Приказав капитану «Стремительного» взять курс на Мартинику, Филип отнес Габби в каюту и осторожно положил ее на кровать. Потом он приказал испуганному матросу Лавилю, который вертелся поблизости, принести горячей воды, йод и полотенца. Только когда Лавиль принес все это и удалился, Филип развернул Габби и тщательно осмотрел многочисленные укусы и царапины на ее обнаженном теле.

Громко проклиная Большого Джейка, Майка, Дейзи и Рафа, Филип осторожно обмыл и обработал каждую ранку, морщась от боли.

Все это время, пока Филип ухаживал за Габби, снадобье продолжало действовать на ее сознание и тело: она дергалась и отзывалась на его нежные прикосновения, все еще испытывая мучительное желание. Филип укрыл Габби, а сам придвинул стул и уселся рядом, чтобы наблюдать за ней, боясь возможного выкидыша.

Он, должно быть, задремал, потому что, проснувшись, внезапно увидел, что Габби сидит на кровати, расстроенная и с безумным взглядом. Казалось, что она его не узнает, хотя Габби постоянно повторяла его имя.

– В чем дело, милая, – спросил он с напряженным от беспокойства лицом. – Как я могу тебе помочь?

– Возьми меня! Пожалуйста, возьми меня! Я вся горю! – воскликнула она, хватаясь за него. – Почему ты заставляешь меня так страдать? Люби меня!

Ее губы дрожали. Глядя на нее, Филип страдал. Она понятия не имела, что делает, не осознавала себя, и Филип надеялся, что Габби не вспомнит, что произошло в заведении Дейзи, а он ей об этом никогда не расскажет.

Габби продолжала свои мольбы. Не в силах смотреть на нее безучастно, он сел на кровать, взял ее на руки и нежно поцеловал.

– Скорее! Скорее! – просила Габби, срывая одежду с Филиппа. Хотя он знал, что она все еще находится под воздействием возбуждающего снадобья, противиться он не мог. «Кроме того, – сказал он себе, – она явно испытывает мучения от неудовлетворенного желания, а кто лучше сможет утолить эту муку, если не я». По крайней мере, он возьмет ее нежно и с любовью в отличие от этого животного Рафа, который удовлетворял свою необузданную похоть.

Филип нежно ласкал Габби, и ему на минуту почудилось, что она узнала его. Ее остекленевший, безумный от вожделения взгляд сменился нежным, сияющим выражением. Даже исчезла ее дрожь, когда Филип медленно двигался внутри ее. Достигнув пика страсти, она наконец издала стон удовлетворения, как женщина, которая любит и любима.

Сразу после этого Габби блаженно свернулась калачиком в объятиях Филиппа и заснула глубоким сном. Филип долго смотрел на нее и наконец тоже забылся.

Он проснулся первым и наблюдал за безмятежным выражением лица спящей Габби, боясь шевельнуться и потревожить ее. Он вспоминал прошлую жизнь и свою ужасную несправедливость в отношении Сесили и Габби. Все, что произошло, было его виной. Он знал в глубине души, что после последней попытки Габби расстаться с ним он не может удерживать ее против воли, если не хочет, чтобы это повторилось. Он никогда с ней не разведется, но и не будет настаивать на том, чтобы она жила с ним.

Его полное пренебрежение чувствами и желаниями Габби, когда он держал ее на «Стремительном» фактически на правах пленницы, было во многом причиной испытаний, выпавших на долю Габби. Филип не мог себе этого простить. Даже теперь у него выступал холодный пот при мысли о том, как Раф осквернял это хрупкое тело, и он молил Бога, чтобы Габби ничего не вспомнила. Никогда в жизни он не расскажет ей о том, как ее унизили и оскорбили. Но разве сам он ее не унижал и не оскорблял? – подумал Филип виновато.

– Господи! Как ты смогла все это выдержать? – воскликнул он, снедаемый угрызениями совести, и прижал Габби к себе.

С глубокой тоской он вспоминал время, когда они оба были влюблены и счастливы, когда радостно ждали рождения ребенка. Их чувства по-прежнему были глубокими и сильными, но теперь к ним примешивалось недоверие. Возможно ли вновь обрести то, что они испытывали друг к другу?

Габби пошевелилась в объятиях Филиппа, медленно открыла глаза и в замешательстве огляделась вокруг.

– Боже мой! – воскликнула она горестно. – Почему у меня так страшно болит голова?

Она посмотрела на Филиппа с удивлением, вспоминая свой побег со «Стремительного», то, как она проснулась в заведении Дейзи Уилсон, но дальше память отказывалась ей служить. Ее мысли как бы кружились в черной пустоте, откуда выплывали лишь смутные обрывки туманных воспоминаний, слишком чудовищных, чтобы воспринимать их как реальность.

– Как ты разыскал меня? – спросила она наконец, почувствовав пристальный взгляд серых глаз Филиппа. – Разве Дейзи?..

Филип осторожно наблюдал за Габби и, убедившись, что она ничего не помнит о прошлой ночи, ответил:

– Один из моряков со «Стремительного» узнал тебя, когда тебя вносили в дом Дейзи, и предупредил меня. Когда я прибыл туда и объяснил, что я твой муж, Дейзи ничего не оставалось, как отдать тебя мне.

– Я... я ничего не помню, – со стоном сказала Габби. – Ты уверен, что все было так? – Габби осторожно пошевелила руками и ногами, удивляясь тому, что у нее все болит. – А мой ребенок! – Это был не вопрос, а крик отчаяния, и она дотронулась руками до живота.

– Все в порядке, малышка, – ответил Филип. – Ребенок в безопасности. Ты не помнишь, как Дейзи дала тебе снотворного?

Габби вздохнула с облегчением, и все было ничего, пока она не увидела, что вся в синяках, царапинах и укусах. Даже кожа на голове болела, как будто кто-то таскал ее за волосы.

– Что ты сделал со мной, Филип? – закричала она гневно. – Почему ты воспользовался мной, когда я была без сознания и не могла защитить себя? Если из-за твоей жестокости я потеряю ребенка, я тебе никогда этого не прощу!

Филип побледнел. До этой секунды он не задумывался, что скажет Габби, когда она увидит синяки, оставленные Рафом. Раз Филип не хочет, чтобы Габби узнала, что произошло на самом деле – а он поклялся себе никогда не открывать ей правду, – ему ничего не оставалось, как принять вину на себя.

– Твой ребенок в безопасности, – заверил ее Филип. – А насчет того, чтобы причинить тебе боль, я... я... – Он не знал, что сказать.

– Не оправдывайся, Филип! – закричала Габби в гневе. – Достаточно взглянуть на меня, чтобы увидеть, как жестоко ты со мной обошелся! – Только теперь она сообразила, что все еще лежит в его объятиях, и отодвинулась, бросив на него взгляд, полный отвращения. Чтобы скрыть бушевавшие в нем чувства, он встал с постели и начал одеваться.

Габби тоже попыталась встать, но немедленно откинулась назад, застонала и обхватила голову руками. Филип тотчас оказался подле нее.

– Ложись, малышка, – сказал он мягко, – отдохни. Я не буду тебя беспокоить. – Он заботливо взбил ей подушки, но Габби наблюдала за ним настороженно. Только когда он вышел из комнаты, она расслабилась и поддалась дурноте, которую ощущала во всем теле.

Габби была в постели, когда Филип принес завтрак. Ее фиалковые глаза светились на изможденном лице, она лежала дрожащая, больная и несчастная. Филип понимал, что риск потерять ребенка велик. Ему ничего не оставалось, как держать ее в постели и заботиться о ней.

– Я принес тебе завтрак, дорогая, – сказал он бодрым голосом и подал ей поднос.

– Я... я не могу есть, – ответила Габби слабым голосом.

– Ты должна, – уговаривал Филип, – если не ради себя, то ради ребенка.

Его ласковые слова не могли успокоить Габби. «Почему он вдруг стал таким добрым и заботливым? – печально спрашивала она себя. – Уж не изобрел ли он новый способ наказания?» Она настороженно смотрела, как он взял ложечку и стал кормить ее, как ребенка. Габби была так поражена его непривычной добротой, что непроизвольно открывала рот. Когда почти вся еда была съедена и Габби заявила, что больше не может проглотить ни кусочка, Филип отставил поднос и несколько минут смотрел на нее молча. Наконец он заговорил:

– Габби, не знаю, заметила ли ты, но «Стремительный» уже в открытом море. Мы отплыли из Норфолка вчера вечером. – Габби молчала. – Наш порт назначения – Мартиника. Я... я считаю, что тебя нужно показать врачу. Лучше всего тебе будет на Мартинике.

– Почему ты об этом беспокоишься, Филип? Ведь ребенок ничего для тебя не значит?

– Ты все еще моя жена, – слабым голосом ответил Филип. – Когда мы прибудем на Мартинику, ты вольна поступать как хочешь. Я... я не буду заставлять тебя возвращаться в Бельфонтен со мной или возобновлять супружеские отношения. Захочешь ты быть мне настоящей женой или нет, будет зависеть только от тебя.

– Ты собираешься развестись со мной, Филип? – спросила Габби.

– Нет! – пылко возразил Филип. Потом уже тише: – Я никогда не соглашусь на развод.

– Тогда что ты имеешь в виду? Я не понимаю, Филип. Какую новую жестокость ты замыслил?

– Я много размышлял с тех пор, как отыскал тебя у Дейзи Уилсон, и пришел к выводу, что, если я заставлю тебя вернуться в Бельфонтен и жить с собой, мы вновь начнем воевать. И тому две причины: первая – этот ребенок постоянно будет вставать между нами. А вторая – я совершенно уверен, что не смогу находиться с тобой в одном доме и не заниматься с тобой любовью. Ты слишком обольстительна, чтобы я мог оставить тебя в покое. – Он замолчал и прокашлялся, как будто ему больно было говорить дальше.

Габби слушала внимательно, но не могла поверить словам мужа и в то же время боялась спросить, как он намеревается освободить ее. Все время, пока он говорил, его лицо оставалось непроницаемым, взгляд неподвижным, и только чуть подрагивала левая щека, выдавая волнение.

– Когда мы прибудем на Мартинику, – продолжал Филип, как будто прочитав ее мысли, – ты сможешь выбирать, где и как ты будешь жить. Ты можешь вернуться со мной в Бельфонтен и быть мне женой, можешь остаться в моем городском доме в Сен-Пьере или... или... уйти к Дювалю, если ты этого действительно хочешь. Я не буду тебе препятствовать.

Габби была ошеломлена. Неужели Филип действительно говорит серьезно? Неужели он действительно позволит ей открыто жить с Марселем, не давая развода? По понятным причинам жить с Филиппом в Бельфонтене она не может. В городском доме, где до нее в любой момент могут добраться Филип или Амали, ей тоже жить не хочется. Она должна думать о будущем ребенке Филиппа; охранять его от Амали и от самого Филиппа. Габби чувствовала, что Марсель с радостью примет ее и даже будет любить ее ребенка. Но хочется ли ей этого? В конце концов Марсель не ограничится дружбой, и в данных обстоятельствах его ожидания будут вполне оправданными. Габби знала, что Марсель влюблен в нее. Как долго влюбленный мужчина сможет удовлетворяться целомудренными поцелуями и братскими объятиями? После рождения ребенка Марсель захочет стать ее любовником, и из чувства благодарности Габби не сможет отказать ему. Может быть, размышляла Габби, может быть, когда-нибудь она сможет полюбить его так, как когда-то любила Филиппа.

Филип сквозь полуприкрытые веки наблюдал за Габби, которая, размышляя, пыталась определить свое будущее.

Наконец Габби устремила на него свои фиалковые глаза, их взгляд проникал в его душу. Прежде чем принять окончательное решение, Габби хотела объясниться с ним относительно его отцовства.

– Если я вернусь в Бельфонтен твоей женой, хватит ли у тебя сердца признать и любить этого ребенка как своего?

Длинные, пушистые ресницы были опущены. Габби, затаив дыхание, ждала слов Филиппа, его ответ мог изменить всю ее жизнь.

– Да простит меня Господь, не могу! – закричал Филип, задыхаясь.

– Я вынашиваю твоего ребенка, Филип, – тихо и печально сказала Габби. – Иначе и быть не могло. Ты отец этого ребенка, так же как и того младенца, которого мы потеряли. До тех пор, пока ты считаешь, что я тебе изменяла, я не могу вернуться с тобой в Бельфонтен и жить как твоя жена.

– Значит, поедешь к Дювалю, – печально проговорил Филип.

До этого самого момента Габби вовсе не была уверена, что пойдет к Марселю. Но неумолимое и мрачное выражение лица Филиппа решило за нее.

– Если Марсель согласится принять меня, я поеду к нему, – сказала она, отводя взгляд от лица мужа.

– Ну разумеется, он тебя примет, – сказал Филип едко. – Как же он может тебя не принять, ведь ребенку нужен отец, правда, малышка?

Габби лишь молча взглянула на него. Неужели это тот самый мужчина, который клялся, что никогда ее не отпустит? Его жестокие слова подкрепили ее решимость принять предложенную свободу и устроить собственную жизнь и жизнь ребенка.

– Пусть будет так, – произнесла она еле слышно.

– Прежде чем я позволю тебе идти своей дорогой, – продолжал Филип с каменным лицом, – я попрошу у тебя только две вещи. – По-прежнему недоверчивая, Габби не отвечала и угрюмо смотрела на него. – Первое: как только мы приедем на Мартинику, я настаиваю, чтобы тебя осмотрел доктор Рено. – Габби не возразила, и он продолжал: – И второе: пока мы с тобой женаты, я буду продолжать содержать тебя. Я дам распоряжения своему банку, чтобы ты могла брать оттуда деньги, когда тебе понадобится. Я не позволю Дювалю содержать мою жену.