— Это абсурд! — выкрикнул Арман, впиваясь глазами в список. — Да если бы я знал о такой вашей мелочности, Фицтодд, я бы…

— Что — вы бы? — невозмутимым тоном спросил Ник. — Не допустили бы свадьбы? Не тратили бы столько на вино и покупки? Не послали бы мне все свои счета за время пребывания в Лондоне? — Николас говорил без тени улыбки. — Думаю, это не так.

Лицо Армана источало бессильную злобу. Николас не удивился, когда Симона вдруг заговорила, пытаясь успокоить отца:

— Папа, но ты же не станешь выпрашивать деньги у барона. Разве твоя гордость позволит это?

Арман взглянул на дочь с таким видом, словно в его присутствии вдруг заговорил камень.

— Я говорю не о гордости и не о подаянии, безмозглая ты курица! — Арман пришел в настоящее бешенство. Потрясая бумагой перед лицом дочери, он кричал; — Мне нужна каждая, понимаешь ты это, каждая монета, каждый фартинг! М-м-мое сокровище этого требует. Я уже близок к цели, близок, ты слышишь?! Я чувствую…

Терпение Николаса подошло к концу.

— Я устал от вашего общества, дю Рош. Собирайте вашу добычу и оставьте мои покои. Утром мы с Симоной покидаем Лондон, так что можете попрощаться.

Несколько мгновений Арман с яростью смотрел Нику в глаза, потом неловко опустился на колени и стал здоровой рукой собирать монеты в шкатулку. Симона, желая ему помочь, тоже встала на колени, но Арман накрыл монеты своим телом и дико заорал:

— Не прикасайся! Не смей! Убирайся! Ты их отравишь!

Симона с искаженным от обиды лицом вскочила на ноги. Арман сам собрал все до последней монеты, сунул шкатулку под мышку и с трудом поднялся.

— Папа, мы теперь долго не увидимся, — проглотив обиду, начала Симона. — Прощай.

— Надеюсь, что так и будет, — фыркнул Арман и смерил дочь взглядом: — Ты, несомненно, дочь своей матери. Скатертью дорога! — Арман обошел Николаса, повозился с ручкой и вышел из комнаты, оставив дверь нараспашку.

Ник спокойно прикрыл дверь, а когда обернулся, Симона лежала на кровати и отчаянно рыдала, бормоча сквозь слезы:

— О, как я его ненавижу! Ненавижу!

Ник опустился на край постели и притянул Симону к себе.

— Ш-ш-ш… Он ушел.

— Почему он до сих пор считает меня виноватой? — говорила она, пытаясь унять слезы. — Я же делала все, что он требовал! А он ничуть меня не жалеет! — Она потерла нос.

— Ш-ш-ш… ш-ш-ш… — повторял Ник, легонько ее укачивая. — Он больше не будет тебя обижать. Он получил свои деньги и ушел.

Наконец Симона успокоилась.

— Наверное, я буду гореть в аду, — пробормотала она в плечо Нику. — Ведь я жалею, что он не погиб вместо мамы.

— Нет, ты не будешь гореть в аду, — все таким же успокаивающим тоном произнес Ник. — Твоя красота даже пекло превратит в рай. И что тогда будет делать сатана?

Симона против воли улыбнулась. Никтоже приободрился. У Симоны не было привычки лить слезы. Слабость вообще была для нее не характерна, и теперь, когда жена вдруг заплакала, он был готов на что угодно, только бы ее развеселить.

— Ему придется закрыть свою лавочку и поискать себе другое пристанище. Переехать. Скажем, в Уэльс, — подумав, добавил он. — Да, полагаю, Уэльс — идеальное место для ада.

Улыбка Симоны перешла в смех. Она отстранилась от Ника и вытерла слезы.

— Ник, а разве Хартмур не рядом с границей?

— Господи, конечно, рядом! — с притворным удивлением воскликнул Ник. — Значит, мне повезло. Не надо долго добираться.

Симона совсем успокоилась и с прежней веселостью улыбнулась Нику:

— Благодарю тебя. За все благодарю.

— Может, тебе не стоит меня благодарить? По крайней мере, сейчас, — уже серьезно ответил Ник.

Симона бросила на него встревоженный взгляд:

— Почему не стоит?

— Потому что я надеру уши этому разбойнику Дидье за то, что он нам помешал.

Симона подалась вперед, обняла Ника за шею, поцеловала легким поцелуем и с дьявольским блеском в глазах прошептала:

— А я его подержу.


Глава 9


Первый день путешествия к новому дому пролетел быстрее, чем Симона рассчитывала, хотя Николас заранее предупредил ее, что это самый длинный отрезок их двухдневной дороги. На рассвете они покинули зловонную тесноту Лондона и, двигаясь вдоль Темзы на запад, с каждым часом все глубже погружались в благотворную тишину полей и лесов. В редких деревнях из убогих хижин высыпали детишки, привлеченные звоном колокольчиков и стуком колес.

Ник предупредил Симону о попрошайках и даже вручил ей увесистый кошелек с мелочью, чтобы подавать при случае милостыню. Часто в благодарность за монету, сунутую в руку босоногого мальчишки, который тут же уносился прочь, поднимая грязными пятками столбы пыли, крестьянка совала им кусок свежего хлеба или немного сушеных фруктов. Симону восхищали стойкость и добродушие этих совсем бедных людей. У нее не выходила из головы мысль, что сама она была лишь на волоске от еще большей нищеты. Симона невольно задавалась вопросом: хватило бы ей сил, чтобы приспособиться к столь тяжким обстоятельствам?

Покачиваясь в седле, она водила рассеянным взглядом по зеленым долинам и невысоким холмам. Засеянные поля перемежались полосами кустарника, березовыми и дубовыми рощами. Временами кавалькада оказывалась в густом лесу. В поездке Николаса сопровождала лишь небольшая свита, к которой теперь присоединился обоз из трех повозок с вещами. Дидье, как всегда, держался подальше от лошадей, Симона не видела его с самого отъезда из Лондона. В авангарде и арьергарде группы двигался дозор из пяти всадников, что обеспечивало путешественникам относительную безопасность. Тем не менее, Николас предпочитал избегать лесных дорог.

Симоне не было страшно. Ее мысли вернулись к отцу. Остался ли он в Лондоне или тоже покинул город? Она с детства слышала сказки о сокровище. Арман всегда говорил загадками, никогда не сообщал, что это за сокровище, лишь намекал на его огромную ценность. Разумеется, Симона не верила, что оно существует, и считала его игрой воображения. Арман все это придумал, чтобы наполнить жизнь приключениями, которых был лишен из-за своих ран.

Серая кобыла перебралась через невысокий гребень. Перед глазами путешественников открылась такая живописная долина, что мысли об отце вылетели из головы. Среди покатых холмов лежала ярко-синяя лента реки, на берегу которой раскинулась деревушка. Николас догнал Симону и, улыбнувшись, спросил:

— Устала?

— Немного, — призналась Симона. — Что это за деревня?

— Уитингтон. А река называется Коли. Тут есть маленькая харчевня. Мы проведем в ней ночь, а утром отправимся в Хартмур.

Узнав, что близится отдых, Симона с облегчением вздохнула:

— А завтра ехать не меньше, чем сегодня?

— Расстояние меньше, но дорога труднее. Между Уитингтоном и Хартмуром лежат густые леса. К тому же нам придется двигаться вдоль горной цепи. — И Николас указал на темную зубчатую линию, тянувшуюся у горизонта. — И вдоль реки Северн. Она дальше, на западе.

Симону охватило волнение. Ник рассказывал ей о своих владениях вдоль беспокойной границы с Уэльсом. Она пыталась представить Хартмурский замок и суровые земли в его окрестностях.

— Мне так хочется, чтобы скорее наступило утро! — совсем по-детски воскликнула она, глядя на далекую цепочку горных вершин, и тут же смутилась.

Ник засмеялся, взял ее руку и поднес к губам — лошади сейчас шли вровень друг с другом.

— Я пошлю гонца объявить о нашем прибытии, — сообщил он, пришпорил коня и поскакал к голове колонны. Симона с улыбкой смотрела ему вслед. Ей казалось, что из прежней тяжелой жизни она перенеслась прямо в мечту. Николас очень переменился со времени ссоры в первую брачную ночь, когда Симона рассказала ему о Дидье. Муж теперь был неизменно внимательным и предупредительным. Она в сотый раз задала себе вопрос: останется ли он таким, когда наконец по-настоящему станет ее мужем?

Подобные мысли всегда возбуждали ее. Она помнила вкус его губ, шершавость его ладоней, мужской запах, исходящий от вьющихся черных волос. Помнила игру мышц на спине, когда муж нагибался над корытом, чтобы умыться…

О Боже! Симона очнулась от своих слишком вольных мыслей.

Но ведь она восхищается не только физической красотой Ника. Ей нравятся его остроумие, живость, щедрость.

Симона невольно сравнивала его с Шарлем, человеком, которому она с детства была предназначена в жены. Она сама удивилась, насколько изменилось ее представление о нем. Ей припомнились его светлые, соломенного цвета волосы, тонкие, необычные черты лица, спокойные манеры. Симона годами считала его блестящим представителем мужской половины человечества, воплощением идеального мужа. Теперь она понимала, что такое мнение сформировалось у нее от недостатка жизненного опыта и отсутствия сравнений, ведь, кроме Армана, она почти не видела других мужчин.

Сейчас она думала, что Шарлю недостает стойкости и темперамента, в нем чувствуется слабость натуры. Вот Николас совсем иной. И того и другого у него в избытке!

Вскоре ей стало не до праздных размышлений. Кавалькада въехала в деревню. Трактир, приземистое двухэтажное здание под соломенной крышей, стоял в самом начале деревенской улицы, вдоль которой тянулись ветхие постройки. В полях виднелось несколько убогих домиков. Еще дальше возвышалось мощное каменное сооружение. Высокие квадратные башни с крестами указывали на его духовное назначение. Здесь обитали те, кто посвятил свою жизнь молитве, однако мрачный вид монастыря заставил Симону содрогнуться.

Когда она придержала коня, Николас оказался рядом. Оторвав взгляд от монастыря, Симона заметила, как напряженно смотрит ее муж, и положила руку ему на плечо. Ник легко подхватил ее из седла и опустил на землю, и только тут она почувствовала, как ноют все мышцы, а ноги не желают слушаться.

— Мерси, Ник, — улыбнулась Симона. — Завтра я буду выглядеть ужасно, у меня ноги не гнутся.

— Ты чудесно выглядишь, — коротко отозвался Ник, взял ее за руку и повел в темный проем трактирной двери. Они прошли через общий зал к узкой крутой лестнице и поднялись на второй этаж. Комнатка была крохотной. Убогая кровать примостилась под скатом крыши. В углу на маленьком столике стояли таз и щербатый кувшин. Больше в комнате ничего не было. Маленькое окошко выходило на лес позади трактира. Симона ощутила странное облегчение от того, что ей не придется смотреть из окна на тот мрачный монастырь.

— Я пойду распоряжусь насчет обеда, — прервал ее мысли Ник. Симона отметила его настороженный взгляд в сторону окна. — Тебе нужно что-нибудь достать из поклажи?

— Я бы хотела переодеться и смыть с себя дорожную пыль. Нельзя ли поднять сюда один из моих сундуков?

Ник шагнул к двери:

— Я сейчас прикажу.

Симона не успела его поблагодарить, как дверь захлопнулась. Николас был явно чем-то недоволен, но, вспоминая подробности приезда в Уитингтон, Симона так и не обнаружила причины его испорченного настроения.

Она снова выглянула в окно. Густые, по-осеннему темные леса окружали деревню плотным кольцом. Быстро темнело. Симоне вдруг стало не по себе, ей захотелось, чтобы рядом был Дидье. Она целый день не видела брата. Может, он, как всегда, появится к вечеру? А может, он решит оставить мужа и жену наедине, и это даст им шанс сблизиться?

— Думаю, это наверняка подняло бы настроение Николасу, — вслух произнесла Симона и захихикала над тем, каким способом пытается прогнать грусть, навеянную вечерним пейзажем.

В дверь застучали.

— Леди Фицтодд! Я принес сундук.

— Войдите, — отозвалась Симона, и в двери показался огромного роста возница, который с легкостью нес тяжеленный сундук, как будто он был невесомым. Симона поблагодарила, и возница хотел уйти, но тут Симона обнаружила, что произошла ошибка. Этот резной сундук с потемневшими от времени медными засовами принадлежал Порции. Ее собственный багаж выглядел куда скромнее. — Прости меня, но… — начала она, но возницы уже и след простыл. — Ничего не поделаешь, — утешила она себя и с некоторым испугом стала разглядывать эту темную махину. В последний раз она видела вещи матери еще до ее смерти. Этот сундук Порция уложила сама, готовясь к празднествам в честь свадьбы дочери. — У мамы были красивые платья. Теперь они мои. Почему бы не переодеться в одно из них?

Она опустилась на колени и дрожащими пальцами стала выбирать нужный ключ из висящей на поясе связки. Замок открылся очень легко, но с таким ужасающим скрипом, что у Симоны заколотилось сердце. Взяв себя в руки, она приподняла тяжелую крышку.

Запах материнских духов ударил в ноздри. Симона тотчас припомнила ее облик: длинные темные волосы, сверкающие черные глаза с крошечными морщинками в уголках. Ее решительные манеры, таинственная улыбка, когда мама готовилась вручить дочери очередной подарок, — все тысячи мелочей всплыли в памяти под действием мускусного и такого женственного аромата.