— Моя бабушка научила меня вязать крючком, когда мне было восемь, — сказал он Грейс, рассеянно на нее глядя. — Когда меня что-нибудь беспокоило, мы садились рядком, начинали вязать, и все как рукой снимало. И все это было задолго до того, как наука открыла уровни содержания серотонина. — Грейс оставалось только кивнуть. — Меня зовут Скотт, — сказал мужчина, протягивая руку. — Я организовал мужскую группу, которая называется «С вязанием — в будущее». Мы собираемся в подвале пресвитерианской церкви по четвергам вечером. В память о моей бабушке. — И он вздохнул. Грейс испугалась, что сейчас он расплачется. — Мне ее правда очень сильно недостает. — Грейс и в голову не приходило, что людей могут связать друг с другом несколько самых обычных петель.

— А у вас талант, — сказала Пенелопа. — Не знай я ничего, сказала бы, что вы вяжете с рождения. Я начала чинить платок, который вы принесли, но думаю, что вы справитесь и сами. Не бойтесь распускать уже связанное. Вы должны быть безжалостны к себе, иначе попусту потратите время. Если вы не возьметесь за него прямо сейчас, он прорвется в других местах, — объяснила она. Грейс почувствовала, как щеки ее заливает румянец. Как бы там ни было, но после того как она увидела Долли в ее голой палате, дыры казались ей предпочтительнее мысли о том, чтобы распустить связанное бабушкой.

— Если вы не против, мне бы хотелось, чтобы это сделали вы, — сказала Грейс. Потом подошла к корзине и вытащила клубок мягкой пряжи.

— Милая шерсть, если вы хотите связать покрывало, — сказала Пенелопа. Грейс понравилось, как это звучит. Это было менее путающим, чем вязка свитера или чего-нибудь в этом роде, чего-нибудь имеющего точно определенные размеры. Покрывало. Ни к чему не обязывает и очень уютно.

— Сколько пряжи на него уйдет? — спросила она.

— Это зависит от того, насколько большую вещь вы хотите связать. Одного мотка хватит примерно на десять квадратных дюймов.

— Ну, тогда мне, наверное, понадобится около двадцати, — решила Грейс.

— Дам-ка я вам немного соломы и посмотрим, что у вас получится, — рассмеявшись, сказала Пенелопа. Грейс на всякий случай улыбнулась, хотя ничего не поняла. — Ну знаете, вроде Страшилы, — добавила Пенелопа, подметив растерянное выражение на лице Грейс.

— Ах да, конечно, — сказала Грейс.

Пенелопа сложила пряжу в пакет.

— Кстати, я ищу кого-нибудь на неполный рабочий день. Может быть, это вас заинтересует.

— Мои дни все сплошь заняты, — ответила Грейс. — Можно я подумаю?

— Конечно. Сколько угодно.

Грейс поразил дух товарищества и взаимной поддержки, царивший в этом крохотном и явно не преуспевающем магазинчике. Она представила, как все сидят за длинным дубовым столом, сравнивая петли и давая друг другу советы на будущее. Если где-либо и вправду существовал «Клуб одиноких сердец», то не иначе как здесь.


Для обычного вечера середины недели книжный магазин «Химера» был не слишком переполнен публикой. Грейс прошла в заднюю комнату, приветствуя продавцов с новообретенной искренностью. Она словно видела это место впервые, любовно подмечая каждую характерную деталь магазина — от напоминавших гравюры Эшера стертых деревянных ступенек, которые вели к покоробленным книжным полкам, до запаха гвоздик праздничных букетов. Один из служащих принес рождественское буше, и Грейс решила, что не откажется от кусочка. Вытащив свои принадлежности, она разложила ручные дрели и металлические гладилки на длинном рабочем столе рядом с листами золоченой фольги размером в три квадратных дюйма, которые купила в художественном салоне Ли.

Освещение в комнате было скудноватое — света свисавшей с потолка старинной медной лампы из бильярдной едва хватало на то, чтобы читать. Однако тусклое освещение ни в коей мере не убавляло энтузиазма учеников Грейс, мастеривших из бумажного ледерина переплеты для своих фолиантов. Грейс принесла несколько фонарей «молния», способных добавить не только света, но и тепла, что было весьма кстати из-за сквозняка, которым тянуло от больших щелястых рам. Некоторые из ее учеников даже предпочитали тусклый свет, потому что, как они говорили, он возвращает их в стародавние времена, когда все было проще. Грейс не спорила. В потемках золотая фольга трепетала, как крылья бабочки. Немного сноровки и легкой позолоты — и Грейс казалось, что она сможет перехитрить Берта, создав бумажную копию его любимой репейницы.

Из передней части магазина, послышались смех и хлопанье пробок. Закончив приготовления к занятию, Грейс решила присоединиться к празднику. Проходя между полок, мимо листающих книги людей, она заметила экземпляр «Превращения» Кафки и, сняв его с полки, обнаружила, что это первоиздание. Отец научил ее определять раритеты, и она уже собиралась перевернуть титульный лист, как вдруг почувствовала на плече чью-то руку. Она обернулась и увидела молодого человека, которого запомнила с прошлого раза и который теперь стоял перед ней в той самой кожаной куртке, которая висела тогда в квартире Лэза. И вдруг она ощутила острую боль в нижней части живота, потом сильный толчок — и упала на пол.

Грейс никогда еще не теряла сознание, поэтому, даже поняв, что лежит на полу, она не была окончательно уверена в том, что случилось. Склонившиеся над ней озабоченные лица явно свидетельствовали, что произошло нечто нехорошее, и она тут же постаралась встать. На нижней полке, за которую она ухватилась, стояла книга «Естественное деторождение» с черно-белой фотографией еще не отделившегося от плаценты ребенка на обложке. И опять к горлу подкатила тошнота. Возможно, ей стоило больше доверять волшебному шару, чем тесту на беременность. Она закрыла глаза и почувствовала, как сразу несколько сильных рук поднимают ее и проводят через магазин, чтобы усадить в большое кожаное кресло у окна. Опустившись в кресло, она взглянула на стоявшего перед ней молодого человека.

— Простите, я напутал вас. Вам действительно стало плохо вон там, — сказал он, впрочем без особого выражения. — Меня зовут Гриффин.

— Просто немного закружилась голова, вот и все, — ответила Грейс. — Я скоро приду в себя, спасибо. У меня еще занятия.

Кто-то принес стакан воды, которую Грейс выпила мелкими глотками. Гриффин придвинул стул и сел рядом с ней. Грейс посмотрела на его куртку. Она знала, что он может помочь ей кое в чем разобраться, но что-то удерживало ее от вопросов. Завязав волосы хвостиком, она еще раз посмотрела на Гриффина. Он был симпатичный, и при ближайшем рассмотрении его сходство с Лэзом казалось менее заметным. С курткой, однако, складывалась другая история.

— Ваша куртка… — начала было Грейс, но остановилась.

— А, да. Ее носил отец.

— Отец подарил ее вам? — спросила Грейс. — Когда? — Едва начав спрашивать, она поняла, что уже не сможет остановиться.

— Ну, «подарил» не совсем точно сказано, — ответил Гриффин. — Я имею в виду, что никогда его не видел. Мама сохранила ее для меня. Он носил ее в колледже. Она не очень теплая, хотя, может быть, просто я не привык к холодам. — Грейс пришло в голову, что Гриффин мог оказаться сыном Лэза. Никакое вязание не поможет отогнать эту мысль.

— Почему? Откуда вы? — спросила она.

— Из Атланты. Но учусь в колледже в Мэриленде. Хожу на второй подготовительный курс медицинского.

По мере того как он говорил, все странные происшествия последних недель складывались как части головоломки — начиная от издания Твена и кончая парочкой из ресторана и упоминанием портье о молодом мистере Брукмене. Все это был Гриффин.

— Как вы узнали, где меня найти? — спросила Грейс.

— Из статьи, которую мать увидела в журнале. Она послала отцу письмо. Вы его не получили?

Грейс отрицательно покачала головой, а потом смутно припомнила сложенный листок, которым был заложен «Обломов».

— Значит, вы приехали, чтобы его найти? — спросила она. Гриффин посмотрел на свои изгрызенные ногти и сунул руки в карманы. Лэз тоже грыз ногти.

— Простите, я вел себя с вами нечестно, — сказал он голосом, в котором теперь сильнее чувствовался южный акцент. — Я не был на все сто уверен, как меня примут. — Щеки у него все время полыхали. Грейс заметила, что он порезался, когда брился.

— Итак, — осторожно начала Грейс, — выходит, я мачеха?

Это была полная чушь, особенно учитывая то, что Лэз вряд ли был старше Гриффина, когда ребенок был зачат. Гриффин улыбнулся.

— Я думал, вы поможете мне наладить связь с отцом, но теперь понимаю, что выбрал неподходящий момент; вы в ссоре и всякое такое.

Если бы даже Грейс знала, где сейчас Лэз, она была бы не в силах представить себе это счастливое воссоединение.

— Он дал вам ключи от своей квартиры, верно? — спросила Грейс, пытаясь сменить тему.

— Он оставил их для меня у портье, но сам никогда не показывался. Мать говорит, это в его манере. — Гриффин помолчал. — Она не хотела, чтобы я отказывался от своих надежд, но я сказал ей, что мне нечего терять. — Грейс кивнула, хотя понимала, что он ошибается. В любом случае ему было что терять. И уж тем более если бы он познакомился с Лэзом.

— Его сейчас нет, — сказала Грейс, стараясь не встречаться глазами с Гриффином. — Он на конференции.

— А когда вернется?

— Он точно не сказал, — ответила Грейс. — Я думаю, скорей всего, на будущей неделе. — Она почувствовала, как вдоль позвоночника пробежала тонкая струйка пота. В магазине внезапно стало душно и жарко, и Грейс поняла, что ей надо поскорее выйти на свежий воздух.

— Вы снова побледнели, — сказал Гриффин. — Чего-нибудь принести?

— Здесь не жарко? — спросила она и, не дожидаясь ответа, рванулась к дверям.

Оказавшись на улице, Грейс прислонилась к почтовому ящику. Пошел снег, и большие влажные снежинки липли к ее замшевой юбке. Гриффин последовал за ней.

— Вы в порядке? — спросил он, накидывая ей на плечи куртку.

— Извините, мне просто надо было немного подышать, — объяснила она.

— Мне знакомо это чувство, — сказал он и полез в свой зеленый армейский рюкзак. Расстегнув молнию одного из отделений, он порылся в нем, вытащил коробочку мятных таблеток, открыл и протянул Грейс.

Лэз тоже всегда носил при себе коробочку мятных таблеток. Грейс взяла одну штучку, не переставая удивляться тому, что отец и сын, никогда не знавшие друг друга, могли иметь так много общих черточек. Возможно, ген, склоняющий к употреблению перечной мяты, передавался наравне с цветом глаз и леворукостью. Не надо было никаких генетических проб.

— Мать всегда говорила, что перечная мята бодрит, — сказал Гриффин. Было бы лучше, появись он откуда-нибудь из стратосферы. Но тот факт, что у него была мать, предполагало отношения с отцом, а столкнуться лицом к лицу с этим фактом Грейс не была готова. — А имбирь помогает при расстройствах пищеварения. — Он достал из рюкзака имбирь в кристаллах. — Попробуйте, может вашему желудку станет легче.

— Желудку? — растерянно спросила Грейс.

— Вы не даете ему расслабиться. Думаю, это может вас беспокоить.

Грейс и не знала, что зажимает свой желудок. Внезапно почувствовав ноющую боль, она приложила руки к боку. Потом задумалась, не может ли это быть психосоматическим отражением ее желания иметь ребенка. Возможно, появление Гриффина как-то задело ее, высветив возможности, о которых она никогда не позволяла себе мечтать. Удивительно, но мята взбодрила ее.

— Спасибо, — сказала Грейс. — Мне намного лучше. — Она посмотрела на Гриффина и поняла, что пытается разъять его черты, решая, какие принять, а от каких отказаться: квадратная линия подбородка, длинные пальцы и даже то, как пряди волос падали ему на лоб, — все это явно было от Лэза. Но его печальные и одновременно доверчивые глаза, несомненно, достались ему от кого-то другого.

Грейс взглянула на часы.

— Теперь мне надо вернуться.

Гриффин выжидательно смотрел на нее. Да — он надеется, что она хотя бы частично возьмет на себя инициативу: пригласит поужинать или предложит встретиться.

— Ты надолго в городе? — спросила наконец Грейс.

— Сразу после Нового года уезжаю, — сказал Гриффин. — Новый семестр начинается.

Грейс была в нерешительности. Мало того что Лэз бросил ее. Теперь его уход выходил за рамки сугубо супружеских проблем — к нему примешивались отношения между детьми и родителями. И, что хуже всего, он бросил ее вычищать грязь, связанную с его собственными прошлыми грехами.

Он явно был неспособен встретиться лицом к лицу со своей женой и своим сыном. Мало-помалу уход Лэза обретал смысл. В конце концов, разоблачение его книги и возвращение ищущего отца сына было перебором для человека, уже предрасположенного к увиливанию от супружеских уз.

Гриффин стоял перед ней с надеждой и ожиданием в глазах.