В молодости Грейс увлекалась коньками, хотя мать, боясь тонкого льда, настаивала, чтобы она каталась только на закрытых катках. Грейс и сама чувствовала себя неуютно, сознавая, что под ногами глубина, — двухмерный мир казался ей предпочтительнее. Она научилась кататься на одном из закрытых катков Ист-Сайда, напоминавшем огромный аквариум под стеклянной крышей. Только став подростком и получив приглашение на вечеринку по случаю шестнадцатилетия лучшей подруги, она впервые осмелилась ступить на лед «Уоллмен-ринк» в Центральном парке.

«Там подо льдом бетон», — сказала она, успокаивая мать.

«Откуда тебе знать, дорогая», — ответила та. Грейс вспомнила, как нелегко ей давалось в тот день непринужденное катание наравне с подружками.

Грейс по-прежнему держалась на коньках вполне уверенно и, кружась на льду, чувствовала, как ее переполняет оптимизм, что она приписала отчасти «Вальсу конькобежцев» и искусственно охлажденному воздуху, но, главным образом, вере в то, что Лэз скоро вернется.


Часам к десяти того же вечера букет из двух дюжин первоклассных роз, ящик шампанского и уменьшенная копия их с Лэзом свадебного торта — шоколадное чудо, украшенное цветной глазурью, способной соперничать с ван-гоговскими подсолнухами, — были доставлены ей вместе с извиняющейся запиской «от Лэза». Грейс помнила, что заказывала только дюжину роз, но в цветочных лавках Лэз всегда был таким щедрым покупателем, что, должно быть, оставил в другой лавке заказ еще на дюжину. Грейс долго мучилась над запиской, стараясь быть искренней и избегая стишком бурных словоизлияний. В конце концов она решила, что чем короче, тем лучше, и написала: «От любящего мужа, который докажет это, как только вернется».

Кейн произнес тост, начав с «In Absentia» и закончив так: «За моего лучшего друга, где бы он ни был, которому мы не оставим ни кусочка торта, а если он вот-вот не появится, я заберу и Грейс в придачу. Шутка, Милтон. С любовью к вам, Полетт, и к тебе, Лэз». Все смеялись и хлопали. Грейс всегда могла рассчитывать на Кейна: он заполнит пробелы общественной жизни, пока не объявится Лэз — лучше поздно, чем никогда, всегда говорил он. Гости похвалили роскошные цветы и торт, уверяя, что он слишком красив для того, чтобы его есть, правда, затем все, исключая Берта Шугармена, принялись уплетать его, отпуская замечания насчет того, какое счастье, что Грейс с Лэзом встретили друг друга.

Окидывая взглядом друзей Лэза и свою семью, Грейс понимала, что даже призрака Лэза достаточно, чтобы они чувствовали себя частью его жизни. Люди хотели поддерживать отношения с ней, его женой, так как, будучи рядом с ней, они были ближе к нему. Но, как бы мало они ни знали ее, Лэза они знали еще меньше.


После вечеринки Кейн спустил хозяйственные сумки с подарками на лифте и пронес их через парковочную площадку к своей машине. Большинство подарков составляли разные безделушки: набор открывашек, которые Лэз собирал по всему миру; электронная ударная установка с наушниками; марципановые фигурки, изображающие супружескую пару — от Шугарменов. Не важно, что подарки были нелепые — чем нелепее, тем лучше. Лэзу бы понравилось.

Кейн открыл пассажирскую дверцу для Грейс и сложил сумки на заднее сиденье. Забравшись в машину, он пристегнул ремень безопасности и пошарил под сиденьем. Грейс увидела, как он вытащил квадратную белую коробку, перевязанную по диагонали золотистой эластичной лентой.

Коробка выглядела такой знакомой… Грейс попыталась определить, где она могла видеть ее прежде, и вспомнила, что точно такие же коробочки Лэз обычно приносил ей из галантерейного магазина новинок на Амстердам-авеню, и в каждой лежало что-то, так или иначе напоминавшее ей о детстве.

«Ох, да лишнее все это!» — воскликнула она однажды, целуя Лэза, когда обнаружила в коробочке двух шустрых игрушечных щенков. В детстве отец приводил Грейс в восторг, упрямо настаивая на том, что миниатюрные собачки с магнитным устройством внутри могут двигаться сами собой. Лэз поставил черного и белого щенков на кухонный стол, и они стремительно заскользили по глянцевитой поверхности, выписывая восьмерки между расставленными на столе солонками.

Кейн остановился у светофора и вручил ей коробку:

— Откроешь, когда придешь домой.

Она взглянула на Кейна и убедилась, что, хоть он и улыбается, глаза у него серьезные, даже грустные. Грейс постаралась побороть нелепое чувство, будто она ответственна за его разочарование, будто он тоже скучает по своему другу, а она обманывает его. Грейс поставила коробку на колени, и дальше они ехали почти в полном молчании, пока не остановились у перекрестка за квартал от ее дома.

— Жаль, что Лэз пропустил такую замечательную вечеринку. Знаешь, Грейси, он ведь тебя любит.

— Конечно знаю.


Поднявшись к себе, Грейс размотала ленту и сняла крышку. Развернув папиросную бумагу, она достала блестящий черный предмет. Волшебный шар. Еще там была записка от Кейна: «Грейс и Лэзу. На тот случай, когда не найти ответ». Грейс задумалась — уж не проведал ли чего Кейн, но вспомнила, каким он был в машине, и сказала себе, что это невозможно. Потом она заметила стоявшую у входной двери коробку с лампочками. Она забыла поблагодарить отца.

«Вернется ли Лэз до того, как перегорит следующая лампочка?» — спросила Грейс, закрыв глаза. Она перевернула шар и стала ждать ответа. «Спросите снова через некоторое время». Но Грейс не могла больше ждать. Она несколько раз встряхнула шар, пока в чернильно-синей жидкости не появились пузырьки. Наконец она получила ответ, которого ждала. «Можете на это положиться».

6

Чудеса в решете

На следующий день после вечеринки Грейс проснулась с тупой болью в висках, вызванной, как она подозревала, шампанским. Ночью она то и дело просыпалась. В три часа ночи она проснулась, увидев во сне Лэза. Его голос еще стоял у нее в ушах, и она слышала слабое позвякивание завалявшейся у него в кармане мелочи. «Надеюсь, тебе понравились цветы, Грейси». Казалось, все происходит наяву; она даже чувствовала тепло его дыхания на затылке, когда он говорил. Утром она обнаружила на ночном столике золотые запонки Лэза. Вот это номер, поздравила она себя, так и не припомнив, не сама ли положила их сюда. Следующий раз надо бы полегче с шампанским.

Она старалась не думать о вечерней игре в скрэббл. Даже мысль о том, чтобы сложить хоть пару слов длиной больше двух букв, была выше ее сил. Ей хотелось погрузиться в полную теплой воды ванну, насыпав туда соли, добытой в Мертвом море, вдвое больше рекомендованного — так, чтобы вода стала темно-лазурной, усыпляющей. Утренняя чашка мятного чая почти не взбодрила ее.

Она уже подумывала снова лечь, но вспомнила о доставленной накануне коробке с лампочками и решила заменить перегоревшую. Если новая лампочка не разгонит мрак в ее душе, то по крайней мере разгонит его в комнате. Она взобралась на стремянку с «дюро-лайт» в руке и, удерживая равновесие, вкрутила лампочку. Теперь стало слишком светло. Грейс попробовала подключить реостат и уменьшить яркость. После нескольких попыток, не давших никакого результата, кроме фосфоресцирующего нимба, окружившего все предметы в комнате, она решила вызвать электромонтера.

До прихода монтера Грейс успела закрыть дверь в спальню и накинуть на дверную ручку любимый желтый галстук Лэза. Они выиграли этот галстук в вещевую лотерею в прошлом мае на балу для диабетиков, который устраивала мать Лэза. Узор на галстуке был растительным, и сейчас он показался Грейс похожим скорее на белесые, как сперма, разводы на листьях кувшинок, чем на зеленые помидоры.

Она вспомнила о многих ночах, когда Лэз возвращался слишком поздно — слишком поздно, говорил он, чтобы позвонить, — ему не хотелось будить ее. Но, конечно, он знал, что Грейс не спит, дожидаясь его. После этих поздних возвращений Лэз обычно спал до полудня. Грейс продолжила традицию, попросив Марисоль пока не включать пылесос, чтобы не разбудить Лэза, и сама почувствовала, что старается вести себя как можно тише. Иногда, если шторы были задернуты, а простыни слегка скомканы, она могла одурачить даже саму себя.


— У вас серьезная проблема, миссис Брукмен, — сказал монтер, вывинчивая патрон. Грейс вовремя удержалась от ответа: «Я знаю». Монтер был в носках, как будто гоже старался не потревожить Лэза; он оставил свои рабочие башмаки у двери — подробность, показавшаяся Грейс слегка неприятной.

Всякий раз, когда кто-нибудь называл ее миссис Брукмен, Грейс оборачивалась, почти уверенная, что увидит мать Лэза: облаченную в темно-синий кожаный брючный костюм, ожидающую машину, чтобы отвезти ее к Забару. Словно желая оповестить всех находившихся в пределах слышимости, она разглагольствовала о том, как замечательно готовят в этом заведении осьминогов. Лэз называл свою мать «дамой». Грейс вообще никак ее не называла, обычно откликаясь: «О, привет».

— Придется тут все разбирать — провода перепутались, — сказал монтер, явно теряя терпение. — Но за сегодня я со всем не управлюсь. — Грейс кивнула. — Зайду завтра, занесу исправный сплиттер. Не знаю, кто это делал, но явная же халтура.

Грейс прекрасно знала, кто это делал. Она помнила, как Лэз, скрутив красный и синий провод, перекусил их кусачками. Он же проверил реостат, мастерски игнорируя треск и искры в розетке.

— Не зажигайте свет, пока я не вернусь. Не то можете закоротить всю линию, — сказал монтер. Грейс вообразила, как весь Вест-сайд погружается во тьму из-за случайного скачка напряжения. Она дала монтеру десятидолларовую бумажку и закрыла за ним дверь.


Когда до Дня Благодарения оставалось меньше недели, Грейс решила, что поступит умно, если заранее разморозит клюкву, из которой она задумала приготовить некое лакомство. Она нашла клюкву в морозильнике за двумя пакетами свежезамороженных овощей и контейнерами с фрикадельками Франсин Шугармен. Мать Грейс купила клюкву в прошлом году неделю спустя после Дня Благодарения, когда они вместе отправились по магазинам. «Всего пятьдесят девять центов», — сияла мать. Потянувшись за пакетом, Грейс наткнулась на замерзший круглый аквариум, который они с Лэзом поставили сюда три года назад. В лед вмерз ключ от старой квартиры Лэза.

Они даже поспорили, сдавать ему квартиру или нет, в конце концов договорились иметь это в виду по крайней мере символически. Когда-нибудь они разморозят ключ и решат вопрос окончательно. Грейс прочитала об этой уловке в статье о супружеских взаимоотношениях, и она как будто сработала, за исключением того, что они так и не разморозили ключ и больше о квартире не заговаривали. Правда, в верхнем ящике туалетного столика Лэз держал дубликат и время от времени навещал свою старую квартиру — чтобы писать там или слушать старые пластинки.

Когда-то в аквариуме жили рыбки — золотая и японская бойцовая. Во время одного из прошлых уходов Лэза Грейс не озаботилась тем, чтобы покормить рыбок и сменить воду в аквариуме. Всякий раз, проходя мимо, она говорила себе, что покормит их потом. Когда Лэз вернулся, вода стала такой мутной, что Грейс даже не смогла рассмотреть рыбок, которые к тому времени уже плавали на поверхности брюшком вверх.


Грейс все еще держала аквариум в руках, когда зазвонил телефон. Ее пальцы примерзли к стеклу. Она подставила аквариум под струю теплой воды, отлепила от него руки и снова запихнула его в морозильник. Сработал автоответчик. «Привет, Грейси, это папа. Я не присылал лампочки. — Он помедлил, перевел дух. — Чудеса в решете. Звякни». Обычно Грейс нравились папины словечки вроде «звякни» или «приветствую» вместо «здравствуй». Но выражение «чудеса в решете» ей никогда не нравилось.

Она упомянула о лампочках, разговаривая по телефону с матерью вчера вечером. Отец уже лег. Но теперь начались чудеса, и семья мобилизовалась, как отряд муравьев, готовящихся штурмовать кубик рафинада. В семье Грейс чудеса были явлением заурядным. К числу по сей день не объясненных чудес относилась пропажа бумажной колбаски с двадцатьюпятицентовиками.

«Не знаю, — говорил отец. — Просто чудеса в решете». И этой темы больше не касались, пока пропавший предмет — недели, а то и месяцы спустя — не обнаруживался, скажем, в отцовском бельевом ящике, где все это время и пребывал.

Потом было чудо с исчезновением бензина, которое в конце концов претворилось в теорию о заговоре — якобы кто-то в гараже тайком катается на их машине. Или чудо с пылесосом «Электролюкс» — еще более жгучая тема семейных пересудов; его необъяснимым образом обнаружили через несколько лет в бельевом шкафу, упакованным, как труп, в синий нейлоновый спальный мешок Грейс. Используемый метод никогда не обсуждался, а цель его не подвергалась разбирательству. Чудеса в решете. Это навязшее в зубах выражение ее родители употребляли направо и налево во всех необъяснимых случаях, как фокусник свое «алле-оп».