Она понимала, почему он смеется над ними, а если какой-нибудь особе и удавалось увлечь его, то ненадолго.

— Тебе уже наскучила леди Стадли? — спросила она как-то отца, когда ей было всего тринадцать лет.

Секунду поколебавшись, он ответил:

— Ты задала прямой вопрос, моя хорошая, и я дам тебе прямой ответ. Да! Она просто зануда, и у меня больше нет ни малейшего желания общаться с ней.

Слуги любили обмениваться сплетнями о своих хозяевах, и от них Онора знала, что конюх леди Стадли почти каждый день привозил отцу благоухающие духами записочки, которые тот даже не удосуживался читать.

Однажды, когда отца не было дома, леди Стадли заявилась к ним в усадьбу и прошла в гостиную, где в это время Онора читала книгу.

— Где твой отец? — суровым тоном осведомилась дама.

Онора была настолько увлечена книгой, что ничего не слышала. Она поспешно вскочила, сделала реверанс и пробормотала:

— Извините, леди Стадли, я не слышала, как вы вошли.

— Я спросила тебя, где отец. Я хочу его видеть.

Леди Стадли, без сомнения, можно было назвать красавицей. И туалеты она носила такие, которые подчеркивали ее привлекательность. Модная шляпка, из-под которой поблескивали рыжевато-каштановые волосы, длинная мантилья из зеленого шелка, сшитая по последней моде, — все это ей очень шло.

У нее были белоснежная кожа и зеленоватые глаза. И Онора, глядя на нее, никак не могла понять, почему эта прелестная особа так быстро наскучила отцу.

Но вслух сказала:

— К сожалению, папы нет дома.

— Его никогда нет дома, когда я хочу его видеть! — раздраженно бросила леди Стадли. — Когда он вернется?

— Не знаю, — ответила Онора. — По-моему, он поехал в усадьбу Рейнлахов.

— Неужели он отправился туда один? — недовольным тоном воскликнула леди Стадли.

Внезапно, словно силы оставили ее, она опустилась на стул и дрогнувшим голосом проговорила:

— Что же мне теперь делать? О Господи, что же мне делать?

Онора, чувствуя неловкость, не нашлась, что сказать. Она лишь молча смотрела, как прекрасные глаза леди Стадли наполняются слезами. Однако, взяв себя в руки, та вытерла слезы кружевным носовым платочком и, поднявшись, направилась к двери.

Дойдя до нее, она обернулась и жалобным голосом проговорила:

— Скажи своему отцу, когда он вернется, что, если в его сердце осталась хоть капля жалости, а в душе — сострадания и если он считает себя порядочным мужчиной, он должен приехать ко мне. Мне необходимо его видеть, понимаешь?

— Да, конечно, — ответила Онора. — Я скажу отцу.

Леди Стадли, не проронив больше ни слова, вышла из комнаты. Оноре стало ее искренне жаль.

Она знала, что у отца сейчас новое увлечение. Когда он вернулся домой, с сияющими глазами, красивый, помолодевший, чрезвычайно довольный собой, Онора рассказала ему, что произошло.

— Нерин Стадли не имела никакого права приезжать сюда и тревожить тебя! — отрезал отец. — И как только женщины не могут понять, что, когда игра окончена, возврата к прошлому больше не будет.

— Ты называешь это игрой, папа?

— Конечно, — отозвался отец. — Игрой, где два человека наслаждаются обществом друг друга до тех пор, пока оно доставляет им удовольствие. А когда перестает доставлять, расстаются без сожаления и без тени упрека.

— Но леди Стадли плакала, папа!

— Женщинам ничего не стоит пустить слезу, когда они чувствуют, что не могут добиться своего другим способом, — заметил отец. — Может быть, ты сочтешь меня жестоким, Онора, но, к сожалению, я ничем не могу помочь леди Стадли.

— Если бы ты видел ее, папа, ты бы так не говорил!

— Я сказал бы то же самое! — отрезал отец. — Леди Стадли хочет того, чего я ей дать не в состоянии.

Несколько секунд Онора молчала, пытаясь сообразить, о чем говорит отец, потом спросила:

— Она ждет от тебя любви, да, папа?

— Можно и так сказать, — ответил отец. — Но любовь, малышка, такое чувство, которое еще никому не удавалось вызвать слезами, словами или мольбой. Она или есть, или ее нет.

Оставшись одна, Онора долго размышляла над словами отца и пришла к выводу, что он прав.

«Нельзя воздействовать на наши чувства, — решила она. — А любовь — это чувство, и ее невозможно никому навязать силой. Как говорится, насильно мил не будешь».

Сейчас, направляясь в карете к Гросвенор-сквер, Онора думала о том, что ей будет трудновато полюбить тетю Элин.

«И все-таки я должна попытаться, — уговаривала она себя. — Ведь тетя Элин и дядя Джордж единственные близкие родственники, которые остались у меня после смерти папы».

Попрощавшись с монахиней и другими девушками, которые тут же разъехались по домам, Онора почувствовала себя так, словно рассталась со всем, что ей близко и дорого, и стоит на пороге новой жизни, от которой неизвестно, чего ждать.

Когда она вошла в дом графа и графини, к ней направился дворецкий, Дэльтон.

— Рад видеть вас дома, мисс Онора, — приветствовал он ее. — Надеюсь, путешествие было не слишком утомительным?

— Нет, спасибо, — ответила Онора. — Дядя дома?

— Он скоро должен быть, мисс, а ее светлость ожидает вас в гостиной.

Дэльтон проводил Онору наверх по великолепной резной лестнице и, распахнув двойные двери, ведущие в гостиную, торжественно объявил:

— Мисс Онора, миледи!

В комнате витал аромат живых цветов, а в камине полыхал огонь, хотя стоял теплый весенний день.

Тетя сидела в самом дальнем углу и была ослепительно хороша в своем темно-красном платье. Глаза ее холодно смотрели на племянницу, и чем ближе та подходила, тем крепче сжимала губы графиня.

Девушка оказалась намного привлекательнее, чем она ожидала, хотя сама Онора об этом и не догадывалась.

— Итак, ты приехала, — недовольным тоном произнесла графиня.

Онора присела в реверансе.

— Извините, что немного опоздала, тетя Элин, но путешествие оказалось таким долгим, а когда мы пересекали пролив, поднялся сильный шторм.

Оглядев ее с головы до ног, графиня произнесла:

— Полагаю, ты хочешь переодеться, но мне нужно уезжать, и я должна поговорить с тобой сейчас. Так что сядь и выслушай меня.

— Да, конечно, тетя Элин, — послушно сказала Онора и уселась на стул напротив.

Глаза ее с восхищением остановились на портрете. На нем художник изобразил графиню в высоком кресле. Он сидела в изящной позе, небрежно откинувшись на спинку. За ее спиной стояла огромная ваза с белыми лилиями, на фоне которой прелестная головка Элин выглядела особенно изысканно.

— Какая же вы здесь красивая, тетя Элин! — восторженно проговорила Онора. — Этот портрет заслуживает того, чтобы висеть в картинной галерее.

От этих искренних слов жесткий взгляд графини на секунду смягчился.

Бросив взгляд на часы, она заметила:

— Через пять минут я должна уехать. Впрочем, то, что я собираюсь тебе сказать, не займет много времени.

— Я вас внимательно слушаю, тетя Элин, — сказала Онора.

У нее было такое чувство, что тетя собирается сообщить ей нечто важное, но не особенно приятное. Скорее всего, подумала Онора, ее опять собираются куда-то отослать. И эта мысль была ей невыносима. Она так хотела остаться жить с дядей и тетей.

Некоторое время графиня молчала, как бы не зная, с чего начать, потом холодным тоном проговорила:

— Считай, что тебе несказанно повезло. Откровенно говоря, я не знаю ни одной девушки, только что сошедшей со школьной скамьи, на долю которой выпало бы такое счастье, какое предстоит испытать тебе.

Онора, заинтригованная, смотрела на тетю во все глаза.

Она была умной, к тому же с хорошей интуицией, и чувствовала, что таким же ликующим тоном тетя может сообщить ей самую ужасную новость. Поэтому ничего не стала говорить, а молча сидела и ждала, что будет дальше.

В этот момент она была необыкновенно хороша собой. Ее светло-серые глаза были такими блестящими, будто вобрали в себя яркий солнечный свет. В дороге золотистые локоны выбились из-под шляпки и теперь в беспорядке падали на ее чистый лоб, придавая нежному личику девушки неповторимое очарование.

Помолчав, Элин Лэнгстоун проговорила суровым тоном, почти не размыкая губ:

— Полагаю, то, что я тебе скажу, будет для тебя откровением. Я собираюсь выдать тебя замуж за герцога Тайнмаута!

Секунду Оноре казалось, что она либо ослышалась, либо неверно истолковала тетины слова. Не может быть, чтобы графиня и в самом деле это сказала!

Но тетя молчала, и Онора решилась переспросить:

— Вы хотите сказать… что я должна выйти за кого-то замуж?

— Да. За герцога Тайнмаута, самого красивого и состоятельного холостяка во всей Англии, которого любая девушка рада была бы заполучить в мужья. Так что для тебя, ничем не примечательной девчонки, это огромная честь.

— Но… но… я с ним не знакома!

— Какое это имеет значение? — отрезала тетя. — Он приедет сюда через два часа, когда я вернусь, а завтра будет объявлено о вашей помолвке.

Онора беспомощно всплеснула руками.

— Я никак не могу поверить… в то, что вы мне говорите… Конечно, я понимаю… что когда-нибудь выйду замуж, но я не могу… стать женой человека… которого никогда… не видела и о ком… ничего не знаю.

— Так я и думала, что ты ляпнешь что-нибудь в этом роде! — фыркнула графиня. — Постарайся понять своим убогим умишком, что герцог считается самым завидным женихом во всей стране. Родители, имеющие дочерей на выданье, на коленях готовы умолять его стать их зятем, а честь быть его женой выпала на твою долю.

И, переведя дух, Элин Лэнгстоун добавила:

— Благодари Бога за то, что он подарил тебе такое счастье! Надеюсь, в монастыре вам объясняли, что это полагается делать, когда Господь внял твоим молитвам?

Онора, порывисто вздохнув, проговорила:

— Понимаете, тетя Элин, я, конечно, не раз мечтала о том дне, когда буду выходить замуж. Но я всегда считала, что моим мужем станет тот, кого я полюблю, как мама любила папу.

— Думаю, ты уже достаточно взрослая, чтобы понять, — раздраженно заметила графиня, — что твой отец никогда, ни при каких обстоятельствах не должен был жениться на твоей матери.

— Но почему?

— Потому что, дурочка ты эдакая, твой отец, будучи мужчиной красивым и знатным, мог бы найти себе жену с приличным состоянием. Твоя мать была женщиной, не лишенной привлекательности, я этого не отрицаю, но, помимо красоты, она не обладала больше никакими достоинствами. Поэтому, как ты и сама могла заметить, твои родители вели нищенский образ жизни и твой отец умер, задолжав кредиторам тысячи фунтов, которые выплатил твой дядя.

— Я очень хотела бы, — тихо проговорила Онора, — сама… заплатить кредиторам. В свое время… я уже поблагодарила дядю Джорджа и поблагодарю его еще раз… Кроме того, я очень признательна ему за то, что он оплатил мое обучение в школе.

— Ты сможешь выразить свою благодарность не на словах, а тысячами разных способов, когда выйдешь замуж за герцога.

Побледнев, Онора сдавленным голосом произнесла:

— Но… как… я могу… выйти за него… замуж?

— Не беспокойся, я все устрою, — ответила тетя. — Положись на меня. А если тебя все еще гложут сомнения, надеюсь, у тебя хватит ума оставить их при себе, а не доводить до сведения твоего дяди.

Онора не отвечала, а лишь во все глаза смотрела на графиню, а та продолжала:

— От тебя требуется только одно — делать то, что я тебе скажу. Сейчас первым делом ступай наверх, сними вещи, в которых ехала сюда, и переоденься во что-нибудь более приемлемое. Надеюсь, у тебя найдется хоть какое-нибудь приличное платье?

Она помолчала и, словно ей трудно было сказать что-нибудь нормальным тоном, ворчливо добавила:

— Как только объявим о твоей помолвке, тут же займемся приданым. Прежде чем ты покажешься на людях, нужно тебя хоть немного приодеть.

И, опять взглянув на часы, графиня поднялась.

— Это все, что я тебе хотела сказать. Могу только еще раз повторить, что тебе очень повезло. Но не советую тебе проводить параллель между твоей жизнью и жизнью твоих родителей, поскольку ни сейчас, ни в будущем никакого сходства не будет.

С этими словами графиня выплыла из комнаты, шелестя своими шелковыми юбками, как корабль под парусами.

Дворецкий, должно быть, стоял у дверей, так как Онора сразу услышала голос графини:

— Проследи за тем, чтобы мисс Онору проводили в ее комнату, Дэльтон. Надеюсь, карета готова?

— Да, миледи.

— Я вернусь через час. В шесть часов должен приехать его сиятельство герцог Тайнмаут.

— Хорошо, миледи.

Больше Онора ничего не услышала — вероятно, тетя спустилась вниз. Сама же она продолжала стоять, как изваяние.