— В каком направлении вы хотели бы пойти? — спросил он, подставляя ей локоть для опоры.

Она, фыркнув, отвергла его галантность.

— Я еще не совсем обезножила, сэр! — сказала она, быстро шагая. — А пойдем мы вот в эту сторону, так как тут всего несколько шагов до полей и лугов.

— Вы любите сельские пейзажи? — спросил он, попадая в ногу.

— Вот именно. Красоты природы, не изуродованные безвкусной урбанистической скученностью людей.

— Да, бесспорно.

Ее представление о нескольких шагах, обнаружил он, превышало милю; жуткое платье, несомненно, прячет две сильные ноги. Но по завершении этих нескольких шагов перед ними начали распахиваться поля, и она пошла медленнее, с восторгом озираясь кругом.

— Полагаю, мистер Уайльд сообщил вам о моих планах? — спросила она, гибко перемахивая через перелаз.

— Планах?

— Расследовать беды Англии. Я приступлю с началом мая. Как странно, что мистер Уайльд не упомянул про это.

— Словно бы вдохновенная и необычная цель! Расскажите поподробнее.

Мэри нравились его дальнозоркие синие глаза, и она рассказала ему про свои намерения. Он слушал без малейшего намека на неодобрение; напротив, подумала она удовлетворенно, он принимал то, что она говорила, со всей серьезностью. И бесспорно, когда она кончила, он не попытался ее отговаривать.

— Где вы предполагаете начать?

— В Манчестере.

— А почему не в Бирмингеме или Ливерпуле?

— Бирмингем ничем от Манчестера не отличается. Ливерпуль — морской порт, и я не думаю, что общаться с матросами разумно.

— Что до матросов, вы правы, — сказал он вдумчиво. — Однако мне все еще непонятен ваш выбор Манчестера.

— Как и мне порой, — сказала она честно. — Полагаю, причина моего любопытства мой зять Чарльз Бингли, у которого, как говорят, есть «интересы» в Манчестере, так же, как и огромная сахарная плантация на Ямайке. Моя сестра Джейн — милейшее существо и прямо-таки преданна мистеру Бингли. — Она умолкла, нахмурилась и не продолжала.

Тем временем они достигли периметра яблоневого сада, начинающего пениться белыми цветками: после такой холодной зимы весна наступила рано и очень теплая, пробудив от спячки зверушек, насекомых и прочих. Каменная стенка, огораживающая пушистые деревья, была низкой и сухой. Ангус расстелил поверх нее носовой платок и жестом предложил ей сесть.

Удивляясь собственной кротости, Мэри села. Вместо того чтобы присоединиться к ней, он остался стоять чуть в стороне, не спуская глаз с ее лица.

— Я знаю то, о чем вы не скажете, мисс Беннет. Что вы тревожитесь за свою сестру. Что, если ее муж особенно эксплуатирует женщин и детей, и она испытает разочарование, способное убить ее любовь.

— А! — воскликнула она с судорожным вздохом. — Как вы проницательны!

— Я же читаю письма Аргуса, как вам известно. — Внезапно он перешагнул через ограду в сад и отломил ветку с ближайшего дерева.

— Оно уже в полном цвету, — сказал он, протягивая ветку ей с улыбкой, от которой у нее чуть-чуть перехватило дыхание.

— Благодарю вас, — сказала она, взяв ветку. — Однако вы лишили бедное дерево нескольких плодов.

В следующую секунду она уже встала на ноги и зашагала в сторону Хартфорда.

— Время уже позднее, сэр. Моя горничная забеспокоится, если я не вернусь домой вовремя.

Он не стал возражать, а просто пошел рядом с ней, позволяя ей идти в молчании. Я учусь, думал он; не смей ухаживать за ней, Ангус! Она не против, чтобы мы были друзьями, но малейший намек на ухаживание, и она захлопнется с грозным лязгом, почище браконьерского капкана! Ну, если ей нужен друг, я буду другом.


Это была первая из числа долгих прогулок, достаточных, чтобы породить трепет приятных ожиданий в сердцах приятельниц Мэри и наполнить мраком сердце мистера Уайльда. Какая партия! Камердинер Ангуса дал толчок сплетням, облетевшим все людские и, естественно, достигшим господских покоев. Мистер Синклер направлялся в Восточную Англию и не собирался задерживаться в Хартфорде дольше недели. И все же — вот он — увивается вокруг Мэри Беннет. Леди Эпплби поспешила дать званый обед в мэноре Шелби, на который мистер Уайльд приглашения не получил, а миссис Маркхем во время уютного вечера у нее в гостиной настояла, чтобы мисс Беннет села за фортепьяно, и к своему изумлению Ангус убедился, что игра Мэри на этом инструменте показывала немалый талант; безошибочные туше, подлинная выразительность, хотя она не слишком любила пользоваться левой педалью.

Ну а Мэри, как ни старалась, не могла противиться уловкам своего воздыхателя. Не то чтобы он хоть раз обронил слово, в которое она могла бы вложить романтический смысл, или позволил бы своей руке задержаться, когда их руки соприкасались; или бросил бы на нее того рода взгляд, на какие не скупился мистер Уайльд. Он держался с ней как брат, которого у нее никогда не было. Ну, что-то вроде, заключила она, повзрослевшего Чарли. По этим причинам чувство справедливости говорило, что она не может повернуться к нему спиной, хотя, заподозри она, о чем толкуют люди, мистер Синклер без сомнения тут же получил бы отставку.

А он, опасаясь за нее, прикусил язык. Через девять дней он знал самые крохотные аспекты ее планов и лучше понял, почему Фиц говорил о ней со столь ядовитой насмешкой. Она была именно такой женщиной, каких он презирал сильнее всего, так как ей не хватало внутреннего благоговения перед приличиями, и она обладала слишком сильной волей, чтобы подчиняться дисциплине. И не из-за какого-либо ущерба в нравственном чувстве, но просто она не видела, с какой стати она, старая дева в годах, должна соблюдать весь набор приличий. Юные барышни огораживались со всех сторон, потому что им надлежало лечь на брачное ложе девственными, тогда как тридцативосьмилетней старой деве не имело смысла опасаться мужской похоти или соблазнения. Тут, разумеется, она полностью ошибалась. Мужчины видели глаза под сонными веками, сочный рот, несравненный цвет кожи, и их ничуть не отталкивали ни ее возраст, ни жуткая одежда.

Учитывая ее возраст и еще предстоящие ей годы, ее средств было недостаточно для того образа жизни, на который она имела право; аренда дома обходилась ей в пятьдесят фунтов, ее слуги — в сто фунтов одного только жалованья, к которым следовало прибавить их стол и кров; Ангус подозревал, что супружеская пара, которую нашел ей мистер Уайльд, обсчитывает ее, как и кухарка. Ее доход не позволял ей содержать верховую лошадь или какой-нибудь экипаж. Если Ангус вообще ее понимал, то во всяком случае ему было ясно, почему она отказывается обзавестись компаньонкой. Эти женщины были без исключения томительно скучными, необразованными и невыносимыми для такой натуры, как Мэри Беннет, чья природная энергия преодолевала и эту одежду, и жизнь, которую по велению общества ей полагалось вести. Вот чего он не мог себе представить, так это, какой личностью она была до самого последнего времени, как успешно она подавляла свои устремления. И все во имя долга.

Забрать девять тысяч пятьсот фунтов было безумием — зачем? Ее объяснение вынюхивающему Ангусу сводилось к тому, что эти деньги могут ей понадобиться для ее журналистских расследований — вопиющий вздор.

— Насколько я понял, путешествовать вы намерены на перекладных? — спросил он у нее.

Она возмутилась.

— На перекладных? Вот уж нет! Ведь это будет обходиться мне в три-четыре гинеи в день, даже за одну лошадь и воняющую коляску! Не говоря уж о полукронах, которые мне придется платить почтальону. Боже мой, конечно, нет! Я буду путешествовать в почтовых каретах.

— Но хотя бы дилижансом, — сказал он все еще в полной растерянности. — Дилижанс на Манчестер ежедневно отбывает из Лондона, и хотя через Хартфорд он не проезжает, то через Сент-Олбенс обязательно. И вы будете на месте в следующий же вечер.

— После ночи, проведенной сидя в трясущейся колымаге! Я отправлюсь на север из Хартфорда в почтовой карете на Грэнтем, прерывая поездку каждый вечер, чтобы переночевать в гостинице, — сказала Мэри.

— Да, разумеется, это имеет смысл, — сказал Ангус, кивая. — Почтовые гостиницы обеспечат вас удобным ночлегом и хорошим ужином к тому же.

— Почтовые гостиницы? — Мэри фыркнула. — Уверяю вас, сэр, что останавливаться в почтовых гостиницах мне не по карману! Я обойдусь более дешевым ночлегом.

Он прикинул, не возразить ли, и раздумал.

— Но Грэнтем ведь слишком далеко на востоке, — сказал он вместо того.

— Мне это известно, но, поскольку он расположен на Большом Северном тракте, у меня будет выбор между почтовыми каретами, — сказала она. — Из Грэнтема я проследую на запад до Ноттингема, оттуда в Дерби и далее до Манчестера.

Как все-таки стеснены ее обстоятельства, прикинул он. Ее девяти тысяч пятисот фунтов ей до старости не хватит, а потому, быть может, гордость воспрещает ей сказать ему, что от Фица она, как ей известно, больше ничего не получит, а тогда понятно, что в своей миссии расследования она должна всячески экономить. И все же, зачем забирать деньги?

И тут в голову ему пришла возможная отгадка: да потому, что едва деньги положены в банк, она без малейшей тени сомнения знает, что они там. Для такой женщины, как Мэри Беннет, вложение под четыре процента было равносильно их исчезновению: ее деньги могли рассеяться, будто клуб дыма, став жертвой еще одного мыльного пузыря вроде Компании Южных Морей. Затем ему представилось более зловещее объяснение: она опасалась, что если оставит деньги вложенными, Фиц каким-нибудь способом сможет отнять их у нее. Во время многих их прогулок она откровенно говорила о нем без особого уважения и без всякой любви. Фица она не боялась, но боялась его власти.

Ангус не боялся Фица или его власти, но он боялся за Мэри. Ее равнодушие к одежде приводило к тому, что она не выглядела той, кем была: женщиной благородного происхождения с некоторым состоянием. Ее соседи в почтовой карете, торопливо думал Ангус, примут ее за гувернантку самого низкого пошиба или даже за старшую горничную. Ах, Мэри, Мэри! Ты и твоя дурацкая книга! И зачем я только измыслил несуществующего человека по имени Аргус!

Однако в голову ему не приходило, так как она ни разу об этом не упомянула, что она собиралась заплатить по меньшей мере девять тысяч фунтов издателю за опубликование ее книги. Так что в одном он не ошибся: она перевела свои деньги в банк, потому что опасалась власти Фицуильяма Дарси.

На десятый день своего пребывания в Хартфорде он решил, что долее терпеть не в силах. Лучше переживать за ее судьбу в Лондоне, не видя ее, чем позволять и дальше своим глазам упиваться ею, пока апрельские цветки усыпают землю лепестками. Однако он не мог попрощаться, не осмеливался встретиться с ней из опасения, что не выдержит и признается в любви, как он знал, безответной. Понося себя, как труса и прохвоста, он приказал заложить свой экипаж сразу после завтрака и уехал из Хартфорда, не сказав своей любви, что он уезжает, и не оставив ей записки.

Сообщение о его отъезде быстрее птицы полетело от хозяина «Синего кабана» к младшему клерку мистера Уайльда и к лакею мисс Ботольф. Он и она оказались на крыльце мисс Беннет еще до того, как слишком прилежащий высокой Церкви священник церкви св. Марка прозвонил Ангелюс.

Мэри выслушала их новость невозмутимо, хотя под внешним спокойствием ощутила печаль, которую всегда испытывала, когда визиты Чарли подходили к концу. С явным ликованием мистера Уайльда она разделалась самым сокрушительным образом и заверила парочку, что уже некоторое время была осведомлена об отъезде мистера Синклера. Когда мисс Ботольф тяжеловесно намекнула на обманутые надежды, она была проигнорирована; пусть высший свет Хартфорда и предвкушал счастливое Извещение, но не Мэри. Для нее Ангус был просто добрым другом, которого ей будет не хватать.

— Может быть, он вернется, — сказала миссис Маклеод на исходе апреля.

— Если он собирается вернуться, София, ему лучше поторопиться, — сказала миссис Ботольф. — Мэри отправляется в свои путешествия очень скоро, хотя мне бы хотелось, чтобы она держала их не в таком секрете. И как это мистер Дарси позволяет ей отправиться в почтовой карете?

— Гордость, — сказала миссис Маркхем. — Ставлю полпенса против ничего, он и не знает, что она едет в Пемберли, хотя, замечу, ее вещи были упакованы и отосланы в Пемберли заранее.

— А она сильно расстроилась из-за мистера Синклера? — спросила леди Эпплби. Проживая в мэноре Шелби в десяти милях от города, она всегда все узнавала последней.

— Да ничуточки не расстроена. Я бы даже сказала, что она счастлива, — ответила миссис Маклеод.

— Путь для Роберта Уайльда расчищен, — сказала мисс Ботольф.

Миссис Маркхем вздохнула:

— Она и за него не пойдет.