Барбара Картленд - Незабываемый вальс

Батиста снова замолчала, словно переводя дух.

— Я увидела папу. Он выпал из кареты и неподвижно лежал с закрытыми глазами. Пастор распластался на дороге. У него была пробита голова, из раны сочилась кровь. Он, похоже, был мертв.

— И что сделали вы?

— У меня появилась великолепная возможность бежать, и я не преминула ею воспользоваться. С одной стороны дороги были бесконечные поля, в них нельзя укрыться — они были совершенно открытые, ни кустика. Как только папа очнулся бы, он сразу бы заметил меня, догнал и… побил.

На мгновение на ее щеках появились ямочки:

— И тут мне бросились в глаза ваши чудесные кони и коляска, милорд.

Она помолчала и добавила:

— Мне показалось, что сама колесница святого Ильи спустилась за мной с небес.

Граф рассмеялся ее наивной искренности.

Некоторое время они ехали молча.

— Вы надеетесь найти мать в Париже, мадемуазель Батиста? — спросил граф.

— Думаю, мама… еще там, — нерешительно начала она. — Я знаю, она бежала именно туда.

— Почему?

Батиста помолчала и затем ответила, запинаясь:

— Мама… сбежала… с графом де Сокорном.

Граф удивленно поднял брови. Это имя было ему знакомо, но самого Сокорна он никак не мог вспомнить.

— И вы ничего не слышали о ней с тех пор?

Батиста покачала головой.

— Папа не мог смириться с мыслью, что ему предпочли какого-то француза. Поэтому он решил, что наказание за ее «грехи» я должна понести именно во Франции.

Граф ясно представил извращенный ход мыслей лорда Дансфорда. То, о чем рассказала Батиста, могло прийти в голову только ненормальному человеку. Но даже сейчас граф с трудом верил в этот кошмар. Да ни один уважающий себя мужчина, ни один джентльмен не смог бы поднять руку на эту нежную, хрупкую девочку, на этот цветок! Ни один отец не стал бы наказывать своего ребенка за чужие грехи! Однако граф был довольно много наслышан о «пэре-проповеднике» и о его нелепом убеждении, что от зла можно очиститься только наказанием.

Граф откинулся на мягкие подушки и принялся разглядывать профиль девушки.

«Ее красота всегда будет доставлять ей немало хлопот», — подумал он.

Граф не был знатоком молоденьких девушек, но у Батисты он отметил не только исключительную красоту, но и грацию, и изящество, свойственные не каждой зрелой женщине. Он также полагал, что за внешностью девочки скрывался острый, совсем не детский ум. В этом он не ошибся. Всего два часа спустя, за завтраком, Батиста продемонстрировала свою сообразительность. Они остановились на постоялом дворе, хотя и не первоклассном, зато самом лучшем на этой дороге в Париж.

Батиста едва скрывала страх, когда граф предложил ей ненадолго покинуть экипаж. Словно прочтя ее мысли, он сказал:

— Здесь вы в полной безопасности, мадемуазель Батиста. Даже если ваш отец уже пустился вслед, ему ни за что не догнать моих четырех скакунов. Я не сомневаюсь, что почтовая карета — а у него, конечно, ушло немало времени, чтобы таковую раздобыть, — не так быстра. Более того, мы долго здесь не задержимся.

— Вы бесконечно добры, милорд, — пробормотала Батиста, — но меня беспокоит другое. Я не хочу быть вам в тягость… Если хотите, я оставлю вас … и отсюда поеду одна.

— А не обсудить ли нам это за завтраком? — предложил граф. — По-моему, это серьезный вопрос и его стоит хорошенько обдумать.

Граф видел, как ее глаза загорелись надеждой. Он проявил о ней заботу, а не прогнал при первой возможности, что намеревался сделать с самого начала.

Она поднялась наверх привести себя в порядок, а граф остался ждать ее в небольшой пустой гостиной. Он твердо решил, что ему надо скорей избавиться от Батисты, как бы жестоко это ни было по отношению к бедняжке. Лорду Дансфорду совсем не следует знать о причастности графа к побегу его дочери. А ведь ему достаточно спросить пару зевак, быстро собравшихся на месте дорожного происшествия, и те наверняка вспомнят щегольскую коляску графа. И хотя вероятность этого была незначительна, кто-то да мог видеть, как Батиста уехала в его экипаже.

Граф едва избежал неприятной переделки в Лондоне и сейчас не имел ни малейшего желания снова так глупо попасться в ловушку. Поэтому Ирвин Хоксхед решил, что, как только они доедут до ближайшего города он распрощается с Батистой. Он заранее отправил в город слугу сделать все необходимые приготовления и позаботиться о ночлеге.

Граф подумал, что леди Дансфорд имеет весьма непрочное положение в обществе. Она хоть и бежала с графом де Сокорном, но вряд ли вышла за него замуж. С тех пор многое могло измениться. Но граф предпочел сейчас об этом не думать. Если Батисте не придется по вкусу жизнь ее матери, она всегда сможет вернуться к отцу.

Но в то же время граф с дрожью отвращения вспоминал страшный рассказ Батисты о месте, куда ее чуть было не отправил отец. Он не раз слышал о всевозможных сектах, во множестве появившихся в последнее время. Дом покаяния был здесь обычным явлением. Все эти бесконечные фанатики, начиная с анархистов и заканчивая последователями секты «Алого креста», были обязаны своим появлением Луи Наполеону.

Эти мысли обеспокоили графа. Его совсем не удивляло поведение так называемого пастора. Последний был готов на любое преступление ради того, чтобы заполучить состояние Батисты для продолжения своего дела.

— Как все это, черт побери, мерзко и безнравственно! — воскликнул граф.

Он считал, что не в его силах чем-либо помочь девушке, и хотел поскорее забыть об этом кошмаре.

Открылась дверь, и в комнату вошла Батиста. Она привела себя в порядок; ее светлые волосы сверкали на солнце, а глаза казались небесно-голубыми. Граф с болью представил себе, как издевался отец над этой девушкой, такой нежной и прекрасной, как унижал ее и наслаждался ее криками, считая, что действует ей во благо.

— Я так спешила, — с улыбкой сказала Батиста, — потому что ужасно голодна. Не сомневаюсь, что завтрак будет восхитителен. У французов прекрасная еда.

— Лучше английской? — спросил граф.

— Дома мы питались очень просто, — ответила Батиста. — Раз в неделю папа устраивал постный день, и тогда на обед были только хлеб и вода.

— Удивляюсь, как только вашему отцу хватало такой пищи, чтобы продолжать свои проповеди, — съязвил граф.

— Папа часто подвергал себя наказанию, хотя я так и не пойму за что, — ответила Батиста. — Он никогда не грешил, но постоянно называл себя «несчастным грешником».

Она улыбнулась, и, пока говорила, на ее щеках играли ямочки:

— Я нетребовательна по натуре и готова довольствоваться малым. Да и грехов у меня за душой никаких нет, если, конечно, не считать грехом мой побег.

— Я одобрил бы ваш побег и счел его вполне разумным поступком, если бы вы знали, куда бежать, — заметил граф.

Сейчас он говорил серьезно. Батиста почувствовала это и погрустнела.

— Я всегда была полна решимости… найти маму, милорд. Я знаю, она скучает по мне… так же, как я скучаю по ней.

Но графу показалось, что в ее голосе слышится сомнение. Девушка казалось, боялась, что мать не захочет принять ее.

— Я не сомневаюсь, что она будет бесконечно рада видеть вас, мадемуазель, — заверил ее граф. — А теперь позвольте предложить вам мадеры. Вы заслужили ее в это беспокойное утро.

— Оно и впрямь выдалось беспокойным, — согласилась Батиста. — Но как же мне посчастливилось встретить именно вас!

Она улыбнулась и добавила:

— Ведь на вашем месте мог оказаться противный ворчливый старикашка, который отказался бы подвезти меня, или какой-нибудь негодяй, который похитил бы меня ради выкупа.

Граф же подумал, что первый встречный охотно увез бы такую красавицу, но вслух он лишь сказал:

— А у вас есть с собой деньги?

Он спросил это как бы между прочим. Со слов Батисты он понял, что она припасла достаточную сумму на случай побега, но никак не ожидал вогнать ее в краску этим вопросом. Она опустила голову в явном смущении.

— Я как раз хотела… поговорить с вами об этом, — сказала она после продолжительной паузы.

Граф едва открыл рот, чтобы узнать, в чем дело, как в комнату вошел суетливый хозяин, за ним следовали две служанки в белых чепцах. Они внесли несколько блюд и накрыли стол у окна.

Бутылка шампанского, заказанная графом, уже охлаждалась, в ведерке со льдом.

— Месье, мадам, извольте садиться, — пригласил хозяин. — Завтрак подан.

— Благодарю, — отвечал граф, принимая приглашение.

Батиста медленно подошла к столу. Она все еще была смущена и не решалась взглянуть на графа.

Подали первое блюдо, шампанское заиграло в бокалах.

Граф попробовал еду и нашел ее как и обещала Батиста, необыкновенно вкусной.

— Мы провели вместе уже целое утро. Мне кажется странным, вы до сих пор не спросили моего имени, — начал граф. — Меня удивляет отсутствие в вас любопытства, столь свойственного женщинам.

— Дело не в отсутствии любопытства, — ответила Батиста. — На самом деле мне ужасно интересно знать, кто вы такой. Но я подумала, что вы… возможно… пожалеете, что связались со мной и предпочтете сохранить инкогнито. И если меня вдруг станут спрашивать о вас, я не совру, когда скажу, что не знаю вашего имени.

Граф был поражен ее дальновидностью и тактом.

— Неужели вы думаете, что я стесняюсь помогать вам? — поинтересовался он.

Батиста серьезно посмотрела на него.

— Вы бесконечно добры ко мне, — объяснила она. — Но я хорошо понимаю, что вас ждут неприятности, узнай папа об оказанной мне помощи. Нам обоим достанется, он может даже… причинить вам вред… в Лондоне.

Граф внимательно слушал.

— Вы, как я вижу, важная персона, — продолжала Батиста. Однако мне больно сознавать, что я не смогу называть вас по имени в своих молитвах. Я верю, ваша коляска была послана мне небом, и хочу поблагодарить Господа за его доброту.

Граф рассмеялся.

— Вы и впрямь собираетесь молиться за меня?

— Конечно. Я всегда буду читать за вас отдельную молитву и просить, чтобы в жизни у вас было все, что вы хотите. А мне кажется, любой человек хочет счастья.

— Некоторым мужчинам нужно нечто более ощутимое, чем такая призрачная материя, как счастье, — усмехнулся граф.

— Прекрасную даму? — спросила Батиста. — Вы, несомненно, найдете ее в Париже.

— Что вы знаете о Париже, мадемуазель Батиста?

— Немного, — призналась она. — Папа считал Париж воплощением зла. Ведь именно туда бежала мама, к тому же он не одобряет императора и императрицу.

— Почему же, интересно, он их не одобряет? — удивился граф.

— Не знаю точно, — ответила Батиста, — но моя гувернантка сказала, что отец запретил учить меня истории распутных королей, таких, как Чарльз II и, конечно, Людовик XIV и Людовик XV.

— Надо понимать, что в вашем историческом образовании есть значительные пробелы, — с иронией заметил Ирвин Хоксхед.

— Это не совсем… так, — покачала головой девушка.

И, озорно улыбнувшись, объяснила:

— Из-за отцовского запрета мне стало еще интереснее узнать их историю. Когда папы не было дома, я перечитала всю его библиотеку и многое узнала о прекрасных дамах при королевских дворах. В книгах часто упоминалась мадам де Помпадур и другие знаменитые куртизанки.

— Теперь я понимаю, почему отец счел нужным отправить вас в монастырь.

Граф говорил строгим тоном, но глаза его добродушно поблескивали.

— Вы несправедливы ко мне, — возразила Батиста. — Я уже говорила вам, что была наказана не за свои грехи, а за мамины.

— Это ужасно несправедливо, — согласился граф, — но ваш отец совершенно обоснованно не хотел пускать вас в Париж. Молодой девушке, особенно с такой внешностью, как у вас, там не место, если за ней некому должным образом присмотреть.

Граф понимал, что говорит бестактные вещи. Леди Дансфорд, бросившая дочь в руках ненормального папаши, сама едва ли подходила на эту роль. Но Батиста не заметила его оплошности, и граф позволил себе продолжить:

— Париж — самый сумасбродный и необычный город во всей Европе. И молодой неискушенной девушке не пристало находиться в таком месте.

Помолчав, Батиста сказала:

— Мне некуда больше идти… Я найду маму… И тогда она присмотрит за мной.

— Я не сомневаюсь в этом.

— Расскажите мне о Париже, — попросила Батиста. — Что значит Париж для вас? Красивая архитектура и, конечно, новинки музыки и литературы!

Она вздохнула:

— Моя гувернантка иногда упоминала обо всем новом и интересном, что появлялось в Париже. Но мне ничего не разрешали читать о Франции.