Яна Невинная - Нежданчик для Биг-Босса

Зря, очень зря. Потому что, пока мои кулаки делают грушу из Кольки, Лариска демонстрирует женские приемы под названием «вырви волосы врагу!». Ну и вся эта котовасия сопровождается мощным свистком полицейского…

В итоге вся наша гоп-компания попадает в одну камеру предварительного заключения. Сидим, значит, по одну сторону решетки, а по другую молоденький полицейский глумится, наши товары из корзины, конфискованной с парковки, на стол себе выставляя. И очень он напоминает Попандопуло из фильма «Свадьба в Малиновке» с его легендарным монологом: «Это тебе, это мне, это опять мне… Это обратно мне. Я себя не обделил?»

Все это прекрасно, конечно, пусть забирает что хочет, только нас поскорее отпустит. На Колю даже смотреть не хочу, игнорирую все его жалкие попытки стелиться передо мной и извиняться перед Дашей. Он для меня не существует. Противно.

Надо Мартынову позвонить, чтобы нас вызволил. И пусть договорится, чтобы этих синяков тут оставили на долгий срок. Кто-то миллионами ворует, и ничего, но я слышал, что порой за буханку хлеба срок дают.

Вдруг слышу смутно знакомый голос. Напрягаю память и понимаю, что в помещении появился тот самый дпсник, который нас с Дашей в новогоднюю ночь остановил на дороге. Старый знакомый меня, на удивление, тоже узнает. Не знаю, что этому поспособствовало. То ли память у него хорошая, то ли денег я ему много дал и тем самым запомнился. Но он подходит ко мне.

— О, снова вы! Удивительное совпадение. За что их задержали?

— За драку. Устроили на парковке супермаркета гонки с препятствиями, а потом сцепились из-за якобы украденной сумки. Вот товар описываю.

— А ребенка с ними не было? — спрашивает наш знакомый и, получив отрицательный ответ своего коллеги, оглядывает стол, заставленный детскими товарами. — А ребенок где?

— У бабушки! — отвечает Даша.

— С няней! — бросаю свой вариант невпопад.

Вызываем подозрение у полицейского и теряемся.

— Так, так, дай-ка, Дим, документы, — обращается он к своему товарищу, а когда тот подает наши паспорта, быстро их листает. — Ребенок не вписан ни у матери, ни у отца. Так, фамилии разные. Интересно, интересно…

Что ему там, спрашивается, интересно?!

— Детское питание для детей с пяти, шести, семи, восьми… Смесь так и не подобрали, как я посмотрю? — поднимает брови, внимательно сканируя наши покупки. Бэби-эксперт хренов!

— Ребенку сколько месяцев? Дата рождения. Быстро.

Молчим, переглядываемся и молчим. Он нас поймал.

— Ничего не буду говорить без адвоката. Даша, молчи, — быстро бросаю Даше, а сам смотрю в глаза нашего супервнимательного мента. Он же грозит пальцем.

— Вы мне сразу показались подозрительными. Эта, — говорит уже своему другану, — так в ребенка вцепилась, а кресла нету, понимаешь? А теперь эти покупки. Набрали всего подряд, как будто не разбираются в детях. Где ребенок?! И у кого вы его похитили?

— Никого мы не похища… — пробует снова выкрикнуть Дарья, на что мне приходится среагировать тигриным броском и впиться ей в рот ладонью. Мягко, чтобы не напугать, но чтобы было понятно, что этот милый ротик должен сейчас замолчать во избежание неприятностей. Огромного масштаба. Быстро перебираю в мыслях возможные исходы ситуации, прокручиваю список знакомых, которые могут помочь, а два сотрудника полиции переглядываются, видимо решая, что с нами делать.

— Ладно, голубчики, посидите сутки до выяснения обстоятельств, и только потом дадим сделать звонок.

— Э, что за самоуправство, начальник? — хрипит очнувшийся Колька, вставая на шатающихся ногах и вцепляясь пальцами в решетку. — На меня смотри, паря, я те говорю, что это Ждан, кореш мой, а не какой-то там похититель младенцев. Ишь чего удумали! Вы его с кем-то перепутали!

— А вы, гражданин, вообще помолчите. Вы когда рот открываете, в помещении дышать нечем, — морщится один из полицейских, а второй перекладывает какие-то бумажки.

В это время раздается звук шагов и маленькое пространство участка заполняет собой высокий мужчина в форме с военной выправкой и с пышными усами, перед которым двое наших старых знакомых становятся навытяжку. Что-то он такое внушает своим видом, почтение, желание выпрямить спину и не напортачить. Явно какой-то большой начальник пожаловал. Дарья высвобождается из моих объятий и отходит в сторонку, заставляя почувствовать нежелание выпускать ее из своих рук. И пустоту, необъяснимое чувство пустоты, словно отобрали что-то важное.

Сконцентрироваться на мыслях не дают переговоры за прутьями решетки.

— Приветствую вас, — говорит пришедший мужчина коротко, оглядывая камеры. — Ну что, ребята? Вы мне бойцов невидимого фронта подкинете сегодня? На уборку территории? — И оборачивается к нам лицом, чтобы гаркнуть: — Ну что, граждане тунеядцы, алкоголики, кто хочет сегодня поработать?!

— Можете всех забирать кроме этих двух, товарищ майор, — отвечает один из полицейских.

— А что с ними такого? — спрашивает, нахмурив седые кустистые брови и буравя нас взглядом.

— Э-э-э, ну-у-у, надо разобраться.

— Пока разбираетесь, они на благо общества потрудятся. Не террористы?

— Нет.

— Не убийцы?

— Нет.

— Тогда ладно. Короче, давайте, грузите их в бобик — и в парк, на площадь, пусть за такими же, как они, алкашами убирают мусор. А ведь с виду приличные люди! — качая головой, престарелый майор удаляется с чувством выполненного долга, а наши хлопчики-молодчики с облегчением вытирают взмокшие лбы.

— На выход, на выход, — подгоняют нас из камер, выдавая по дороге тычки и оскорбления разного рода. А я терплю, молчу, сдерживаю себя, хоть и с трудом, потому что получил отсрочку. И что-то мне подсказывает, что во время уборки приличной территории у меня будет много времени подумать.

Телефоны нам так и не выдали, зато снабдили аксессуарами дворников. С недовольными мужиками гребем снег, хмурые барышни подбирают мусор, коего после гуляний на улицах в огромном количестве развелось, будто разгневанный морской царь Посейдон разгневался и весь скопившийся мусор со дна всемирного океана землянам выкинул.

Даша с унылым видом собирает пустые бутылки и складывает их в мешок, и от ее побитого вида хочется себе надавать по башке. Ведь я втянул ее в неприятности и привел, так сказал, на преступную дорожку.

— Но ты хотя бы будешь знать, что, когда напишут на работу письмо с наказом провести с тобой разъяснительную беседу, никто тебе по шапке не настучит и не уволит, — пытаюсь подбодрить свою Царевну Несмеяну.

Вот только моя психологическая помощь не находит отклика. Стриж нахохлилась и смотрит как будто с укором. И молчит. Не чирикает, как обычно.

— Даш, пожалуйста, я ж не думал…

— Отставить разговоры! — прерывает нас дяденька с папкой в руке, поставленный над нами надзирать. Ему бы хлыст подлиннее, в соли замоченный, смотрелся бы очень органично, как рабовладелец на плантации хлопка. Мол, работайте, негры, солнце еще высоко!

Спустя два часа, взмокший от пота под выданной спецодеждой, смотрю на свои заледеневшие руки и думаю, как дошел до жизни такой. От холода мозг задеревенел и отказывается думать. В голове лишь одна мысль — согреться. Больше ничего меня не беспокоит, пространство внутри черепушки стало пустотой и вечной мерзлотой.

Ко мне подбирается Колька и пихает в бок.

— Слышь, Ждан, давай сбежим? Бабенок возьмем, мента завалим — и спрячемся где-нибудь на Бали? А? У тебя ж бабок много, сделаем нам поддельные паспорта…

Смотрю и недоумеваю, он сейчас серьезно или тоже мозги отморозил?

— Коль, ты меня сейчас не нервируй. Ты мне жизнь изрядно подпортил сегодня. И девушке моей. Иди лучше извинись, и пусть твоя мамзель тоже за сумку прощения просит.

— Ждан, ну ты чего, Ждан, я же долго думал, вон начертил план побега на земле, иди посмотри, — тащит меня за руку, а я отпихиваю его.

— Да иди ты!

— Эй-эй, вы опять драться вздумали?! — возмущается наш постовой. — По этапу пойти хотите? Вольный воздух надоел? Мое терпение на исходе…

Он думал, что я на него обижаюсь, пытался подбодрить, а я не могла и слова выдавить, мучаясь от угрызений совести. Мне казалось, что цепную реакцию, приведшую нас на позорную уборку площади и парка, запустила я. К алкоголикам, тунеядцам и прочим непотребным личностям, к коим нам с легкой руки старшего по званию причислили работники полицейского участка.

Зачем я погналась за похитительницей сумки, будь она неладна? И сумка, и толстуха-похитительница. Надо было все как-то более цивилизованно решить, как-то иначе, чтобы мы не попались. А теперь Глебу могут грозить большие неприятности, когда обнаружится, что его ребенок обретается неизвестно где.

Так себе это и представляю.

— Кто мать?

— Не знаю.

— А почему сразу не заявили о похищении?

— Не знаю.

— А почему доверили ребенка чужим людям?

— А почему не обратились в органы социальной опеки?

И еще много разных «почему» проносилось в моей голове, когда я размышляла над сложившейся ситуацией, вспоминая между тем, как весело было дома в новогоднюю ночь. Все испортилось, когда Валерка поджег мусоропровод.

Точно! Вот кто во всем виноват, это он запустил цепную реакцию, вовсе не я. Задумавшись, не заметила потасовку, которая закончилась окриком строгого мужчины в форме, упивающегося властью. Я глушила в себе ростки неприязни к этому человеку, понимая, что он гребет нас всех под одну гребенку и по-другому не может. Со своей колокольни он видит в людях лишь плохую сторону.

Я просто собирала бутылки… Просто чувствовала, как немеют руки. Просто мечтала о чашечке горячего чая. Ароматного, вкусного травяного чая, выпить его маленькими глотками, согреться изнутри, потом завернуться в теплый плед, уткнуться в плечо Глеба, вдохнуть его мужской сильный аромат, насладиться им. Чаем в смысле! Стряхнув с себя наваждение, приготовилась поднять очередную бутылку и тут услышала странные звуки.

Шум, грохот, крики. Цунами? Землетрясение? Террористический акт? Паника забилась в горле, и я машинально кинулась к Глебу в поисках защиты. В обнимку с ним мы встретили катастрофу лицом к лицу.

Вы смотрели рекламу, в которой громко вопили: «Папа едет домой!»? Вот примерно такие люди, как в той рекламе, сейчас ехали на нас огромной кавалькадой из орущих мужиков, поющих женщин и урчащих мотоциклов. Когда процессия остановилась, грозные дядечки в косухах припарковали своих железных коней, резво спрыгнули с них и поспешили к нам, потрясая руками и выкрикивая во всю силушку своих луженых глоток:

— СВОБОДУ ЖДАНОВУ! СВОБОДУ ЖДАНОВУ-У-У!!!

— ОСВОБОДИТЕ ЧЕСТНОГО ЧЕЛОВЕКА!

К слову, плакаты с похожими лозунгами несли подруги байкеров, и все уборщики территории во главе с полицейским уставились на все происходящее, рискуя заработать синдром вывалившихся глаз.

Попадали из рук метелки, открылись рты, вокруг все замерло в немой (со стороны людей) сцене, оглашаемой зубодробильными звуками невесть откуда несшейся рок-песни. И тут произошло сразу несколько вещей.

Жданов громко расхохотался и пошел навстречу своим друзьям-спасателям. Несколько заключенных бросилось врассыпную. Я же увидела краем глаза того самого парня, который нас фотографировал в супермаркете, и закричала Глебу, чтобы он обратил на это внимание.

Скомандовав «фас» своим грозным приятелям, Жданов припустил за пареньком. Полицейский захлопал глазами, как выброшенный на берег окунь, расставил руки в стороны, будто бы пытаясь поймать ими всех слинявших преступников. Я видела в его глазах отражение мыслей, как он отчитывается за произошедшее и получает нагоняй, но никакого сочувствия не испытывала, лишь ждала, чем закончится вся котовасия.

Когда поймали несчастного паренька и притащили за грудки, к нам подошел несчастный полицейский.

— Что это такое?! Что здесь происходит?! Прекратите несанкционированный митинг! — пыжился он, пафосно выпячивая грудь.

Ему навстречу выступил дядечка вдвое больше Глеба.

— Уважаемый, — сказал нарочито вежливо, — у вас с математикой как? Хорошо? А то я вам на бумажке вашей могу нарисовать, как один против тридцати превращается в ноль.

— Вы мне угрожать будете?! Мне?! Да я вас… Да я вам!

— Вы сейчас отпустите Жданова Глеба и его девушку и пойдете домой придумывать версию событий, по которой вы простили всем заключенным грехи и отпустили восвояси.

— С ума сошли?! Ничего такого я делать не буду!

— Ладно, ребзя, грузите этого, — показывает на полицейского, — и этого, — на паренька-шпиона. — В клубе разберемся.