«Похоже, я и в самом деле понимаю»… — промелькнуло у Мериона. Ему хотелось произнести эти слова, но он сдержался.

— Так вот, много месяцев назад я решила, что должна сделать все возможное, чтобы позаботиться о тех, кто жив, — продолжала собеседница. — И я решила использовать в качестве вдохновения свою любовь к Эдварду. Но произносить это вслух — как-то бестактно, верно?

— Нет, вовсе не бестактно. Скорее благородно.

— Однако я не знала, как доказать, что его смерть принесла хоть что-то хорошее.

— Яуверен, миледи, что вы из тех, кто сумеет найти что-то хорошее даже в самой тяжелой ситуации.

Она тихо рассмеялась.

— Ваше замечание, сэр, звучит довольно цинично.

— Прошу прощения, миледи… Вы о чем?

— Вы прекрасно поняли, что я имела в виду. Поэтому признайте, что цинизм — самый легкий способ покончить со спором, которого вы хотели бы избежать.

— Я не собирался с вами спорить, — ответил Мерион, пожав плечами. Но если даже их беседу назвать спором, то он мог бы покончить с ним любым способом и в любой момент. Причем покончил бы таким образом, что они оба забыли бы, о чем, собственно, спорили и что обсуждали.

Например, он мог бы ее поцеловать.

Глава 3

Поцеловать ее? Мерион решил, что эта безумная мысль пришла ему в голову лишь потому, что все его чувства были взбудоражены. И еще, наверное, из-за того, что в последние несколько месяцев в его постели не было женщины.

Молчание затягивалось, и Мерион уже решил нарушить его, но тут собеседница вдруг спросила:

— А как долго вы были женаты?

Она задала вопрос так внезапно, что он вздрогнул бы от неожиданности, если бы в этот момент не смотрел на нее.

— Ровена умерла через месяц после нашего одиннадцатилетнего юбилея.

— А мы с Эдвардом были женаты девять лет. Семь из них мы были по-настоящему счастливы, а два следующих года были не очень-то счастливыми. Война на год разлучила нас. Он думал, что я уехала домой, а я опасалась, что он найдет себе любовницу и предпочтет ее мне. После этого еще год нам потребовался для того, чтобы восстановить подлинное доверие, сущность счастливого брака.

— Мы с Ровеной всегда доверяли друг другу, — заявил Мерион. Вспомнив о своей любовнице Элизе, он едва не поморщился. Но ведь Ровену он действительно любил, безумно любил…

— И что же вам больше всего нравилось в вашей жене? Герцог криво усмехнулся:

— Возможно, ее доверие ко мне. Вернее — вера в меня. Она смотрела на меня так, будто я знал все на свете, мог ответить на любой вопрос…

«К тому же она рискнула жизнью — только бы быть уверенной в том, что герцогство Мерион перейдет к моему сыну», — добавил он мысленно, тяжко вздохнув.

— И это все? — удивилась собеседница.

— Думаю, этого вполне достаточно. Пожалуй, даже слишком много. — Мерион с минуту помолчал, потом вдруг улыбнулся и добавил: — Кроме того, она очень любила нашу собаку. Знаете, в те дни собака меня ужасно раздражала, а теперь я постоянно с ней разговариваю. И временами мне кажется, что она так же одинока, как и я. — Снова вздохнув, Мерион откинулся на спинку дивана и закрыл глаза.

— А собака отвечает вам, когда вы с ней говорите? — спросила женщина с улыбкой.

Открыв глаза, Мерион взглянул на собеседницу и вдруг понял, что ему очень нравится ее улыбка.

— Да, иногда отвечает по-своему, то есть по-собачьи. И самое главное, что она всегда говорит именно то, что я хочу услышать. Наверное, в этом-то и состоит то удивительное, что свойственно домашним любимцам, не так ли?

— Да, пожалуй. — Она едва заметно кивнула и снова улыбнулась. Ее улыбка гипнотизировала, казалось, очаровывала, притягивала. Но потом она вдруг тихонько вздохнула и вновь заговорила: — Я очень любила Эдварда, хотя едва ли его можно было бы назвать образцовым супругом. Временами он ужасно меня раздражал. Раздражал своими… капризами, если можно так выразиться. Например, он часто слонялся по дому, криками призывая своего камердинера, хотя у нас были слуги, которые могли бы вместо него найти камердинера. Кроме того, он частенько выражал неудовольствие каким-нибудь блюдом. И было особенно неприятно, когда это происходило в гостях. Однако мне кажется, что все это — лишь досадные мелочи. Вы со мной согласны?

— Да, наверное… — пробормотал Мерион. На мгновение ему представилось, что Ровена сейчас сидит рядом с ним, — О, если бы она была жива, я бы постарался сделать ее более счастливой…

Неужели он произнес это вслух? Что ж, очень может быть. Откровенность его собеседницы вынуждала и его быть правдивым. Но почему вынуждала?.. Неужто эта женщина околдовала его?

— Да-да, сэр, я прекрасно понимаю, что вы имеете в виду. А если бы я могла вернуть Эдварда… О, мне хочется думать, что я всегда могла бы быть такой женой, какая ему была нужна. Я никогда бы не раздражалась, не выходила бы из себя, не жаловалась бы…

— Говорить о том, что мы могли бы сделать, — прямой путь к безумию, — пробурчал Мерион. — Мне жаль, миледи, что я не могу облегчить ваши душевные страдания.

— О, сэр, пожалуйста… — Она вдруг всхлипнула и протянула к нему руки. По щекам ее струились слезы, но теперь ее это уже не смущало. — Сэр, скажите мне, пообещайте, что когда-нибудь моя боль пройдет, что что-нибудь излечит меня!..

Мерион чуть придвинулся к ней обнял и поцеловал. Прижавшись губами к ее губам, он ощутил солоноватый вкус слез, все еще струившихся по ее щекам, но почувствовал также и сладость ее чудесных розовых губ. Кроме того, он ощутил страсть этой женщины, страсть, которую не могли заглушить даже страдания. Ему хотелось, чтобы поцелуй этот длился как можно дольше, но все же он заставил себя отстраниться — отпрянул в тот самый момент, когда понял, что его поцелуй становится чем-то большим, чем знаком сострадания и желанием утешить.

Теперь глаза его уже вполне привыкли к темноте, и он мог лучше разглядеть сидевшую рядом с ним женщину. И вновь его поразили ее губы — чуть припухшие, чувственные, манящие…

— Благодарю вас, — прошептала она. Произнесла только эти два слова, но было ясно, что ей хотелось сказать гораздо больше. «Вы действительно думаете, что этого достаточно?» — вот что услышал он в ее интонациях.

Нет, этого было явно недостаточно. Поцелуй заставил его осознать, что их случайное свидание зашло слишком далеко. Разумеется, было глупо с его стороны целовать эту незнакомку… но что же теперь?..

— Значит, нам обоим, каждому по-своему, предстоит бороться со своим горем и утешаться… как получится, — сказала она очень тихо, почти шепотом.

Как понять эти ее слова? Как приглашение? Он внимательно посмотрел на нее, но не смог разглядеть выражения ее лица — она снова уставилась на свои руки. И так же тихо продолжала:

— То, что у нас было, — такое очень редко встречается. Это дается немногим. К тому же следует это заслужить. Полагаю, мой Эдвард и ваша Ровена знали, как сильно мы их любим.

Мерион промолчал. Интересно, знала ли Ровена, что он ее любил? Он даже не мог припомнить, говорил ли ей когда-нибудь о том, что любит ее. Нет, едва ли говорил…

Тут собеседница подняла голову и опять ему улыбнулась. Мерион хотел улыбнуться ей в ответ, однако сдержался. Поднявшись на ноги, он сказал:

— Доброго вечера, миледи. Прошу принять мои извинения за то, что я поцеловал вас. Полагаю, мне не следовало так делать. — Герцог направился к двери.

— Сэр, постойте! Подождите! — Она последовала за ним. — Может, я что-то не так сказала?

— Вы не сказали ничего особенного, — ответил Мерион, обернувшись. И тут же понял, что солгал. — Но если честно, то я предпочитаю, чтобы мне не напоминали о моих потерях, — добавил он со вздохом.

— Но вы должны о них помнить, разве не так?

— Нет, не должен. Желаю вам хорошо провести вечер. Мерион поклонился и вышел из комнаты.


Елена Верано вернулась к дивану. Немного помедлив, снова села и прижала ладонь к губам. «Должно быть, я чем-то обидела его, — думала она. — Но чем именно?» На этот вопрос она не могла ответить. Казалось, они так сочувствовали друг другу… Когда же он говорил, то будто читал ее мысли.

А его нежнейший поцелуй подарил ей надежду на исцеление, на то, что боль пройдет, по крайней мере утратит остроту. Впрочем, одного поцелуя было для этого недостаточно. Или — почти недостаточно. Но очередного поцелуя следовало дождаться. Таково уж свойство поцелуев — их все время ждешь…

Поднявшись с дивана, Елена прошлась по комнате. Остановившись у окна, выглянула на улицу. Там было тихо, совсем тихо. Лишь время от времени негромко переговаривались кучера, собравшиеся в небольшие группки.

Ждать, ждать и ждать… Сплошное ожидание с той самой минуты, как она приехала в Англию. Она ждала, что ее мир восстановится и что она обретет новую цель в жизни. И теперь ей казалось, что эта встреча, возможно, станет началом…

В нем было нечто намекающее на положение в обществе и богатство, нечто такое, что она видела и в своем брате, когда встречалась с ним в последний раз. В полумраке она не видела глаз своего собеседника, но была уверена: если считать, что глаза действительно зеркало души, то при более ярком свете она непременно увидела бы незабвенную боль, терзавшую его душу. Впрочем, об этом и без всяких глаз можно было догадаться — не зря же он так долго носил траур.

Внезапно раздался стук в дверь, Елена подумала, что это вернулся ее собеседник. Но она тут же сообразила, что он не стал бы стучать. Через несколько секунд послышался знакомый голос:

— Елена, вы здесь?

— Да, Уильям. Входите.

Дверь тут же отворилась, и в комнату вошел виконт Уильям Бендасбрук. Виконт был невысок ростом, однако имел вид человека, с которым следует считаться. Нисколько не удивившись темноте, царившей в комнате, он подошел к Елене и тихо сказал:

— Когда вы спросили, нет ли здесь пустой комнаты, я сразу понял, что вам хочется побыть в одиночестве. А потом мне пришло в голову, что вас, возможно, надо приободрить. Кроме того, уже скоро ваше выступление. Вы не забыли?..

— Нет, Уильям, не забыла. Но мне кажется, у меня в запасе еще минут двадцать… по крайней мере. Не беспокойтесь, я скоро к вам присоединюсь.

Но виконт, проигнорировав ее намек, с улыбкой проговорил.

— Вот мы с вами снова наедине. Может, вас беспокоит ваша репутация? В таком случае я могу зажечь свечу. На случай если сюда кто-нибудь зайдет. — Он нашел кремень и зажег свечу, стоявшую на каминной полке.

— Как будто горящая свеча помешает сплетникам заниматься любимым делом, — пробормотала Елена с усмешкой. Она снова уселась на диван. — Вы плут, Уильям. И вы прекрасно знаете, что я очень рискую.

— А может, все-таки будем правдивы? — Виконт сел рядом с ней. — Может, не стоит это скрывать?

— Не стоит скрывать, что вы — мой племянник? — Она со вздохом покачала головой. — Нет-нет, Уильям. Подобное признание вызовет новую боль, неужели не понимаете? И вообще я хочу забыть об этом.

— Дорогая, вы полагаете, никто не догадывается, что герцог Бендас — ваш отец?

— А как догадаться? Мне было четырнадцать, когда меня отослали из дома. И тогда я вся состояла из рук и ног… и была худа как палка — ничуть не походила на себя сегодняшнюю. Меня и слуги бы едва ли узнали. Именно поэтому…

— Да, понимаю… — кивнул Уильям. — Хотя я думаю…

— Не перебивай, пожалуйста. Так вот, свой новый дом я никогда не покидала. Даже имя у меня теперь другое. Кто связал бы теперешнюю синьору Елену Верано с леди Эллен Бендасбрук? И еще… — Елена пристально взглянула на виконта, скажите, что здесь делает Роджерс? Он теперь бывает в свете? Миссис Харбисон представила меня ему. И знаете, Уильям… Он меня не узнал!

Виконт усмехнулся и пожал плечами:

— Может, действительно не узнал. Но если так, то ему это позволено. Ведь он теперь секретарь герцога Бендаса. Даже больше чем секретарь. Теперь Роджерс всюду его сопровождает или предшествует его появлению с целью оповестить всех о том, что вскоре появится его светлость.

— О, понимаю… Это как компаньонка у какой-нибудь знатной леди.

Уильям рассмеялся:

— Да, Елена, совершенно верно.

Она тоже рассмеялась, а потом вдруг нахмурилась; ей пришла в голову не очень-то приятная мысль.

— Значит ли это, что нынче вечером здесь появится герцог? Я думала, что теперь он никуда не выходит вечерами.

— Нет-нет, не беспокойтесь. Роджерс сказал мне, что в этом доме собирается слишком много гостей, поэтому герцог едва ли тут появится. Но менее значительные сборища он посещает. И когда-нибудь вы с ним непременно встретитесь.