делилась с матерью секретами, но та будто чувствовала, когда надо помочь. Приходила к ней в комнату, говорила о чём-то. Когда уходила, оказывалось: без расспросов, незаметно давала так необходимый на тот момент совет.

Отец обладал спокойным, уравновешенным характером. Не любил шумных компаний, долгих застолий. В их доме редко бывали гости, но Таня знала: у отца добрая душа. Антон Сергеевич никогда ни на кого не повышал голос. Всегда прощал жене резкие слова, понимая её взрывной характер. Именно он пристрастил дочь к книгам.

Как-то отец сказал: «Проза передает жизнь внешнюю. Стихи – внутреннюю, душевную, самую глубину человеческих чувств. Хорошие стихи – целый мир».

Таня знала много стихотворений, её душа говорила поэтическими строчками. Едва научившись читать, девочка проглатывала книгу за книгой. Анна Ивановна называла её книжным наркоманом. Заставая ночью, за чтением очередного романа, ругалась: «Спать когда будешь?»

Во время чтения Таня так увлекалась, что не слышала и не видела ничего вокруг. Дозваться её было невозможно. Она была там, в волшебном мире. Вместе с героями покоряла далекие планеты, искала золото на Аляске, умирала на войне, любила в «Терновнике». Тысячи жизней книжных героев становились её жизнью.

Осень начала прореживать листву. Деревья стали прозрачнее. Зажигались лёгким огнем их макушки. Как огненные факелы, стояли каштаны. Раскрасилась в немыслимые цвета вишня: верхушка была ало-жёлтая, внутри дерево оставалось зелёным, а по бокам, листья приобрели багряно-оранжевую расцветку. Лишь айва и орех не сдавались, оставаясь абсолютно зелёными. Дни стояли тихие, теплые, настороженные. Осень словно призадумалась, какими ещё красками расписать свои владения. Таня очень любила это время года. Набрала целый ворох разноцветной листвы, собираясь поставить букет в вазу.

«Как приятно пахнут», – Таня поднесла листья к лицу и вдохнула их сухой, пряный, угасающий аромат. Вдалеке увидела Сашку. Он шёл по аллее и нёс такой же букет из листьев.

– Это тебе, вдруг не хватает, – засмеялся он, увидев её растерянное лицо.

– Спасибо.

Таня обеими руками взяла этот ворох и подбросила вверх. Листья осыпали их цветным дождем.

Вечерело. Было удивительно тихо и тепло. Вдруг послышался еле слышный треск, потом ещё и ещё. Они затаили дыхание. Теперь треск доносился со всех сторон – листья отрывались от веток. Щелчок, и новый лист полетел вниз. Слышно было так явственно, что Таня удивилась. Даже звук их шагов не заглушал щелчков. Листья встречались в полете, терлись друг о друга, производя тихий шелест.

– Ты слышишь? – прошептала она.

– Да. Опадает листва. Никогда раньше этого не слышал. Подозреваю: рядом с тобой в следующий раз услышу, как растет трава. Осенний лист – падучая звезда. Уже в плену земного притяженья… – тихо произнёс Сашка.

Таня была приятно удивлена.

– Кто это написал? Ты любишь стихи?

– Очень хочется соврать, что люблю, но вряд ли… Я не знаю, кто написал эти стихи. Строчка просто всплыла в памяти. Однажды я слышал по радио заунывное декларирование Беллы Ахмадулиной¹. Жуть, как не понравилось. У тебя получается лучше. Кстати, когда на уроке литературы ты читаешь стихи, с удовольствием слушает весь класс, – гордо сообщил он. Потом протянул руку и убрал с её волос пару мелких оранжевых листиков.

– Правда? – удивилась польщённая Таня. – Почему же ни разу никто не сказал?

Сашка скосил глаза на её губы, с трудом подавил желание, схватить девушку в охапку и целовать, целовать.

– Парни не признаются, что любят слушать стихи в твоём исполнении, а девушки сами мнят себя неплохими чтицами, – хмыкнул он и убрал руки за спину. «Ещё решит, что маньяк, так хочется обнять и прижать её к себе изо всех сил».

Таня подняла голову.

– Посмотри на луну, какой у неё странный цвет.

– Ничего себе! Разноцветные круги вокруг. А знаешь, сегодня колдовская ночь.

Он наклонился и заглянул ей в лицо.

Таня вздрогнула, увидев близко его глаза: с отблесками луны в зрачках.

– Тьфу, на тебя. Ты и, правда, как колдун сейчас.

Она поняла, что сейчас он её поцелует. Сердце колотилось где-то в горле.

Выдержка изменила Лукьянову. Он вздохнул и обнял Таню. Его губы коснулись её губ, им показалось, что земля закружилась быстрее.

***

В классе уже привыкли и не обращали на них никакого внимания. Только Лариса не унималась. Она задалась целью испортить им жизнь. Останавливала Лукьянова в коридоре, что-то объясняла. Таня злилась и ревновала. Как-то не выдержала:

– Зовет Лариса? Ты так об этом мечтал. Может, хватит притворяться? Я свободна? – сказала, и вмиг почувствовала: летит в пропасть.

– Нет. Не свободна. Давно надо было сказать. Мне не нужна Лариса. Мне необходима ты! А вот я нужен тебе?

– Ещё как! Что-то привязалась я к тебе, – смогла пошутить она. И уже серьёзно добавила: – Ты мне тоже необходим.

На лице Сашки проступило облегчение, будто отменили казнь.

«Господи, – подумала Таня. – Сашка такой же трус, как и я. Он также боится обмануться в моих чувствах, как и я в его. До чего же всё сложно. Жаль, что люди не обладают телепатией, столько недоразумений можно было бы избежать. Мне, например, кажется: Лукьянов ощущает, то же самое, что и я. Тогда почему, я не доверяю этим ощущениям? Неужели они могут обманывать?»

Учебу Таня запустила и боялась съехать на тройки. Смешно, но если Сашка стоит у доски, она не слышит, о чём он говорит. Просто смотрит на него, а у глаз – пелена. Ей приходилось прилагать усилие, чтобы понять учителей.

Класс в десятом «А» светлый, большой, с огромными окнами. На подоконниках множество цветов – гордость «биологички». Тане не верилось, что скоро они покинут школу, а в их класс придут другие ученики. Одноклассники разъедутся и, быть может, уже никогда не встретятся вместе.

И она уедет, и Сашка… Что ждёт их впереди? Так страшно расставаться.

После уроков Женя вышла к доске.

– Минуточку внимания. Прошу всех задержаться. У меня предложение. Пока стоит хорошая погода, давайте съездим на выходные в лес с ночёвкой. Как вам моя идея?

Класс зашумел, заспорил. Самый рассудительный Леша Саченко сказал:

– Да ведь автобус не дадут, и палаток в школе не допросишься.

– А у нас сюрприз. Папа Ларисы дает автобус, а школа – палатки. Ларисочка у директора выпросила.

«Понятно, откуда ветер дует, – усмехнулся Лукьянов. – Не иначе Ледовская что-то задумала».

– Так нас одних и отпустят? – не унимался Леша.

– Почему одних? Физрук согласился с нами поехать. Мы его рыбалкой соблазнили, – засмеялась Женька.

«Что-то моя подружка в последнее время много общается с Ларисой, – подумала Таня. – Я совсем её забросила, а она приголубила».

– Ура! Едем! – зашумел класс.

«У меня будет последний шанс вернуть Лукьянова», – размышляла Лариса.

Закончив красить ногти, осторожно подула на кончики пальцев. Всю эту поездку на природу она придумала ради одной цели. Как-нибудь остаться с Сашкой наедине. И попытаться поссорить сладкую парочку.

«Только я имею право бросать не нужных мне поклонников. Они не должны уходить сами, тем более предпочитать мне, первой красавице, – Лариса оглядела своё отображение в зеркале и осталась им довольна, – кого попало. Что он нашёл в этой Васильевой? Никто не имеет право покинуть меня, пока я сама этого не захочу!»

Прошлым летом Лариса с матерью ездила по путевке в Польшу – это был подарок отца. Там познакомилась с Ярославом. Галантный, красивый поляк прекрасно знал русский язык. Он стал её гидом. Водил её по музеям, магазинчикам, которых в Варшаве оказалось великое множество. Вечерами они ходили в кафе. Танцевали в маленьком ресторанчике на центральной площади. В туристическую группу попали только жены и дочери чиновников, поэтому они свободно бродили, где вздумается. Большинство туристок вместо музеев посещали магазины и бутики, тратя деньги мужей. С Ярославом Лариса стала женщиной. Он соблазнил её легко, играючи; впрочем, довольны остались оба.

В то утро Лариса проснулась от криков матери в соседнем номере:

– Сволочь! Как ты мог! Ей всего шестнадцать лет. Я нанимала тебя показать музеи. Поводить по магазинам. Составить девочке компанию, чтобы не скучала. А ты! В тюрьму посажу! – орала мать на Ярослава. – И не отпирайся. Я видела, как ты выходил из её номера утром!