Съежившись в своей келье вверху пещер, отец Доминус раскачивался от горя, ибо, хотя он и был почти слеп, эта весть была написана четким багрянцем на иссохшем пергаменте его мозга: где-то Бог покинул его, и Люцифер в лице Мэри Беннет восторжествовал. Его мир рассыпался, но он хотя бы знал почему. Мэри Беннет, Мэри Беннет. Ну, они с Джеромом выживут. Им придется вернуться в Шеффилд, пока шум не стихнет, и он сможет возвратиться и начать заново. Тьма Бога пронизывала Скалистый край. Бога можно обрести вновь. Но на этот раз без детей. Они сделали его задачу слишком тяжелой.

Его левая рука тряслась в мелкой дрожи, повторявшей ту, что удручала его голову. Новый феномен. Даруй мне время, даруй мне время!

Появился брат Джером и застыл на пороге его кельи.

— Отец? С вами все хорошо?

— Да, Джером, очень, — сказал он энергично. — Мальчики утихомирились?

— Как ягнята, отец. Именно то, что следовало сделать.

— А девочки?

— Послушны. Мальчики им рассказали.

— Сестра Тереза… Может Камилла справиться на кухне?

— Да, отец.

— Сначала вернись к Игнатию, Джером. Доставь снадобья, но когда вы с Игнатием вернетесь к водопаду, настанет время позаботиться, чтобы с ним произошел несчастный случай. Потом ты сможешь отправить Терезу к…

— Я понял, отец. Все будет по вашему желанию.


Несмотря на малое число провожающих, похороны Лидии были печальнее похорон ее матери. Элизабет, Джейн, Китти, Фиц, Ангус, Чарли и Оуэн собрались в старинной норманской церкви в границах поместья, а затем у могилы. Против обыкновения Джейн не обливалась слезами, она была слишком разгневана коварством мисс Мирабель Мэплторп.

За поимку этой леди была объявлена награда в пятьсот фунтов. К несчастью, никто с художественным талантом никогда ее не видел, а потому на объявлениях в городах, деревнях и на почтовых станциях ее портрета не было.

Приближалась середина июня, и исчезновение Мэри продолжалось уже шесть недель. Хотя никто вслух пессимизма не выражал, втайне все чувствовали, насколько маловероятно, что она еще жива. И потому в этот солнечный безмятежный день, когда Лидия упокоилась на пемберлийском кладбище, мысли всех занимала та, кто скорее всего должна была стать тут следующей.

Самая младшая и все-таки первая умершая, думала Элизабет, тяжело опираясь на руку Фица. Когда похоронный обряд завершили, Чарли было попытался взять ее под руку, но сразу ретировался, когда его отец не отпустил ее, а повел к дому. Трения между его родителями крайне угнетали его, но он всегда так пылко был на стороне матери, что отказывался увидеть в отце что-либо хорошее. Теперь он замечал в папаше совсем иные эмоции, бесспорно, более мягкие и добрые, чем на протяжении прошлого года, когда мама начала давать ему сдачи. Хотя, благодарение Богу, она оставила свою манеру отпускать по его адресу, как она полагала, безобидные шуточки — до того она была убеждена, что ему требуется беззаботный юмор, которого он лишен, и что она сумеет привить его ему. Тогда как Чарли знал, что этому никогда не произойти. Папаша был горд, высокомерен и ужасно тонкокож. Неужели папаша и мама правда думают, будто он и его сестры не знали, что их родители то и дело сцепляются, как пара кошек.

Не заполучив свою мать, он взял под руку Китти, а Джейн предоставил Ангусу, который не знал обычно слезливой Джейн. Убийство! В уме не укладывалось, что такое жалкое создание, как Лидия, могла быть убита!

Замаячила тень. Нед Скиннер, как обычно самотушующийся и все же всегда тут на случай, если он понадобится папаше. Что-то в этой близости смущало Чарли, но что именно, он не понимал. Словно бы они знали друг друга всегда, чего быт никак не могло. Папаше было лет двенадцать, когда Нед родился. Чарли знал чуть больше о происхождении Неда, чем кто-либо еще, исключая папашу: что его мать была арапкой, шлюхой в борделе где-то там, и что отцом Неда был предводитель шайки преступников, местом сборищ которым служил этот самый бордель. Все эти факты он нашел в бумагах деда, но ничего больше: кто-то вырвал кучу листов из дневников дедушки. Когда он пожаловался на это папаше, папаша сказал, что дедушка сделал это сам в припадке старческого безумия перед самой смертью. Ничего из этого не объясняло, почему папаша и Нед — друзья не разлей вода, хотя характеру Дарси из Пемберли никак не соответствовала тесная дружба с таким человеком, как Нед Скиннер. Папаша был жестоковыйным — никто из знающих его не стал бы это отрицать. Так почему Нед?

Лидию Чарли никогда не знал и горевать о ней не мог, но глубоко понимал горе своей матери. И тети Джейн. Тетя Китти, женщина в сравнении куда более пустая, словно бы считала, что у этой смерти есть своя светлая сторона: ведь теперь она сможет провести лето в Пемберли. Люди, с которыми она общалась, в этом году не значились в пригласительном списке папаши, поскольку он ожидал нечто великое от палат общин и лордов.

— Я в восторге, что Китти здесь, — сказала Элизабет сыну и Джейн. — Она придаст Джорджи чуточку столичного лоска, который ей так требуется. Не совсем понимаю почему, но Джорджи ее любит.

— Она пава, мама! — засмеялся Чарли. — Джорджи нравятся те, кого не назовешь заурядными, а тетя Китти такая элегантная!

— Надеюсь, она сумеет убедить Джорджи не грызть ногти, — сказала Джейн. — Это губит ее руки, а они очень красивы.

— Ну, я отправляюсь искать пещеру, которую потерял Ангус, — сказал Чарли, послал им воздушный поцелуй и исчез.

— Я рада, что Лидию похоронили тут, — сказала Джейн. — Мы рядом с ней и сможем возлагать цветы на ее могилу.

— При жизни ей выпало мало цветов, бедняжке. Ты права, Джейн. Хорошо, что она похоронена здесь.

— Не жалей, если у нее не было того, за что она жалела нас, так как мы это имели, — сказала Джейн. — Лидия любила жизнь в армейских городках, она любила разнузданные вечеринки и общество мужчин — интимное общество мужчин. Она жалела нас за наше упорядоченное, респектабельное существование.

— Я способна помнить лишь то, как она любила Джорджа Уикхема.

— Да, но, вопреки ее утверждениям обратного, Лиззи, она отлично веселилась, пока он отсутствовал. — Лицо Джейн стало гневным. — Ни слова об ее убийцах, я полагаю?

— Нет. Ни единого намека.


Когда труп паренька лет пятнадцати был выловлен из реки Деруэнт, внимание он привлек только из-за исчезновения мисс Мэри Беннет, тесно связанной с Пемберли. Констебль графства был отправлен осмотреть распухшие жуткие останки, которые, по словам местного доктора, течением могло нести мили и мили, так как паренек был мертв по меньшей мере три дня. Доктор придерживался мнения, что он просто утонул — на теле он не обнаружил никаких признаков насильственной смерти, и лишь две странности: во-первых, лысинку вроде тонзуры на его макушке и, во-вторых, он был обрезан. В остальном паренек был вполне упитан, и на его теле не было никаких следов жестокого обращения, из чего следовало, что он не работал на фабрике или в литейной и не был солдатом. Так как труп был нагим и безымянным, констебль записал его так: «Юноша мужского пола. Еврей». Он отправил рапорт по начальству и распорядился похоронить тело в общей могиле для неимущих. Нет нужды тревожить освященную землю из-за нехристианина, как этот.

Однако, когда второй подростковый труп был найден у подножия обрыва неподалеку от первого, об этом было сообщено мистеру Дарси вкупе с рапортом констебля о первом. Фиц вызвал к себе Чарли и Ангуса, но не Оуэна, который, измученный чувством вины, уехал домой в Уэльс, оставив в классной комнате надрывающиеся сердечки и воинственный блеск в глазах Джорджи.

Лицо Фица было угрюмым. Затем он объяснил, почему позвал их.

— Юноши и дети умирают с гнетущим постоянством, — закончил он, — особенно в нынешнее время, когда Закон о бедных попирается с таким постоянством. Но эта парочка необычна. И он, и она примерно ровесники — четырнадцати-пятнадцати лет. Пришли в возраст, но совсем недавно. Юноша и девушка. — Он поерзал в кресле. — Ни на нем, ни на ней не обнаружены стигматы принудительного детского труда — ни рубцов от неумеренно применявшихся плети или хлыста, никаких ссадин на коже. Паренек уже похоронен в могиле для бедняков, но труп девушки по моему настоянию подвергли доскональному осмотру, и у нее не оказалось ни сломанных костей, ни шрамов от прошлых побоев. Оба выглядели упитанными и здоровыми. Девушка была здорова во всех смыслах. Ни эпилепсия, ни апоплексия не сразили ее преждевременно.

— Значит, она не сорвалась с обрыва, — сказал Ангус, чьи аргусовские уши чутко насторожились.

— Да. Ее положили там, чтобы создать именно такое впечатление, и я полагаю, если бы не исчезновение Мэри, констебля даже не поставили бы об этом в известность. Ее попросту сразу же отправили бы в могилу для бедняков.

— Папаша, когда ты послал за нами после смерти тети Лидии, мы столкнулись с очень странной процессией, — сказал Чарли, взглянув на Ангуса. — Впрочем, полагаю, рассказать тебе про них следует Ангусу. Ты ведь можешь подумать, что я преувеличиваю.

— С какой стати? — удивленно сказал Фиц. — Ты отлично излагаешь события, Чарли. Но пусть расскажет Ангус, если ты так хочешь.

— Мы повстречались с процессией… мальчиков, мы полагаем, которую вел старик, — сказал Ангус. — Он назвал их Детьми Иисуса и сказал, что они из сиротского приюта под таким же названием вблизи Йорка.

Фиц нахмурился.

— Сиротский приют при религиозной общине?

— Возможно, католической. Они походили на францисканцев, хотя коричневый цвет был не того оттенка.

— Сиротский приют, управляемый квазифранцисканцами, расположенный вблизи Йорка. Подобное учреждение не существует ни вблизи Йорка, ни где-либо еще к северу от Темзы. По-моему «Дети Иисуса» звучит неправдоподобно. «Священное сердце Иисуса» или «Непорочная Мария» были бы католичнее. Католикам не свойственно зацикливание на Иисусе, как таковом, в отличие от многих протестантских сект — то есть тех, которые так много толкуют об Иисусе, что Бог почти не упоминается. Название «Дети Иисуса» выглядит так, будто его сочинил кто-то не слишком искушенный в богословии.

— Значит, мы были правы, усомнившись в них! — воскликнул Чарли. — Главное этот старик. Подозрительная личность. Не смотрит тебе в глаза.

— Мы ехали по лошадиной тропе, — сказал Ангус, — которая Чарли, разумеется, известна, но повстречали на ней только Детей Иисуса. Откуда монах из Йорка мог узнать про нее? Старик сказал, что он аптекарь и поторопился — слишком поторопился! — показать нам свои снадобья, нагружавшие ручную тележку. Примерно пятьдесят коробок эликсиров и панацей всевозможных описаний. Смотрите что хотите, предложил он и вручил Чарли жестянку с лошадиной мазью. На всех значилось то или это детей Иисуса. Кто знает? Возможно, старик полагает, что «Дети Иисуса» — придают особый смак его медикаментам. — Он откашлялся и виновато посмотрел на Чарли. — Не успел сказать тебе, но я отправился в Бакстон заглянуть в лавку аптекаря и с удивлением узнал, что владелец весьма ценит зелья Детей Иисуса. Восхваляет их до небес. Как и его клиенты, готовые платить чуть ли не любую цену за «Элексир Детей Иисуса от желчи». — Он состроил лукавую гримасу. — Излечивает от импотенции. Если бы старик открыл лавку в Вестминстере и торговал бы только им, он бы разбогател дальше некуда!

Когда смех утих, заговорил Чарли:

— По-моему, старик безумен, — сказал он. — В нем гнездилась злокозненность, и мне еще в жизни не доводилось видеть тридцать маленьких мальчишек таких чинных и послушных, как его. Они так задрожали, просто затряслись, когда я попросил позволить им откинуть капюшоны, что, уверен, они не хотели, чтобы он мог видеть их лица. Думаю, старик совсем их запугал. Ах, как я боялся некоторых моих школьных учителей! А ведь я счел его безумцем, что куда страшнее. Мальчишкой я каменел только перед тобой, папаша — извини! — и редкими сумасшедшими, с которыми мне приходилось сталкиваться. Некоторые люди паникуют перед сумасшедшими, потому что их поведение непредсказуемо и их невозможно в чем-либо убедить. Для мальчиков этот старик может быть страшнее самого Сатаны.

— Аптекарь в Бакстоне назвал его «Отец Доминус», — сказал Ангус. — Я еще не кончил рассказ о моих приключениях, Чарли. Отец Доминус всегда приходит днем, чтобы получить деньги, но товар неизменно доставляется в середине ночи и детьми в монашеских одеяниях. Мой аптекарь не слышал ни про единую доставку днем. Он как будто полагает, что дети сбежали от своих хозяев, и Доминус укрывает их.

— Любопытно, — сказал Фиц, складывая ладони пирамидкой и прижимая кончики пальцев к губам, что придало ему вид премьер-министра. — Откуда они, раз не из Йорка? — спросил он. — Если они обычно выходят по ночам, это может объяснить их странное поведение в разгар дня, однако они должны быть откуда-то, где их знают.