— Спасибо, хорошо.

— Вы выглядите превосходно, Ванесса, но я заметила, что вы грустны — потому и спросила. Вас что-то беспокоит? Может быть, я могу вам помочь?

— Даже не знаю. — Ванесса потупилась, теребя в пальцах лепесток нежной белой розы. — Можно мне задать вам один вопрос?

— Пожалуйста.

— Что вы считаете самым важным в вашей жизни?

— Конечно, свою семью.

— Да, — улыбнулась Ванесса, — мне известна романтическая история вашего знакомства с американским полицейским, который затем стал вашим мужем.

— Верно.

— А если бы вы должны были отказаться от вашего положения, чтобы выйти за него замуж, вы бы согласились?

— Безусловно. Но мне далось бы это нелегко. А что, у вас есть жених, который требует от вас пожертвовать важной частью вашей жизни?

— Нет, он ничего в общем не требует. Но в то же время он требует всего сразу.

— Ах эти мужчины, — вздохнула принцесса, — как с ними сложно.

— Недавно я узнала такие подробности о себе, о своей семье, которые мне трудно принять. И я не уверена, что, если я приму его предложение, не обману как его, так и себя.

Габриэлла, подумав, сказала:

— Вы знаете мою историю — как меня похитили и я лишилась памяти. Так вот, после этого я долго не понимала, кто я, и не узнавала своих родных. А когда пришла в себя, все тем не менее изменилось. Я должна была заново узнавать их и заново полюбить, потому что прошлое я все равно помнила весьма смутно. Для меня оно утратило значение, и я смотрела на все другими глазами. — Принцесса поднялась. — Ну хорошо, мне пора. Не буду больше утомлять вас своим обществом, потому что скоро ваш выход. В следующее мое путешествие по Америке я надеюсь заехать к вам в гости и познакомиться с вашим другом.

— Обязательно приезжайте.

Оставшись одна, Ванесса взглянула на себя в зеркало, освещенное яркими лампами по обеим сторонам. Она увидела дымчатые зеленые глаза, полные губы, тщательно накрашенные помадой бронзового оттенка, бледную кожу, нежные черты лица. На нее смотрел музыкант. И женщина.

— Ванесса Секстон, — пробормотала она, улыбнувшись. И вдруг со всей ясностью поняла, что она здесь делает, зачем выйдет сейчас на сцену. И почему, закончив выступление, поедет домой.

Домой.


«Надо быть дураком, чтобы в тридцать лет играть при такой жаре», — думал Брэди, подпрыгивая и снова загоняя мяч в корзину. Школьников уже распустили на каникулы, но в парке и на площадке не было ни души. Ясно, что любой ребенок имеет больше ума, чем сбрендивший от любви доктор. Жара, похоже, была под сорок градусов, однако Брэди решил, что потеть на площадке лучше, чем предаваться грустным размышлениям дома. Но зачем он вообще взял выходной? Ему нужно было работать, чтобы заполнить время. Ему нужна была Ванесса. Последнее нужно было как-то преодолеть. Он подпрыгнул и сделал бросок. Мяч, прокатившись по кольцу, упал в корзину.

Ее фотографии были во всех газетах. Ее показывали по всем каналам. Два дня в городе только и разговоров было что о ней. Напрасно он пялился на нее в этом блестящем концертном платье, со струящимися по спине волосами, на ее роскошные руки — то мечущиеся, то замирающие на клавишах, извлекающие из них неподражаемые звуки. Она исполняла свою музыку. То самое сочинение, которое она играла, когда ждала его дома. Значит, она его закончила. И с ним закончила тоже.

Она вращалась среди царственных особ и президентов. Кто он был такой, чтобы жениться на ней? Что он мог ей предложить, кроме недостроенного дома в лесу, невоспитанной собаки, а порой и домашней выпечки вместо гонорара?

«Переброс», — со злостью подумал Брэди, когда мяч ударился о щит и отскочил. Никто никогда не любил ее и не будет любить так, как любил он всю свою проклятую жизнь. И если они когда-нибудь встретятся вновь, он ей об этом скажет. И ей понадобится помощь отоларинголога, чтобы прекратился звон в ушах.

— Заткнись! — рявкнул он на Конга, который вдруг отрывисто и звонко залаял.

Отдуваясь, Брэди потрусил к штрафной линии. Совсем форму потерял. Мяч коснулся кольца и отскочил. И удачу.

Он развернулся, снова подхватил мяч и вдруг остановился как вкопанный.

В коротких шортиках и майке, едва прикрывающей грудь, с бутылкой виноградной шипучки в руке, она стояла и смотрела на него, коварно улыбаясь.

Он потер залитые потом глаза. Померещилось. Будь проклята эта жара и две бессонные ночи.

— Привет, Брэди, — сказала Ванесса, — тебе не жарко? — Она глотнула из бутылки, облизнулась и неторопливо направилась к нему. — Хочешь глоточек?

Наверное, он сошел с ума. Он чувствовал ребристый мяч в руках и пот, стекающий по голой груди и спине. И ее запах — летучий, игривый аромат ее духов. Она наклонилась, чтобы погладить Конга, и искоса взглянула на него.

— Хорошая собачка.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он не своим голосом.

— Гуляю.

Она выпрямилась, поднесла бутылку к губам, осушила ее до дна, а потом бросила в урну неподалеку.

— Тебе нужно тренировать хуки. — Она капризно надула губы. — Ты меня не поцелуешь?

— Нет. — Он ответил так, потому что не знал, что ему делать: целовать ее или сразу задушить.

— Вот как? — удивилась она, чувствуя, что мужество покидает ее. Она совсем не так представляла их встречу. — Значит, ты меня не хочешь?

— Черт тебя побери, Ванесса.

Она отвернулась, пряча от него слезы, потому что понимала, что сейчас не время плакать или гордо задирать нос, раз ее маленькая хитрость не удалась.

— Что ж, ты вправе злиться на меня.

— Злиться? — Он отшвырнул мяч. Конг радостно запрыгал следом. — Это слово совсем не подходит для описания моих чувств. Что за игру ты затеяла?

— Это не игра. — Сверкнув глазами, она отвернулась. — Это не игра. Я люблю тебя, Брэди.

— Долго же ты собиралась сделать мне признание.

— Раньше не могла. Извини, если я обидела тебя. — Ее голос предательски дрожал, готовый сорваться. — Если хочешь поговорить со мной, приходи ко мне домой.

Он схватил ее за руку:

— Не смей уходить! Никогда больше не смей от меня уходить.

— Я не собираюсь с тобой драться.

— Ну и дела! Ты, значит, приедешь, разбередишь меня и снова уедешь. И тебе плевать, что будет со мной. И так раз за разом. Ни обещаний, ни будущего. Так не пойдет, Ван! Мне нужно все или ничего, и немедленно.

— Послушай…

— Я ничего не желаю слушать.

Он схватил ее и поцеловал жадным и жгучим поцелуем, несущим скорее боль, чем радость. Как раз этого ему сейчас хотелось. Она стала вырываться, потому что его насилие возмутило ее, но его скользкие от пота железные мышцы держали ее крепко, с неведомой ей ранее жестокостью, вибрируя от яростного желания. Он и вправду едва не задушил ее. Она наконец вырвалась, жадно хватая воздух ртом, и собралась было ударить его, но увидела, что его глаза темны от горя.

— Уходи, Ван, — глухо сказал он. — Оставь меня в покое.

— Брэди…

— Уходи, — повторил он и отвернулся.

— Если ты закончил свою идиотскую игру в мачо, то мог бы и выслушать меня.

— Так или иначе, я перемещаюсь в тень. — Он поднял полотенце, валявшееся на площадке, и пошел под дерево, вытирая пот с лица и груди.

Ванесса побежала за ним.

— Ты несносен! Каким был, таким и остался. Я удивляюсь, как меня угораздило влюбиться в тебя, да еще два раза! Ты даже не дал мне объясниться с тобой перед отъездом!

Брэди растянулся на траве в тени дуба. Чтобы Конг не вертелся рядом, он бросил ему палку.

— Чего-чего? Ты достаточно внятно объяснила мне, что не хочешь быть моей женой.

Она заскрежетала зубами:

— Я сказала, что не умею ничего, что положено уметь жене.

— Ага, готовить такую дрянь, как запеканка из тунца.

— При чем здесь запеканка? — Она в изнеможении опустилась на траву. — Я имела в виду, что не представляю, как можно быть женщиной и музыкантом, женой и матерью.

— А ты разве не женщина-музыкант? — усмехнулся он.

— Нет. До недавнего времени я была дочерью своего отца и делала то, что он мне велел. Я учила и исполняла музыку, которую он мне указывал, и ездила исполнять ее в залах по его выбору. И даже моими чувствами распоряжался он. И я не могу его обвинять. — Ванесса протяжно вздохнула, глядя на далекие вершины гор. — Ты был прав, говоря, что я никогда с ним не спорила. Я просто не пыталась. А ведь все могло быть по-другому. Я сама во всем виновата.

— Ван…

— Нет, подожди, дай мне закончить. Я так долго об этом думала. — Она чувствовала, что он все еще злится, но, по крайней мере, он не убрал руку, когда она коснулась ее, и это ее подбодрило. — Мой приезд сюда был первым самостоятельным решением за последние двенадцать лет. Нет, не так: у меня не было выбора, я должна была приехать. Незавершенные дела. — Она улыбнулась и посмотрела на него. — Сначала без всякого отношения к тебе. А когда возник ты, все пошло кувырком. С тобой я теряла способность соображать. Потому что я хотела тебя. Всегда — даже когда злилась на тебя или обижалась. Наверное, в этом была проблема. А когда ты заговорил о браке, я поняла, что мало хотеть, то есть брать, надо еще отдавать.

— Так оно и было.

— Я надеюсь. Я не хотела обидеть тебя. Я очень старалась, по крайней мере, тебя не обижать. Но не поехать в Кордину я не могла.

Он вдруг успокоился — видимо, после вспышки гнев его выгорел дотла.

— Но я не просил тебя бросить музыку или карьеру, Ван.

— Нет, не просил. Но я боялась, что я сама брошу все ради тебя, лишь бы угодить тебе. А без музыки меня не существует, Брэди. Меня просто нет.

— Я люблю тебя такой, какая ты есть, Ван, — сказал Брэди, придвигаясь ближе и беря ее за плечи. — Это главное, все остальное не так уж важно.

— Нет, это еще не все, — возразила она, и ее глаза вспыхнули страстью. — До этого выступления я не понимала, что со мной происходит. Я не знала, куда мне идти, от чего отказаться. Всю свою жизнь я выполняла чужие приказы, мне никогда не доверяли право выбора. Но в этот раз все было по-другому — решение принимала я. И вот я стояла за кулисами перед выходом на сцену и, как обычно, ждала боли в желудке, дрожи и дурноты — но ничего этого не было. Я прекрасно себя чувствовала. Мне захотелось выйти к людям и играть для них. Мне захотелось. И это все изменило.

— Я очень рад, — сказал Брэди, нежно поглаживая ее плечи, — я о тебе беспокоился.

— Я играла как никогда, — продолжала Ванесса, — и у меня было потрясающее чувство свободы. Теперь я знаю, что могу вернуться на сцену, играть в любом зале. Я поняла, в чем заключалась моя проблема.

— Я очень раз за тебя, — повторил Брэди. — Мне была противна сама мысль, что ты мучаешься, выступая на сцене. Я никогда не позволил бы тебе снова загнать себя. Я это и имел в виду, говоря, что не прошу тебя отказаться от карьеры. Но я хочу знать, что ты будешь ко мне возвращаться, понимаешь? Что ты, завершив свои гастроли, всегда вернешься ко мне — из Парижа, из Лондона, отовсюду. И я хочу сопровождать тебя, если будет возможность.

— Я бы пообещала это тебе, — сказала Ванесса, — но…

— Никаких «но»! — рявкнул он, и гнев полыхнул в его глазах.

— Но, — с вызовом повторила она, — я больше не буду гастролировать.

— Ты же говорила…

— Я сказала, что могу спокойно выступать, и я буду это делать — время от времени, когда мне захочется. — Она рассмеялась, потирая руки. — Это очень важно, Брэди. Я вдруг осознала, что я реальный человек. Этого не бывало со мной с шестнадцати лет. В этот раз, сидя в артистической перед выступлением, я взглянула на себя в зеркало, и мне понравилось, что я там увидела. И вместо страха на сцене я ощутила радость.

Он видел эту радость в ее глазах. И не только.

— Но ты вернулась.

— Да — таков был мой выбор. Мне нужно было вернуться. Будут еще концерты, но, главным образом, я хочу сочинять и записывать свою музыку. И что самое удивительное — я хочу преподавать. Все это можно делать здесь, особенно если кое-кто пристроит студию звукозаписи к своему новому дому.

Закрыв глаза, он поднес ее руки к губам.

— Мы это утрясем.

— И я хочу научиться готовить. Но не до фанатизма. — Она подождала, пока он откроет глаза и снова посмотрит на нее. — Я вернулась сюда, к тебе — таков был мой выбор. Но моя любовь к тебе не зависела от моего выбора. Так получилось само собой, но я готова с этим смириться. И я люблю тебя, Брэди, еще больше, чем раньше.

Она потянулась к его губам. Да, она не ошиблась. Это чувство было ярче, глубже, но обладало всей силой и надеждой юности.

— Попроси меня снова, — шепнула она, — пожалуйста.