Яна Невинная - Нежданчик для Биг-Босса

— Он не заболеет?! Не холодно ему?

А Дарья поддакивает рядом:

— Давайте его оденем, давайте укутаем.

Прямо заботливые родители, ей-богу.

— Не переживай, папашка! — хлопает по плечу тетя Лена, а я подхожу к мальцу, завороженный зрелищем. Казалось бы, ну что тут такого? Обычный карапуз, лежит, ножками сучит, агукает. Но каждое слово ловишь, каждый жест, в горле комок, а на душе камень. Вдруг твой?! Вдруг реально твой? И нарастает чувство, незнакомое, которому трудно подобрать название. Но понимаешь, что за этого маленького человечка порвешь любого!

— Ой, смотрите, он себя бьет! — испуганно охает Дарья, когда замечает, как и я, что малыш вскидывает ногами и дубасит себя по животу ручками. Бац — и улыбается. Бац — и глазки лучатся весельем. Бац — и на коже красные отметины. Подхватываюсь и ловлю маленькие кулачки, поражаясь булькающему внутри облегчению, как будто человека от смерти спас.

А тетки рядом смеются, друг друга в бока пихая, мол, смотри, какой чудной.

— Это он играется же, Глебушка, — поясняет тетка Дарьи, Антонина, — ребенок сытый, довольный, и не холодно ему. Мы за что огромные бабки платим? Топят как для Полярного круга. Папку увидел, радуется. Да ты его возьми, не бойся.

— И на спинку посмотри в районе лопатки, — направляет Елена, подходя с пеленкой к малышку, ловко его ею обматывает и мне вручает. И тут я это «кой-чего» вижу. На лопатке родимое пятнышко в виде звездочки. В точности как у меня! Сейчас его у меня не видно совсем, вокруг сплошная татуха, так что только я знаю теперь, что Данька, очевидно, моя родная кровь. Это вряд ли совпадение. Неопровержимое доказательство, на которое пялюсь, теперь совершенно по-другому ощущая в руках сына.

Сына!

— Под-держите его, пожалуйста… — понимая, что чуть ли готов лишиться чувств, как тургеневская барышня, вручаю ребенка кому-то, даже не вижу кому, и падаю в кресло, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами и вихрем вопросов. Но внутри не существует ничего, кроме воображаемого стадиона с толпой болельщиков, громко скандирующих: «Сын! Сын! Сын!»

— Дарь, боссу твоему плохо! Скорее нашатырь!

— Какой нашатырь? Воды несите!

— Какой воды? Стопарик ему налейте!

— Давай-давай, Ленок, и еще канапушечку на закусочку!

Подбегают ко мне, окружают толпой и пихают в руку прохладную рюмку с «успокоительным». Ну а я за руль не собираюсь, да и прийти в себя надо, поэтому решаю не спорить с настойчивыми женщинами.

А они не отходят и рядом мнутся. Все трое. Вспоминаю, как их зовут. Елена в фиолетовом с желтыми волосами. Антонина — Дарьина тетка — в зеленом люрексе, за елку сошла бы, — и скромная маленькая Раиса в сером неприметном наряде. Часы просмотренного с детьми «Лунтика» не идут мне на пользу, и тут же в голову приходят сравнения. Елена — Вупсень, Антонина — Пупсень, Раиса — Баба Капа. Остается только радоваться, что мысли до сих пор никто читать не умеет.

Елена здесь самая бойкая, поэтому не удивляюсь, слыша от нее:

— Раздевайся, Глебушка!

А рядом охает Дарья.

Несомненно, от бурного восторга и радостного предвкушения.

Все это зашло слишком далеко. Не знаю, почему именно сейчас эта мысль пришла в голову. Все, что случилось ранее, еще можно было как-то объяснить, принять, списать на необычные обстоятельства. Но настырно пытающиеся раздеть моего босса тетеньки — это уже ни в какие ворота!

Я должна воспрепятствовать, иначе вся моя дальнейшая карьера пойдет под откос. Как вы это себе представляете? Полюбоваться на голый торс начальника, а потом ему с любезным видом кофе подавать? Это что же, я уже смирилась с будущей должностью личной помощницы и на себя примеряю?

Вот честно, не хочу ему кофе носить! Поручения выполнять, ор его слышать каждый день, взрывной нрав терпеть, да еще чтобы нам роман по умолчанию приписывали. Не хочу — и все! Вот правда, все познается в сравнении. Мне казалось, что нет работы хуже, чем под началом Ангелины. А оказалось, что казалось.

Все внутри бунтует, как представляю себя на месте «подай-принеси» для Биг-Босса. Это явно не работа мечты. Взять, что ли, и испортить о себе впечатление, чтобы первым делом, придя на работу, уволил? Но нет, работа мне нужна. Надо ипотеку платить. Не вечно же у тетки проживать буду.

Меж тем, пока я в голове мысли гоняю, шеф начинает безропотно расстегивать пуговицы. Р-р-раз — и мои руки оказываются на его больших ручищах! Сама не заметила, как подлетела к боссу, закрывая его собой.

— Вы серьезно решили раздеться? — хмурю брови и смотрю в наглые смеющиеся глаза.

— А вы решили помочь? Слишком медленно раздеваюсь?

— Не смешите меня!

— И не думаю. Не могу я женщинам отказать, когда они просят.

— Вот от этой безнаказанности потом дети на пороге офиса появляются… — бормочу себе под нос, а громче говорю: — Это неприлично, Глеб Сергеевич!

— Дарья, это не то, что вы подумали. У нас тут определение отцовства, а не стриптиз. Но если вы хотите стриптиз… — продолжает насмехаться мой босс. Ну что за человек?

— Ничего я не хочу! И вообще! Я подожду в другой комнате! — убираю руки с рубашки, намереваясь уйти, но вдруг чувствую, как мягко, но настойчиво босс притягивает меня обратно к себе. И не только он. Длинная прядь волос каким-то образом обмоталась вокруг пуговицы и не дает мне уйти.

Тетка и ее подруги начинают суетиться вокруг нас, предлагая кардинальные и не очень способы решения задач. Чтобы не остаться лысой и не лишить босса всех без исключения пуговиц, поднимаю руку и решительно требую тишины. И мы разматываем эту несчастную прядь, а босс заботливо придерживает меня за спину, и ощущение его горячей ладони приводит в непривычный трепет.

Нет, точно нам работать вместе нельзя.

— Ну все, теперь можете идти в другую комнату, — отправляет меня босс, хитренько так улыбаясь. А мне отчего-то хочется ему противоречить, делать все наперекор.

— Нет, я думаю, наоборот, остаться, — брякаю, сама не зная зачем. И добавляю: — Мне теперь тоже стало интересно посмотреть. Я так понимаю, мы будем родимые пятна сравнивать?

— Сначала — искать, — загадочно поправляет босс и скидывает рубашку. А там… В общем, я поняла, почему босс наш всегда рубашки носил с высокими, туго застегнутыми воротничками. Тут тебе и кресты, и надписи всякие, и звезды, и крылья, и чего только не было…

Сначала мы все онемели, любуясь на художества.

Потом кинулись рассматривать черные татуировки вблизи, забрасывая босса вопросами. Больно — не больно. Это зачем, то зачем, что значат, будет ли еще накалывать… Одним словом, про родимое пятно вспомнили не сразу. Чертовски сложно думать, когда перед тобой красивое мускулистое мужское тело с перекатывающимися под загорелой кожей мышцами.

Но и трогать этого человека нельзя, как бы ни хотелось, как бы ни зудело в кончиках пальцев. Он как музейный экспонат. Любуйся, но трогать — ни-ни. Со вздохом кручу указательным пальцем, таким образом давая Жданову понять, дескать, разворачивайся и родимое пятно на лопатке показывай. Под разочарованный вздох тетушек босс поворачивается.

И как тут, спрашивается, между всех этих рисунков найти ма-а-аленькое пятнышко?

— А у вас карта есть? — спрашиваю без особой надежды, бегая взглядом по правой лопатке.

— Конечно. Правда, я ее дома забыл, — почесывая бороду, прикалывается босс.

Тетка Лена тащит Данечку, показывая всем образец для поиска. И мы приступаем к исследованию лопатки босса. Но я почему-то отключаюсь. Мой взгляд то и дело мечется по телу Жданова. И мне совсем не нравится, что я при этом чувствую. Как будто смотреть — это только затравочка, а дальше последующее нечто более интересное.

Но ведь это не так! Ничего не последует, по крайней мере для меня. Сейчас босс покажет нам родимое пятно и оденется, прикрыв всю красоту. И потом мне не светит видеть его голый торс. Наверное, это очень приятно, когда ты можешь каждый день беспрепятственно любоваться на такое тело и трогать его… Это тебе не Валерка с его лягушачьей хилостью.

— Вот оно! — верещит тетя Лена и чуть на месте не подпрыгивает, тыча пальцем в центр лопатки Жданова.

И мы кидаемся рассматривать маленькую, такую же как у ребенка, звездочку, не тронутую рисунком. Ведь правда, набивать тату на родинки и родимые пятна нельзя.

— И не нужно никакое ДНК! — восклицает моя тетка.

— Нужен, — поправляю машинально, разворачивая тем самым баталию между женщинами на предмет определения рода аббревиатуры, но меня больше интересует реакция Жданова, который мечтательно смотрит на своего, судя по всему, сына.

— Как вы думаете, велика вероятность, что вам подкинули ребенка с точно таким же родимым пятном, как у вас, но это не ваш сын? — спрашиваю с сомнением.

— Конечно же, вероятность ноль процентов! Данька — мой сын! — уверенно кивает босс, возвращая на место рубашку, а я смотрю на его длинные пальцы и с сожалением вздыхаю, ругая себя за опасные мысли.

— И что вы будете делать дальше? — спрашивая, стараясь быть серьезной.

— Новый год отмечать, конечно же! — заявляет босс, и я мельком бросаю взгляд на часы.

Двадцать три сорок девять. Мать честная!

Значит, серьезные разговоры отложим на потом.

— Как хорошо, что вы к нам пришли, — улыбается довольно тетя Лена, протягивая моему боссу бутылку шампанского. — Иначе бы мучились, пытаясь открыть, — льстиво врет соседка, которая, как я знаю, в деревне сама дрова колет и дома полки мастерит.

В этом наверняка причина популярности тети Лены у мужского пола. Умеет, когда надо, улыбнуться, похвалить, о помощи попросить, показать свою женственность. Я же вечно держусь за гордость свою дурацкую, вот и дожила до двадцати пяти, а замуж ни разу не позвали. Сама, значит, виновата. Но разве что-то уже изменишь?

Под шумные причитания босс ловко открывает шампанское и разливает пенящийся напиток по бокалам.

— Сейчас будем президента слушать! Тихо! — раздается команда тети Тони, но я знаю, что слушать на самом деле никто не будет. Тетя Лена лихорадочно уничтожает наспех подготовленные двенадцать долек мандарина, баюкая в руках упакованного Данечку, а остальные женщины строчат желания на бумажках и с волнением их поджигают, бросая пепел в шампанское.

— А вы не будете загадывать желание, Дарья? — посмеиваясь, толкает меня в бок Жданов, с гордым видом держа в руках бокал.

— Я не верю в эту чушь, — фыркаю я, пытаясь слушать речь главного человека страны.

— Нет в вас романтичности, веры в чудеса, — вздыхает босс.

— Просто я знаю, что человек — сам кузнец своего счастья. Мне ничего с неба не падало. Всего пришлось самой добиваться. И чудеса со мной не случаются.

Как-то слишком грустно и жалко прозвучало, но что есть, то есть. Босс странно смотрит на меня и вдруг подмигивает.

— Не грустите. Однажды и у вашего дома перевернется грузовик с пряниками. Давайте вместе желание загадаем. Хочу, чтобы…

— Нельзя вслух произносить, иначе не сбудется!

— А говорите, что не верите, — резонно замечает Жданов.

Не знаю, что загадал босс, но я, поразмыслив, подумала о маленьком человечке, доверчиво притулившемся к плечу совершенно чужой женщины. «Ведь так не бывает на свете, чтоб были потеряны дети», — пронеслись в голове слова песни из советского мультика, и, с болью в душе смотря на подброшенного ребенка, я прикрыла глаза и прошептала свое желание:

«Хочу, чтобы у Данечки была хорошая мама!»

И я не хотела, чтобы вернулась его настоящая мать-кукушка, потому что эта женщина не была достойна ни этого ребенка, ни этого мужчины, стоящего сейчас рядом.

«А ты? Ты достойна? — коварно подзуживает внутренний голос. — Что бы ты делала, став избранницей такого мужчины?»

«Дорогой внутренний голос, — обращаюсь к воображаемому маленькому демоненку на левом плече, — давай ты заткнешься и позовешь разум. Мне хватило уже в жизни женатых мужиков. А этот хотя и в разводе, но явно какая-то женщина родила ему ребенка. И судя по манипуляциям с подбрасыванием общего ребенка, хочет произвести впечатление и вызвать какую-то реакцию. Внутри этого бурного конфликта тебе, Дашка, совершенно нет места!»

— С Новым годом! — воскликнули все хором и встретили очередной год, слыша за окнами крики и хлопки салютов.

А потом звонок в дверь.

— Это Михаил пришел, — кокетливо поправив меганачес, томно проговорила тетя Лена, осторожно передавая отцу спящего ребенка. — Зовет салют запускать. А вы можете из окна посмотреть. Тонь, Рай, пошли одеваться, — скомандовала она, а на меня ошарашенно уставился Жданов, стоило теткам покинуть комнату.